Новая политическая власть Польши хочет выдворить из страны российского диссидента, проживающего здесь вот уже несколько лет. Причина в том, что он гомосексуал?

Владимир Сухин (Wladimir Suchzyn, в оригинале имя изменено. - Прим. ред.) прислонился к барной стойке одного небольшого питейного заведения в Варшаве. Россиянин с остекленевшим взглядом большими глотками пьет Zywiec, некрепкое польское пиво. "Владимир", - зовет какой-то знакомый. "Владимир, иди сюда!" - кричит он через весь бар.

Но Владимир Сухин хочет, чтобы его оставили в покое, и лишь отмахивается: у него нет желания говорить, за весь день он уже наговорился. Картины из прошлого стали настоящим, когда он рассказывал сегодня о своей жизни, об ударах дубинкой по почкам, о руках, которые ему вывихнули в одном милицейском участке на Кавказе, о пинках, которые приходились точно ниже пояса. Эти ужасные картины из прошлого не хотят стираться в памяти даже здесь, в пивной; эти ночные призраки словно заполонили его мозг.

У Сухина нет ни паспорта, ни разрешения на пребывание в стране, ни денег, ни медицинской страховки. У него нет права на работу. Польские власти потребовали три месяца назад, чтобы он покинул страну, угрожая попросту выслать его. С того времени он живет у друзей, в подвале дома, принадлежащего одному его знакомому, в комнатушке под крышей одной польской семьи, приютившей его. Все время меняя место жительства, Владимир скрывается от польских пограничников, которые даже на территории своей страны разыскивают нелегальных иммигрантов. "Официально, - говорит Сухин, - меня здесь нет".

За несколько часов до того, как он окунется в ночную жизнь Варшавы, мы встретились с ним в кафе гостиницы MDM, пятиэтажного похожего на монстра замка, возведенного коммунистами в центре города для того, чтобы закрыть вид на церковь. Сухин носит теплое пальто, его светлые волосы начали редеть, он бледен. В его больших глазах чувствуется испуг. Он раскладывает документы; пальцы рук все еще красные - весна в Варшаве в этом году не балует теплом. Среди бумаг есть и медицинские заключения, и переписка с польскими властями, занимающимися проблемами беженцев. Эти документы являются свидетельством истории, проверенной польским бюро Управления Верховного комиссара ООН по делам беженцев (УВКБ - UNHCR). На его запрос, согласно заключению этой организации, "может быть дан положительный ответ". Но ООН напрасно ходатайствовала перед польскими властями о том, чтобы присвоить Сухину статус беженца. При этом ООН называла три веских довода: деятельность Сухина как правозащитника, его отказ от военной службы, что является в России уголовно наказуемым преступлением, и его сексуальная ориентация. Сухин гомосексуал.

Когда Владимир Сухин рассказывает свою историю в кафе, он то и дело прерывает свой рассказ и проводит рукой по столу, словно пытаясь стереть кошмарный сон.
 
История Сухина начинается в Грозном. Когда российские военные в январе 1995 года захватили столицу повстанцев, десятки тысяч мирных жителей устремились в соседние республики Российской Федерации. В том числе и в Пятигорск, лежащий в предгорьях Кавказа, на юге России, в родной город Сухина, в прошлом облюбованный русскими аристократами курорт. Фасады домов, выполненные в стиле классицизма, по сей день напоминают о царских временах. Однажды утром, рассказывает Сухин, мы обнаружили, что "они уже здесь: чеченцы со следами обморожения на лице, с опустошенным застывшим взглядом; за спиной у них были только бомбежки, они плелись по городу, словно живые трупы".

Тогда Сухин был совсем молод, ему было 24 года, он только что получил юридическое образование и вместе с друзьями пытался пролить свет на нарушения прав человека, происходящие в России; он планировал оказать беженцам правовую помощь. Сухин и его коллеги назвали себя "Организацией по расширению прав и свобод человека и гражданина". Апрельский вечер 1995 года изменил его жизнь. На одной из окраинных улиц Пятигорска его схватили люди в форме, члены военизированного формирования, именующегося "казаками". Сухин пытался защищаться, однако военные знают, как ломать пальцы. Они доставили его в участок и пристегнули наручниками к батарее.

