"И по ржавым проводам течет ток". Интервью с православным монахом, живущим с ВИЧ

В московском офисе СПИД.Центра есть яркое панно с изображением красного коня и сидящих на нем людей разных профессий и возрастов: врача, баскетболиста, Фредди Меркьюри, бабушки с внуком, космонавта, секс-работницы и много кого еще. Черным пятном на этой палитре выделяется фигура монаха, смотря на которую спрашиваешь себя: а может ли священник с ВИЧ-положительным статусом быть проводником божественной благодати? А если он гей? Анонимный герой нашего интервью именно такой служитель церкви. Единственное отличие - принятие сана священника для него еще впереди.

- Вот уже три года ты находишься в статусе монаха-церковнослужителя. Видишь ли ты в этом свое предназначение или исполнение божественной воли?

- Отчасти да. Но за сделанный выбор в пользу монашества я считаю ответственным себя. Каждый христианин считает, если позитивно мыслит, что несмотря на любые обстоятельства жизни, Бог ведет его в нужную сторону. К монашеству меня влекло в начале церковной жизни. У меня было романтическое представление, что я доживу до старости лет и, может быть, как герой романов и древних сказаний, например Петр и Феврония, приму постриг. Но когда началась живая, активная сексуальная жизнь, я передумал посвящать себя всецело лишь религии. Это стезя была, но шла она параллельно.

- Ты говоришь о Петре и Февронии, как будто бы представлял себя тогда в гетеросексуальных отношениях?

- Да, в школьном возрасте я встречался с девушками, представляя себе семейную жизнь. Но в семинарии я уже размышлял о романтических отношениях с парнями. И в тот момент я не смотрел далеко вперед. Время от времени я предполагал, что лет в пятьдесят стану монахом, но это, скорее, было из-за моего религиозного окружения в семинарии. Однако жизнь разворачивается совсем в другую сторону, не так, как ты предполагаешь, хочешь ты этого или нет. Так сложилась жизнь. Когда закончились отношения с парнем, у меня был долгий промежуток, в который я занимался религиозной деятельностью, писал иконы, руководил хором. И вскоре передо мной встал вопрос о моем будущем, появилась перспектива стать священнослужителем, но было одно условие - монашеский постриг.

- То есть эта идея исходила не от тебя?

- Нет, я не планировал принимать постриг, хотя меня привлекала внешняя сторона монашества. Но я понимал всю ответственность, потому что видел, как на самом деле и чем живут сегодня монахи - и ничего монашеского в этом нет. Слишком много соблазнов их окружают. Я думал стать целибатным священником или иноком. Но мне сказали, что таких вариантов нет.

- В чем заключалась сложность?

- В молодом возрасте. Патриархия не согласует рукоположение до тридцати лет без пострига. А если ты принимаешь монашество, то вопросов не возникает. Поэтому я пошел по пути меньшего сопротивления и без строгого отношения к аскезе. Для меня монашество связалось с дальнейшей церковной карьерой. Но я считаю, что я сам выбрал свою судьбу. Я мог сказать "нет", пожить несколько лет в монастыре перед этим, как делают многие люди.

- Из-за попустительского отношения к монашеской аскезе можешь ли ты разрешить себе полюбить человека, оставаясь в рамках обетов?

- Я не могу себе представить, что позволю себе влюбиться в кого-то даже платонически. Я много наблюдал такие истории, как правило, ничем хорошим они не заканчивались даже для карьеры, для личной жизни: человек тухнет, гаснет, уходит из монастыря, потому что у него поменялось мировоззрение или всплыли какие-то факты, ему пригрозили. Но зная чужой опыт, я не отрицаю, что может возникнуть, как говорили родители, случайная любовь и кто-то станет занимать все твои мысли. В данный момент я стараюсь не думать об этом, и мне бы не хотелось, чтобы это произошло со мной. Случись такое - начнется двойная жизнь, и для меня все сломается на духовном и физическом уровне.

- Сейчас ты борешься со своим сексуальным желанием или с постригом оно исчезло и не представляет проблемы?

- Сексуальное желание никуда не делось, я борюсь с ним и чувствую божественную помощь, хотя, возможно, это мой внутренний боевой настрой. Однако я считаю, что Бог ограждает меня от искушений. Я всегда смотрю наперед, что получится, если я пойду на поводу своих желаний. Может, я и неполноценно понимаю монашество, но за свой выбор я беру ответственность. Тем более, что я ощущаю ее перед людьми как церковнослужитель. Особенно в те моменты, когда возникает желание пойти повеселиться, погулять, ведь мое поведение может сказаться на них.

