Арабская Испания: Оазис терпимости в Европе. "Кольцо голубя..."

Одним из наиболее развитых искусств арабских стран была их словесность. Поэтому обе традиции восприятия гомосексуальности - подавление со стороны государства и романтизация со стороны общества - нашли свое отражение в литературе Кордовы, и в первую очередь в работах самого выдающегося певца любви арабской Испании Ибн Хазма.

Турецкая миниатюра (фрагмент). XVIII в.

Продолжение. Начало: Арабская Испания: Оазис терпимости в Европе

Ибн Хазм родился в Кордове в 994 году, в последние годы правления династии Омейядов. Первоначально он обрел известность как теолог и автор яркого сочинения о сравнении религий. Однако около 1022 или 1027 года он написал свой выдающийся трактат о любви, который с присущей арабским авторам поэтичностью озаглавил "Кольцо голубя. О любви и любящих". Он скончался в 1064 году, за семь лет до рождения Гийома Девятого Аквитанского - первого трубадура Европы.

Остановимся подробнее на этом уникальном сочинении. Итак, Ибн Хазм предваряет свою книгу традиционной мусульманской молитвой и спешит показать, что его работа основана на религиозных идеях: "Любовь не отвергается Верой и не запрещается Законом, поскольку сердце каждого - в руках Господа", то есть речь идет о том, что любовь есть врожденное чувство, которое "люди не в силах обуздать" (The Ring of the Dove: A Treatise on the Art and Practice of Arab Love. Tr. A. J. Arberry. London: Luzac, 1953, pp. 21-22.). Дальше он развивает этот тезис: "Хорошему мусульманину достаточно воздерживаться от того, что запрещено Аллахом, от того, что будет поставлено ему в вину в День Суда. Однако восхищаться красотой - естественно, и она не входит в сферу божественных заповедей или запретов". Ибн Хазм утверждает, что "среди святых и в числе ученых мужей веры, которые жили в прошлые века, есть те, чьи строки являются достаточным доказательством их страсти, не требующей больше никакого подтверждения". (Там же, p. 23., 76).

В качестве примера он упоминает нескольких известных имамов и юристов из Медины. Надо сказать, что, в отличие от древних греков, Ибн Хазм не преклоняется перед любовью, а скорее считает ее "прекрасной и сладостной болезнью: каждый, кто не болен ею, жаждет заболеть, а каждый, кого она поразила, мечтает никогда не излечиться".

В целом книга представляет собой собрание теоретических рассуждений, основанных основном на собственных впечатлениях и наблюдениях Ибн Хазма, а также различных историй. Примерно девять десятых этих сюжетов касаются любви между мужчиной и женщиной, в особенности страсть мужчин к рабыням. Однако автор время от времени рассказывает и о любви, которая вспыхивала между мужчинами, и делает вывод о том, что в целом такое чувство ничем принципиально не отличается от гетеросексуальной любви. В отличие от античных авторов, которые четко разделяли два типа любви (Аристотель и Плутарх) Ибн Хазм спокойно переходит от одной истории к другой, никак не выделяя рассказы об однополой страсти и ставя такие сюжеты в один ряд с рассказами о гетеросексуальном чувстве. Правда, в целом как для автора, так и для арабского общества того времени различие все же существовало: считалось, что, в отличие от гетеросексуального чувства, мужская любовь прекрасна втайне, когда любящие не заявляют о своих чувствах открыто - иначе однополая любовь лишалась своего романтического ореола (Там же, 31, 35, 90).

Однако сама по себе любовь между мужчиной и женщиной и любовь между мужчинами была равноправна - надо сказать, такие идеи были резко противоположны взглядам, господствовавшим в остальных странах на континенте. Например, известный французский автор Андреас Капеллан спустя полтора столетия после Ибн Хазма написал эссе о любви, где доказывал, что любовь может существовать только между мужчиной и женщиной (Capellanus, Andreas. Andreas Capellanus on Love. Tr. P. G. Walsh. London:Duckworth, 1982.p. 35.).