Очнулся Сухин только в больнице. Во время трехчасового допроса он потерял сознание. Что они тогда говорили ему, эти казаки? Он сразу вспомнил их слова, несмотря на боль. Он помнит их до сих пор. Они сказали: "Это только начало". И они были правы. Возглавляемая Сухиным правозащитная организация была распущена, а три ее члена пропали без вести.

Вернувшись через несколько дней в свою небольшую квартиру, где он жил вместе с мамой, хромающий Сухин нашел на столе письмо. В нем говорилось, что он должен быть призван на военную службу и воевать против чеченцев. Он собрал вещи, которые смог унести с собой, и сел на поезд. Он ехал три дня: долгое мучительное прощание с предгорьями Кавказа, а затем пустынная русская степь и Варшава.

"Я бы очень хотел снова увидеть маму", - произнося эту фразу, Владимир Сухин как бы снова возвращается в настоящее. Он делает глоток из чашки с чаем, вглядываясь в сумерки за окном. "Мне ее не хватает". Сухину было 22, когда он признался матери на кухне их пятигорской квартиры в том, что ему нравятся мужчины. Два дня она с ним не разговаривала, а на третий сказала, что он - ее единственная звездочка и ему позволено делать все в этом мире. "Хорошо, - сказала она тогда, - пусть будет так".

ОН СУДИТСЯ, НО ДО РЕШЕНИЯ СУДА ВЫХОДИТ ПОСТАНОВЛЕНИЕ О ЕГО ДЕПОРТАЦИИ

Сухин не получил в Польше статуса беженца, процесс затянулся на десятилетие, а срок действия разрешения на работу и проездных документов истек через несколько недель. У него зародилась надежда, когда он выучил польский и получил разрешение изучать политологию и польское право, ему даже была предоставлена Государственным университетом стипендия на обучение. Однако его запросы в ведомство по делам беженцев были отклонены по формальным причинам. Дважды Сухин успешно судился с властями, и они были вынуждены еще раз рассмотреть его заявку. Однако генеральный секретарь варшавского комитета по делам беженцев Ян Вегжин открыто заявил, что Сухин действует ему на нервы, и добавил: "Нашелся тут один, подавший в суд на власть".

В третий раз Сухин обратился в суд потому, что поданные им документы не были должным образом проверены властями. В январе польские власти приняли постановление о его депортации прежде, чем судом было вынесено решение. Этнически однородная польская нация вообще занимает жесткую позицию по отношению к иностранцам. "Сам себе, - говорит Сухин и смеется впервые за весь вечер, - я кажусь этаким персонажем из романа Кафки. У меня в голове одни статьи законов".

Решение о высылке Сухина из Польши будто бы случайно выпало на то время, когда в Польше с маниакальным упорством обсуждается проблема гомосексуализма. Президент Лех Качиньский во время своей предвыборный кампании выступал с резкими нападками в адрес сексуальных меньшинств, а его рейтинг как мэра Варшавы подскочил вверх после того, как он запретил проведение в городе гей-парада под предлогом того, что это помешает движению транспорта. Однако "марш нормальных", организованный скинхедами, он разрешил. Но в других польских городах, несмотря на запреты полиции, в участников парада полетели камни, в ноябре воинствующие демонстранты скандировали: "Мы сделаем с вами то, что Гитлер сделал с евреями". Полиция разогнала парад и арестовала около сотни его участников - в основном тех, кто вышел на улицу в защиту прав геев и лесбиянок.

Брат-близнец президента, Ярослав Качиньский, возглавляющий парламентскую коалицию "Право и справедливость", требует запретить учителям-гомосексуалам заниматься профессиональной деятельностью. Его коллеги предложили даже организовать в масштабе государства лагеря по перевоспитанию геев. На повестке дня - разгром немногочисленных заведений для геев. Le Madame, известный клуб на окраине города, организующий разнообразные мероприятия для гомосексуалов, был силами полиции закрыт на прошлой неделе.

