Инка Васек, подобрав под себя ноги, сидела на верхних нарах. Закрыв глаза, она монотонно раскачивалась, как маятник, взад и вперед, и, не разжимая губ, подвывала что-то тоскливое и неразборчивое. Положив голову на доски, у ее ног лежала молоденькая девушка, подросток, обнаженная по пояс. На ее левой груди синей тушью были выколоты три слова: "Клянусь любить Васька", а правая грудь, упругая и смуглая, клялась любить Юрка. - Спой, Клавка! - приказала Инка Васек.

- Что спеть, Иночка? - робко спросила Клава, прикрывая ладонями место клятвы любить Васька и Юрка. Вместо ответа Инка Васек наотмашь ударила Клаву по лицу.

- За что? - плаксиво спросила Клава, вытирая с разбитого лица кровь.

- За Иночку! - пояснила Инка Васек. - У тебя что на левом буфере наколото?

- Клянусь... любить...Васька... - глотая слезы, ответила Клава.

- А ты меня Иночкой назвала! Я - не дешевка! Мужик! Васек!

- Я забыла, - пролепетала перепуганная Клава.

- Помнить будешь! Месяц назад визжала, когда наколку делали. Зато теперь все знают, кого ты любишь! Меня! Васька! - Инка Васек гордо ткнула себя в раздобревшую грудь. - Я презираю мужиков! Я молодой был, полезли ко мне целоваться... Он меня, как бабу целует, а я его целую как дешевку. Я по виду баба, а в натуре - мужик! Люблю молоденьких девочек!"

Если Инка Васек изъясняется в мужском роде, то и солагерники обращаются к ней как к мужчине: "Ты мужик толковый", - говорит Ваську один из них. Впрочем, иногда Васек перескакивает и на женский род:

"Красючка! - восхищенно протянула Инка Васек, плотоядно облизывая губы. - Вот бы на ком поджениться! Я бы ее спиртом поила! Наколочки такие бы замостырила! Звала ее, не глядит на меня, сукоедина".

Как Васек обращается со своими пассиями, видно из ее планов насчет той же солагерницы ("красючки"):

"Возлюблю я Ритку! Попищит она у меня! Завтра наколики ей заделаю. На спине наколю кошку и мышку. Нагнется Ритка, кошка вроде гонится, а мышка от нее в норку рвет. И большими буквами на весь живот: "Клянусь любить Васька". На лбу ей "Васек" наколю и на щеках, - размечталась Инка."

Ее намеченная жертва Рита до этого действительно познакомилась с Васьком и не поняла, что перед ней - "кобел", то есть активная лесбиянка.

"Рита мельком взглянула на "Васька". Хотя она была немного испугана, все же заметила, что девица Васек одета в новенькую гимнастерку, заправленную в темно-синие брюки. Голову Васька украшала казацкая кубанка, расшитая крест-накрест узенькой красной лентой, на ногах красовались вычищенные до блеска хромовые сапоги".

В ответ на вопрос Риты солагерница "коротко и сухо" отвечает, что Васек - лесбиянка.

- А кто такие лесбиянки? - спрашивает девушка.

- В древней Греции, более двух с половиной тысяч лет назад, на острове Лесбос женщины любили женщин.

- По-настоящему?

- Как может быть настоящая любовь у этих уродов? Сплетники болтают, что во главе этих существ стояла поэтесса Сафо. Это наглая ложь. У Сафо были муж, дети, а главное, она писала чистые стихи о любви. Васек, ее зовут как-нибудь иначе, тянется к женщинам...

- Кобел? - содрогнувшись всем телом, спросила Рита.

- Ты откуда знаешь это слово?

- Слышала... тоже в карцере, - помедлив, призналась Рита.

- Слышала и забудь!..."

М.Демин в книге "Блатной" пишет:

"Коблы эти были суровы, напористы, агрессивны. Их боялось все население лагеря. Они хлестали водку, принимали наркотики, резались в карты. И безжалостно помыкали своими любовницами - безвольными и забитыми ковырялками.