Надо сказать, что в этой же работе Ибн Хазм упоминает случаи, когда гомосексуальные чувства сильно меняли жизнь людей. Так, он рассказывает, что один из известных богословов лишился своей репутации из-за открытой связи с юношей. Другой ученый муж, бывший глава одной из религиозных школ, настолько полюбил молодого христианина, что написал трактат в защиту догмата Пресвятой Троицы. Однако чаще всего гомосексуальность в арабском мире не была чем-то особенным: сам автор упоминает случай, когда во время одного пира, на котором он лично присутствовал, двое гостей постоянно уединялись в отдельной комнате, и когда он указал хозяину на непристойность их поведения (по словам самого автора, в стихотворной форме), тот просто не обратил на его замечания никакого внимания.

В самих стихах и воспоминаниях Ибн Хазма просматриваются как явные гетеросексуальные чувства, так и (изредка) гомосексуальные склонности. Однако он уверяет нас, что всегда противился искушениям и был скромен - и все же он признает, что мужская красота не оставляла его равнодушным: по своим собственным словам, однажды он отказался от приглашения на пир, где должен был присутствовать мужчина, который нравился ему, чтобы избежать соблазнов (The Ring of the Dove: A Treatise on the Art and Practice of Arab Love. Tr.A. J. Arberry. London: Luzac, 1953).

Однако, как мы знаем, мусульманское право устанавливало суровые наказания за мужеложство, поэтому книга Ибн Хазма не обходит стороной трагические факты репрессий против гомосексуалов. Так, автор рассказывает, что халиф Абу-Бакр приказал сжечь живьем одного мужчину, пассивного гея (видимо, его пассивная роль усугубляла его вину, поскольку рассматривалась как еще менее естественная, чем активная). Первый халиф казнил другого мужчину за то, что тот "всего лишь прижимался к молодому юноше до тех пор, пока тот не испытал окончательное наслаждение". Далее, рассказывается, что правовед Малик положительно отзывается о решении некоего эмира, который приказал забить уже другого юношу до смерти за то, что тот разрешил другому мужчине совершить с ним подобный же акт. Сам Ибн Хазм, считающий подобные действия на публике предосудительными, отмечает, что наказания были чрезмерно суровыми - по его мнению, десяти ударов плетью было бы достаточно. Что же касается полноценного полового акта и наказания за него, то он лишь отсылает к тому же Малику, который считал, что оба партнера должны быть забиты камнями до смерти, и не высказывает собственной точки зрения.

Таким образом, отношение к гомосексуальности было достаточно сложным и противоречивым. Однако и в этой обстановке жестокого подавления и одновременной романтизации однополой любви мужчины находили возможность любить друг друга, говорить о своей страсти и бороться за то, чтобы любить открыто - в первую очередь, через поэзию, которая достигла неимоверно высокого уровня развития в Кордове. Причем некоторые стихи на гей-тематику не просто выражали чувства авторов, но и отражали реально существовавшие отношения, в которые порой вступали самые известные люди страны. Гомосексуальные чувства были не только литературным образом, но и самым что ни на есть реальным жизненным явлением. История даже знает случаи, когда любовь к мужчине испытывали сами правители государства. Так, очевидно бисексуальный халиф Абд-ар-Рахман, который стал властителем Кордовы на пике ее расцвета (925-961) и принял титул халифа в 929 году, полюбил христианского юношу-раба - однако молодой человек отверг царственного поклонника, и тот в ярости приказал казнить его. Юноша был канонизирован под именем святого Пелагия и был воспет современницей монахиней Хросвитой Гандерсгеймской как пример христианской доблести и телесной чистоты (Hrosvitha. The Non-Dramatic Works of Hrosvitha: Text, Translation, and Commentary.Tr. Sister M. G. Wiegand. St. Louis: St. Louis University, 1936.pp. 129-153).

Неожиданность (фрагмент). 1876 г. Худ. Уильям Мерритт Чейз

Другой, не менее яркий пример - халиф Аль-Хакам Второй, сын Абд-ар-Рахмана, при котором, надо сказать, искусства, наука и литература в Кордове находились на вершине расцвета. В отличие от своего отца, он был исключительно гомосексуалом, и это представляло проблему для будущего престола, ведь царствующий халиф должен был произвести на свет наследника. Своеобразный выход был найден: для правителя нашли наложницу, которую стали одевать, как мужчину, и которой дали мужское имя Джафар, чтобы хоть как-то склонить его к близости с ней (Lévi-Provençal, Evariste. Histoire de l’Espagne musulmane jusqu’а la conquкted’Andalousie par les Almoravids. Nouv. éd. 3 vols. Paris: G.-P. Maisonneuve,1950.2:173, n. 4).