Ах, этот гомосексуализм. В Германии он уже давно пришелся ко двору, обосновался на Линденштрассе и в шоу-проекте "Большой Брат". Этот феномен современного общества уже скорее наскучил и давно не окружен скандалами. Провозглашенный новым польским руководством возврат к традиционным для католиков семейным ценностям стал уже мифом пятидесятилетней давности, от которого Европа постепенно отошла и отказалась в пользу свобод личности. Такое ощущение, что либерализм времен окончания холодной войны, пришедший на смену отрезку истории, когда Польша надолго исчезла с политических карт, в период национал-социалистического, а затем и коммунистического рабства, терпит неудачу. Как бой перед отступлением, который ведется против быстрого функционального расслоения общества, неизбежного и для Польши, выглядит такая позиция руководства страны в глазах пресытившегося моралью общества по ту сторону Одера. Политики выступают в прессе за введение смертной казни, абсолютно оправданное избавление от посткоммунистических левых, погрязших в коррупции, получает некий инквизиторский налет.

"ЧТО МЕНЯ ДЕРЖИТ В ЭТОЙ ЖИЗНИ, ТАК ЭТО СТРАХ"

Сухин допивает последнюю кружку пива. Пивная опустела, последние стаканы уже домыты, не слышно музыки. Сухин говорит устало: "Нам дана только одна жизнь". А его жизнь начала рушиться, когда он был так молод. Он говорит об этих простых вещах как бы для себя: "Ну, где-то должно ведь найтись место и для меня". То, что связано с нашим существованием на земле, трудно облечь в слова, и поэтому слова Сухина звучат откровенно, резко и патетично: "Что меня и держит в этой жизни, так это страх".

Настало утро, город укрылся снегом. Снег лежит и на высотке на другой стороне Вислы, в которой располагается офис телеканала Polsat. Polsat - польский эквивалент RTL. Владимир Сухин, с похмелья выглядящий бледнее, чем вчера вечером, потирает руки. Адам Богория-Загржевский забирает его с собой и угощает кофе в своем большом бюро. Адам Богория-Загржевский - редактор тележурнала Interwencja, выходящего по телевизору каждый вечер. Богория-Загржевский снял о Сухине 7-минутный фильм. В фильме Сухин все время куда-то спешит, там есть и Ян Вержин из комитета по делам беженцев, и то и дело мелькают жертвы чеченской войны. За кадром звучит голос, рассказывающий историю Сухина.

По словам журналиста, прежде чем выпустить фильм в эфир, пришлось вырезать оттуда некоторые сцены. Сцены, из которых становится очевидным, что Сухин гомосексуал. Подобные темы сегодня обходит стороной любой руководитель программы. "Два-три года назад все было иначе". И редактор рассказывает, как в посткоммунистическую эпоху представитель левых, стоявших в то время у власти, подготовил законопроект о "зарегистрированном партнерстве". Дебаты в обществе были относительно тихими, духовенство протестовало, как и правое крыло парламента, однако тогда старались держать руку на пульсе и идти в ногу с западноевропейскими странами. "Что-то, - говорит журналист с растерянным видом, - изменилось в этой стране".

Владимир Сухин пересекает мост через Вислу, он на пути к своему убежищу. Сквозь снегопад он пытается различить на горизонте Дворец культуры, построенный в свое время Сталиным. Это здание до сих пор самое высокое в Варшаве. "Тогда в поезде, - говорит Сухин, - я думал, что еду в европейскую, открытую страну". И тогда ему в голову снова приходит та мысль, которую он озвучил накануне: "Вообще-то меня здесь нет". (Он есть, но зовут его не Владимир Сухин. Он носит другое имя, которое, по понятным причинам, здесь не может быть названо.)

Мост через Вислу дрожит у него под ногами, сначала негромко, затем сильнее. Слышен металлический скрежет колес трамвая, пересекающего по рельсам широкую реку.