Как правило, каждый из коблов имел нескольких таких любовниц - занимался ими по очереди и крепко держал в руках свой гарем. Но были случаи, так сказать, моногамной любви; порою в женских бараках возникали диковинные альянсы, справлялись странные свадьбы.

...В бараке, куда я однажды забрел, разыгрывалась как раз такая свадьба. Все было как положено: кто-то пел, кто-то дробно выбивал цыганочку. И посреди всеобщего веселья - у накрытого стола - всхлипывала молоденькая лесбияночка.

Сидящий рядом с ней "жених", коротко стриженный, одетый в расписную косоворотку, посмотрел на меня угрюмо и с беспокойством. (Я, право, не знаю, какой род применителен здесь - мужской или женский? Первый как-то не подходит... Да и второй - тоже. Но все же, это скорей Он, чем Она). Он явно воспринимал меня, как врага, как потенциального соперника! И все время, пока я находился здесь, я чувствовал на себе неотрывный, вязкий его взгляд".

Вышеприведенные цитаты относятся к 1930 - 1940 годам. А вот что вспоминает М.Улановская о лагере начала 1950-х годов:

"На 20-й колонне я дружила еще с одной немкой, Урзулой. На эту дружбу с беспокойством смотрели другие мои подруги и знакомые. Лена печально констатировала, что ее соплеменница "швайн". Дело в том, что Урзула была из тех, кого в лагере называли по-разному - от смешливого "оно" до по блатному безжалостного "кобел". Литературное слово "лесбиянка" не было популярно. Часто такие женщины ходили в брюках, коротко остриженные они желали походить на мужчин. Особенно много их было среди блатных, на втором месте шли немки, бывали они и среди нашей интеллигенции. Украинки и, конечно, религиозные были менее других подвержены всякому моральному разложению, часть их горела идеей, а крестьянки и вовсе были неуязвимы для всякой лагерной заразы - доносительства, сожительства с начальством и, наконец, лесбиянства.

Среди религиозных случалось наблюдать проявление экзальтированной дружбы. Но, как видно, "сублимация" была так сильна, что уберегала эту дружбу от перехода за грань.

Откровенно вели себя блатные. Явление это запечатлено в их фольклоре. Известная поговорка: "Попробуешь пальчика, не захочешь мальчика". Впрочем, говорят, что, попав в нормальные условия, большинство зараженных этим пороком от него избавлялись. Помню частушку, которую под гитару пела одна блатная:

Помню - во время работы одна молоденькая блатная эпическим голосом рассказывала: "Я была тогда девушкой. С мужиками не жила, только с бабами".

И среди них, совсем пропащих, можно было встретить большую самоотверженность, связанную с этой "дружбой". Они были способны, чтобы не допустить неизбежной в лагере разлуки, сделать себе "мастырку" - искусственную болячку, рану. Помню смешную маленькую блатную Зайцеву, которая избежала этапа с помощью грифеля от химического карандаша и победоносно ходила по зоне с фиолетовыми глазами. Одна блатная умерла, пустив себе мыло в вену.

В интеллигентной среде все, естественно, было скрытно, завуалировано, двусмысленно. Довольно редко открыто признавались в этом пороке - но и это, бывало. Мне говорила Тамара, из семьи русских эмигрантов, влюбленная в красивую эстонку Ванду: "Я была два раза замужем, но только от Ванды я хотела бы иметь ребенка".

Женскому лагерю 1970-х годов посвящены записки Ю.Вознесенской "Ромашка белая", в которой отмечается про лесбийство, что "девушек старшие женщины тонко и ядовито заражают этим пороком". Вознесенская рассказывает про лагерную лесбиянку Татьяну:

"В детской колонии старшие колонистки и обучили Татьяну всем премудростям "женской любви". - Я поначалу, как все новички, "низом шла", потому потом смогла и с мужиками дело иметь, - объясняла нам Татьяна. - А многие и "снизу"- после мужика не хотят. "Попробуешь пальчика - не захочешь мальчика". При этом она заговорщически поглядывала на свою партнершу Галину. Галина, ничуть не смущалась, согласно кивала. "Мне же после колонии интересно было: а как это происходит с мужчиной? Тут мне как раз вскоре мой Сережа встретился. И вы представляете, девочки, - я ведь, такая б...., целкой оказалась! Ну, Сережа мой от радости тут же на мне и женился. Я его потом кое-чему обучила, так что мне с ним неплохо было, он у меня и за мужика и за кобла шел. А другие-то бабы от него как балдели!"