- Когда ты пришел к осознанию своей гомосексуальности?

- Это произошло еще в школе. До семинарии я встречался с девушками, но внутри было непонимание того, что происходило во мне. Я встречался с девушками, потому что все встречались, но сексуально меня влекло к парням, и на все это накладывалась моя религиозность. В голове была такая каша, что мне сложно было разобраться.

- Ты пытался это исправить?

- Да, я обратился за помощью к своей семье, не родным, но близким людям. Они предложили мне лечение, и я дал свое согласие. Конечно, это ничем не закончилось. Родители не знали, что со мной делать, обращались к духовным лицам, пока им не попалась одна монахиня, которая сказала: "Либо ему дано это как его крест, который он должен постараться пронести, либо это дано, чтобы оградить его от духовного пути. А что он выберет, будет зависеть от него". У меня в голове это почему-то отложилось, и я понял, что все-таки это мой крест, потому что многие христиане считают, что гомосексуальными люди не становятся, а рождаются такими по замыслу Творца.

- Какой тут может быть замысел? Зачем давать человеку такой крест, чтобы он мучился из-за невозможности быть таким, каким родился?

- Я за Бога сказать не могу, но в моем представлении - так жизнь становится разнообразнее. Если посмотреть на гомосексуалистов, сколько творческих людей среди них.

- Но ведь есть еще геи, которые не оставили след в мировой культуре: повара, сантехники, таксисты... И это говорит о разнообразии.

- Хорошо, если люди рождаются такими по божественной воле, то есть ли на человеке печать порока? Почему геи не могут быть собой в церковной ограде? Ведь там могут находиться вообще все, с каким бы пороком они ни были, - все мы дети Творца. Проблема в том, как воспринимает нас религиозное сообщество. Сегодня официально гомосексуальность подвергается осуждению, но на практике дальше слов дело не идет. Не знаю, с чем это связано. Может быть, с культурой, от которой тяжело уйти многим.

- Ты говоришь, что есть официальная риторика, а есть реальная церковная жизнь, где нет гомофобии. Что делают священники или миряне, когда встречают гея в церкви?

- Кто-то может осуждать, но при этом молчать. Кто-то может посмеиваться за спиной. Кто-то вообще не обращает внимания. Кто-то оправдывает. Знаю священников из натуралов, которые оправдывают собратьев-гомосексуалистов, например, тем, что те имеют уважение и любовь среди людей. Как нас учили, и по ржавым проводам течет ток, так и через этих священников. И мы не знаем, порок ли это, или это слабость, или это крест. В моей голове еще это не уложилось: крест это или нет. Кто-то борется с этой ношей, а кто-то открыто говорит или не сильно скрывает, даже будучи в священном сане.

- Что делать человеку с этой ношей? Можно ли ему любить, создавать семью, заводить детей?

- Надо ее осмыслить и найти единомышленников, которые бы поддержали тебя. Конечно, можно жить и полноценной жизнью, по-настоящему любить, заниматься сексом и строить достойные отношения. Иначе все это выплеснется в психологические проблемы. Другой вопрос, когда поиски партнера переходят грань распутства и ты начинаешь пробовать одно, потом второе, третье. И оправдываешь себя, что ты такой есть, но при этом не хочешь останавливаться. Возможно, тяга к блуду заложена в природу людей, передается по наследству, возможно, она зависит от окружения в детстве. Но эту предрасположенность можно и нужно обуздать, чтобы она не вылилась в проблему.

- Создание однополой семьи - это вариант борьбы с блудом?

- Да. Смотря на опыт своих знакомых, я все больше уверяюсь, что гомосексуальная пара может создать крепкую и любящую семью.

- Будет ли эту семью любить Бог? Или надо обязательно быть верующим?

- Конечно, будет! А вера - вера это дар. И не каждому он дан. Достаточно жить по нравственному закону, который заложен в человеке, опираясь на него, можно жить без веры. Я за Бога судить не могу, но в моем представлении, человек будет оправдываться или не оправдываться именно жизнью по совести.

- Ты говоришь, что вера - дар, а гомосексуальность - крест. В чем разница? Может ли быть гомосексуальность даром?