Однако одна из самых драматичных историй мужской любви - это история двух поэтов, севильского эмира Аббада аль-Мутамида (Мухаммеда Второго) и его воспитанника и друга Мухаммеда ибн Аммара, которая началась с большой любви и закончилась убийством. Аль-Мутамид был большим поклонником женщин, но также влюблялся и в мужчин. Так, он писал об одном виночерпии: "Его нарекли Мечом; а другие два меча - очи его! ... Теперь мы оба господа и оба рабы!" В 1053 году отец назначил тринадцатилетнего Аль-Мутамида правителем Силвиша (современная Португалия), а Ибн Аммара, который был на девять лет старше - его визирем. Рассказывают, что после пира, на котором вино и поэзия лились рекой, влюбленный юноша сказал Ибн Аммару: "Сегодня мы возляжем на одной подушке!" После этого молодой визирь отправил отцу Аль-Мутамида письмо со стихотворением, в котором были такие строки: "В ночь единения его ласки донесли до меня благоухание его зари. И слезы мои оросили прекрасный сад его ланит, напоив его мирты и лилии" (Ibn Hazm, Abu Muhammad. A Book Containing the RisАla Known as The Dove’s Neck-Ring about Love and Lovers. Tr. A. R. Nykl. Paris: Paul Geuthner, 1931.p. 157).

Очевидно, отец не был в восторге от этой любви, потому что после этого он отправил поэта в ссылку, чтобы разделить любящих. Взойдя на отцовский престол, Аль-Мутамид предоставил Ибн Аммару огромную политическую и военную власть.

Говорили, что однажды Ибн Аммару приснилось, что эмир убьет его, и в страхе попытался покинуть дом правителя, однако тот успокоил его, заверив, что это невозможно. Однако впоследствии у двоих мужчин начали возникать разногласия, и чем дальше, тем серьезнее они становились. Однажды, когда Ибн Аммар провинился перед эмиром, тот помиловал его, но, когда мужчина стал хвастаться тем, как легко отделался, его любовник пришел в ярость и собственноручно убил его. Он тут же горько раскаялся и устроил убитому роскошные похороны, однако Ибн Аммара уже было не вернуть. Так завершилась одна из самых драматичных любовных историй арабской Испании (Daniel, Marc. "Arab Civilization and Male Love." Tr. W. Leyland. Gay Sunshine 32 (Spring 1977): 1-11, 27. p. 10).

Многие другие истории любви также обретали бессмертие в поэзии. Практически любой сборник стихов того времени содержит немало пламенных строк, написанных мужчинами о мужчинах. Любовная, в том числе эротическая поэзия процветала с девятого века - и среди авторов часто были и сами правители. Так, халифу Абдалле (888-912) принадлежат пламенные строки, обращенные к "темноглазому молодому оленю". Иб Абд Раббини, освобожденный раб, ставший поэтом при дворе Абдаллы, оставил после себя стихи о некоем юноше, написанные в традиционном стиле любовного подчинения: "Я дал ему то, чего он просил, сделал его своим господином ... Любовь наложила на меня путы, как пастух накладывает путы на верблюда". Аль-Рамади, самый яркий кордовский поэт десятого века, полюбил чернокожего раба и объяснялся ему в любви. В его словах мы также видим намеренную перемену ролей: "Я посмотрел в его очи, и был опьянен ... Я его раб, а он мой повелитель" ...

Поэты Древнего Рима также не раз обращались в стихах к мужчинам-рабам, но их стиль был совершенно иным. Обмен ролями, своеобразное "самоуничижение" в стихах арабских поэтов в каком-то смысле напоминает романтические традиции рыцарства и служения Прекрасной даме, которые позже возникнут уже в христианской Европе - и в первую очередь во Франции.

Пожалуй, сейчас мы можем остановиться и перевести дух, но мы продолжим знакомство с местом геев и их чувств в культуре арабской Испании в следующем посте.

Продолжение следует

Поделиться линком

Настоящий ресурс содержит материалы 18+