- Я задумывался над этим, особенно в детстве, когда спрашивал Бога: "За что мне это?" Встречая на своем жизненном пути разных людей, я понял, что, неся проблему гомосексуальности в себе (проблему с точки зрения религии), возможно, я могу помочь людям, которые приходят к суициду, не могут найти смысл жизни. В этом случае мой опыт может быть и даром. Бог старается нас направить в то русло, в котором мы можем приносить пользу себе и другим.

- Есть ощущение, что ты еще на пути определения феномена гомосексуальности, что пока ты не можешь поставить для себя точку.

- Знание о себе с годами меняется. В юношеском возрасте я воспринимал гомосексуальность как тяжелый крест, который мне приходится нести. И я опирался на это знание. Я с ним смирился. С течением жизни я его переосмыслил. Я понял, что я буду жить по совести, буду геем, но жить буду по совести.

- Не было противоречия с тем, что ты соединяешь религию и однополую любовь?

- Противоречий не было. Иногда они возникали, но я смотрел на них сквозь пальцы. Гомосексуальность помогла мне не делить мир и людей на черное и белое. Мои родители говорили мне, что мир не черно-белый, он цветной, он имеет разные грани. Поначалу я в это не верил, так как был углублен в религию. Ничего дальше религиозного я не видел. С возрастом опыт становится многограннее, картина мира полностью меняется.

- О полифонии цвета говорили те же люди, которые подвергали тебя конверсионной терапии?

- Нет, это были мои последние приемные родители.

- Они нормально восприняли твою гомосексуальность?

- Мы не говорили об этих вещах специально. Но они догадываются. Единственное, что я не знаю, как они пережили мой уход в монастырь.

- Как много общественного неприятия выпало на твою долю: гей, верующий, монах...

- Да. Но меня не принимают и в монастыре, потому что мои взгляды сильно отличаются. Многие монахи не понимают меня, как и многие христиане, хотя редкие из них - наоборот сочувствуют. Мы живем в той культурной прослойке и в том кругу единомышленников, с которыми нам комфортно. Самое интересное, что я не дружу с теми священнослужителями, которые практикуют гомосексуальные связи.

- Боишься соблазна?

- Нет, мы просто не на одной волне. Мне приятнее общаться с людьми на стороне, часто околоцерковными. Возможно, это возраст, я сильно моложе среднестатистического монаха в монастыре или священника в епархии.

- Считаешь ли ты, что когда-нибудь в церкви произойдет принятие однополой любви?

- Я не знаю, что будет в будущем.

- А хотелось бы, чтобы это произошло?

- Мне сложно ответить, чтобы это было правильным со стороны религии. Как человек я хотел бы, чтобы в мире царили любовь и принятие, а не распри. Но я видел, что в странах, где однополые отношения легализованы, есть люди, которые это не поддерживают.

Я считаю, что государство должно облегчить жизнь геев, помочь им безопасно существовать. Я бы хотел, чтобы это произошло. Для этого должно измениться мнение большинства, поменяться каноническое право, тем более что оно исходит из практики применения Священного Писания. Но сегодня она больше похожа на двойные стандарты.

Вот, например, в расхожей цитате, которая лежит у каждого священника в кармане с аргументами, говорится, что мужеложники не наследуют Царства Божьего (1 Кор. 6:9). Но ведь в ней говорится также и о жадных людях, о мошенниках, наркоманах, об абьюзерах, а последних в церкви огромное количество, да и сребролюбцев тоже. В Писании все эти пороки поставлены в один ряд, но церковь выступает только против геев.

Мне тяжело рассуждать о нормализации однополых браков, я живу в другом культурном пласте, где все это неприемлемо. И я не могу оценивать свои желания. Может быть, мне хотелось бы так, но это было бы неправильно с церковной позиции. Я совершенно не понимаю, как это соединить.

- Похоже, что общественная стигма стала личной и не была преодолена даже внутри религии любви... Кроме гомосексуальности, религиозности и монашества, на твою долю выпало бремя положительного ВИЧ-статуса. Ты узнал о нем до того, как стал монахом?

- Я узнал о нем до пострига. Осмысление случившегося заставило меня посмотреть на свою жизнь совсем иначе.

- Ты винил того человека, от которого получил ВИЧ?

- Во-первых, я не знаю, каким образом я его получил. И до сих пор вообще не представляю. Это могли быть разные способы. Но, конечно, в голове я перебирал варианты: а вот если бы я не пошел туда или туда, вел более целомудренный образ жизни, и этого не случилось... Но если бы не случилось, жизнь играла бы совсем другими красками. Я стараюсь искать позитивные моменты в этом. А вина... Я могу винить только себя и никого другого.

- Ты кому-то об этом рассказал?

- Я рассказал самым близким друзьям, сестре, при этом своим родным не говорил. До сих пор не говорю. Нет смысла лишний раз тревожить их и наводить панику.

- ВИЧ-статус повлиял на твой выбор монашеского пути?

- В той или иной мере - да, потому что новость была воспринята слишком тяжело. Хотя мне повезло, что меня окружали люди, которые поддержали в тот момент, когда мне об этом сообщили.

Я не знал, надо ли указывать ВИЧ-статус в медицинской справке перед поступлением в монастырь и принятием сана, но оказалось, что такие подробности не обязательны, надо лишь подать ту форму, которая подходит для трудоустройства.

- Что было дальше?

- На тот момент я не сразу смог получить терапию - врачи смотрят на твою иммунную систему, и когда начинает падать иммунитет, тогда и назначают лечение*. Я обсудил это с сестрой. Было страшно, что это на всю жизнь, что постоянно будешь привязан к лекарствам.

Через какое-то время начались проблемы с кожей, и, посоветовавшись со специалистом, сестра сказала, что это признаки снижения иммунитета, поэтому пора принимать терапию, но перед этим необходимо сдать анализы на резистентность к препаратам. Чудесным образом получилось так, что врач, к которому я пришел с сестрой, выписал направление, не зная, что в Москве этот анализ тоже делают по показаниям в редких ситуациях. Но местная врач, узнав, что я приехал очень издалека, все же отправила кровь в лабораторию. Так получилось, что у меня была нормальная резистентность (то есть резистентность отсутствовала. - Прим. ред.).

Терапия была очень тяжелой. У меня была сильная слабость, подкашивались ноги, туго соображала голова. И как раз в это время я рассказал о ВИЧ своему близкому другу. Он спросил меня, провожая на вокзал, почему я так странно себя веду. Я ответил: "Потому что принимаю препараты от ВИЧ". Он тогда меня так обнял...

До меня он очень негативно к этому относился, как я понимаю, боялся ВИЧ-положительных людей, судя по разговорам. Но когда узнал про меня, у него моментально поменялось отношение. То есть благодаря мне (смеется) хоть в одном человеке пропала фобия к людям, которые имеют ВИЧ-положительный статус. Это большой плюс, я считаю.

Тогда у меня были тяжелые препараты - я помню, как очень сильно высыпала аллергия от макушки до пят. Мне потом их отменили, назначили лечение антигистаминными средствами, а когда сыпь прошла, назначили новые препараты. И вот вторую терапию я их до сих пор использую, и никаких осложнений не проявляется.

- Как изменились твоя жизнь и представления о ней с ВИЧ?

- Сегодня мне приходится держать себя в рамках воздержания, например от алкоголя, хотя это редко получается. Единственное, тяжело не забывать по часам пить таблетки, но я стараюсь их раскладывать в рюкзак, карманы, одежду, и у меня уже нет такой проблемы.

Любую болезнь сначала воспринимаешь с глубокой печалью. На тот момент я считал себя заразным. И был уверен в невозможности иметь серьезные отношения, думал, что люди будут пугаться отношений с ВИЧ-положительным.

Но пообщавшись с близкими и друзьями, я понял, что все не так, как я думал. Почитав многие блоги, за что спасибо нынешнему веку и интернету, я выработал внутренний оптимизм. А поскольку я верующий человек и всегда им был, я воспринял это как волю Божью.

Когда я общался на эту тему с психологом в центре СПИДа, мы с ним проговорили довольно долго, после чего он мне сказал: "Знаешь что, дорогой мой, с твоим оптимизмом тебе надо сидеть на моем месте, поэтому можешь ко мне в следующий раз не приходить".

Поэтому я к психологу больше и не хожу. Обычно туда надо приходить каждый год - так проверяют твое психологическое состояние. Если такая необходимость появится, то я всегда могу воспользоваться помощью психолога центра.

- То есть во всем этом ты видел Божественное посещение, как праведный Иов?

- Я не всегда поддерживаю мысль, что наши болезни как бы очищают человека, но тем не менее где-то в глубине души я рассчитываю на это, раз у меня есть такая болезнь...

- Это очищение только для тебя?

- Только для меня. В этом еще есть плюс в новом опыте понимания другого человека, потому что здоровому больного тяжело понять, но больной здорового, как правило, поймет.

- Есть ли в этом вирусе какое-то божественное возмездие для геев?

- Надо тогда сказать, что эта болезнь существует не только в среде геев - больше всего она распространена в гетеросексуальной среде.

- То есть ты не связываешь ее с ориентацией?

- Ни в коем случае с этим не связываю.

- В "Чуме" Альбера Камю был герой-священник, заболевший чумой. Он отказался от госпитализации, заперся в келье и в муках умер, считая эту болезнь божественным провидением. Не может ли возникнуть мысль отказаться от лечения из-за того, что Бог посетил тебя смертельной болезнью?

- Такое происходит и не только с верующими. Люди могут бездействовать или действовать на авось, накладывать на себя руки, ждать смерти. Это желание будет зависеть от того, с чем столкнется человек, помогут ли ему в первые минуты, останется ли он один на один с этой бедой или найдется тот, кто его поддержит. Мне очень помогли youtube-блогеры, люди, которые писали о своем опыте ВИЧ. Мои друзья и близкие, которым раньше было не до этой проблемы, сами стали интересоваться ею и, чтобы меня поддержать, присылали новости о современных видах лечения, утешая, что наука движется вперед, что со мной все будет хорошо. Это очень приятно.

- А люди изменили к тебе отношение?

- Нет, мне повезло. Никто от меня не отвернулся. Но и не так много людей об этом знают, конечно. Те, кто узнал мой статус, меня всячески поддерживают. В этой ситуации обнажилась другая сторона моих друзей. Вероятно, при других обстоятельствах я никогда бы ее не увидел.

Один из моих друзей, когда узнал мой статус, просто пошел со мной гулять. Мы ходили, молчали и разговаривали. Это была самая теплая поддержка, которая у меня была, которую я помню и которая очень важна для меня. Я понял, что человек от меня не отворачивается, а всячески старается быть со мной и ободрить.

- Кто-то из братьев в монастыре признавался, что имеет ВИЧ-положительный статус?

- С таким я не сталкивался. Знаю, что в монастырях без терапии умирали люди с ВИЧ. Но из-за чего они не принимали терапию - не давали ли им лечиться или они сами отказывались, - я не могу сказать.

Сегодня можно иметь свободный выход из монастыря с позволения начальства и даже уходить отпуск. Никто не будет спрашивать, куда ты едешь, на что тратишь монастырские деньги, особенно если у тебя есть финансовая независимость. Ты можешь спокойно ходить к лечащему врачу и лечиться.

- А не было у тебя желания об этом рассказать братии?

- В этом нет необходимости. Болячками мерятся в узком кругу друзей. А в монастыре, как правило, люди хотя и называются братьями, но не всегда настолько близки и хорошо друг друга знают.

- Поддержка в этой среде возможна?

- Возможна, но надо найти единомышленников.

- Отличается ли твоя жизнь гея-монаха-церковнослужителя с ВИЧ-положительным статусом от жизни остальной братии монастыря?

- По сути дела, ничем не отличается. Я выполняю те же самые обязанности, то же служение, которое на меня возложено. Я исполняю те же самые обеты, что и они. И это никак не выделяет меня внутри монастыря и не влияет на мои отношения с братией.

- А что ты сегодня думаешь о своем будущем?

- О своем будущем... (долго молчит) Это очень сложный вопрос. Я надеюсь, дожить хотя бы до пятидесяти лет спокойной размеренной жизнью в том русле, в котором нахожусь сейчас. Очень давно я себе загадал, что умру в сорок лет. Потому что у меня нет боязни смерти как таковой. Но сегодня иногда думаю, что хорошо бы пожить подольше.

Если есть от меня польза, то хотелось бы ее приносить людям и радоваться жизни. А если пользы никакой не будет и я буду человеком, который доставляет неудобства, проблемы, то мне не хотелось бы жить до глубокой старости и быть кому-то обузой.

Свою жизнь я представляю спокойной, размеренной, в служении, в общении с людьми и со своими друзьями.

Мои проблемы помогли переосмыслить жизнь и остаться верующим. Не стать ультра-православным фанатиком, а быть умеренным христианином. Нести идеи в словах, живя по заповедям. Мне хочется жить так, чтобы мои мысли и слова отражались в моей жизни и во всем: и в мироощущении, и в действии. Хотя как человек я могу быть раздраженным, голодным и сонным, но это все человеческое, слишком человеческое.

Поделиться линком

Настоящий ресурс содержит материалы 18+