Упомянутая выше Галина была: "молодая девушка, прошедшая на воле огонь и воду, а теперь обучавшаяся под руководством Татьяны "женской любви", то есть гомосексуализму. Для этого они и заняли нижние нары, где было потемней и можно было занавеситься от глаз надзирателей выстиранным бельем. Сама Татьяна была "обоюдчицей", могла предаваться любовным утехам как в роли мужчины, так и в роли женщины, становиться попеременно то "коблом", то "ковырялкой". Так же спокойно она срывала цветы удовольствия и с надзирателями, и с зеками из хозобслуги - где повезет, без разбора. Но Галину готовила на роль "кобла" и уверяла нас, что не без успеха: "Это будет центровой кобел на зоне! Отбоя не будет!"

31 октября 1973 года было записано на магнитофон интервью с 20-летней информанткой, только что вышедшей из женского лагеря, где она сидела за уголовное преступление (назовем ее "Леной"), По ее словам, "женской любовью" в их лагере занимались до 80 процентов заключенных ("ковырялок", то есть пассивных лесбиянок было больше, чем активных). На вопрос о том, как в лагере относятся к "ковырялкам", она ответила: "Вообще-то за глаза их, конечно, презирают, а на виду их обхаживают, им стирают, им готовят, все делают для них".

У них положение в каком - то смысле даже более привилегированное?

"ЛЕНА": Да, да,

Ну, например.

"ЛЕНА": Ну, как сказать... Ну, вот пришлось мне там дежурить... за меня подежурят... Ночью мне дежурить - дежурит моя половина... На обед, на завтрак, на ужин дают овсяную кашу - я это есть не буду. Она сама это съест, зато я буду есть мясо, яйца, молоко, все она мне достанет... любыми путями... Стирка - вообще не знаешь, что это такое... Глажение... кровать убирать - тоже не знаешь... все абсолютно делает. Даже шьет за тебя. Норму за тебя дает.

По словам информантки, у пожилых "коблов" "совершенно" стирается внешнее различие между мужчиной и женщиной: "...ни в фигуре, ни в формах нет ничего женского ... Мужские руки, лицо, мужские морщины, мужские черты лица. Волосы прижаты, стрижки у них всегда мужские... не отличишь, совершенно не отличить от мужчины, никогда не подумаешь, что это женщина... голоса даже мужские, даже голос - и то мужской. Это у пожилых". Что до "ковырялок", то "обычно ковырялки у нас губы красили... И платок повязывают (по-женски), бантики завязывают, большие такие банты. Коблы то же самое: у них по-особому платки завязаны. Просто так не завязывают, как девушка, делают такую шляпу из платка на голове и поверх повязывают, над головой..."

"У нас презирают тех, кто кобел и ковырялка в одно и то же время; бывает месяц так, месяц - так", - сообщила "Лена". Она отмечает, что в женском лагере больше ругаются матом, чем в мужском, но худшим оскорблением является назвать кого-либо "ковырялкой". Лагерные лесбиянки, "дерутся страшно, но тут же мирятся", "вот они две половины, живут давно, а поругаются - страшно смотреть, но самое страшное - ковырялкой обозвать, хотя она такая и есть", "там любовь не то, что с мужчинами, попробуй на других посмотри - будешь бит, а то и отравят." Другое ругательство, по словам информантки: "Я ебу тебя, как Клаву Иванову (или имя любого третьего лица, независимо от того, живет ли с ним говорящая)".

Как заключенные, так и администрация называют лесбийскую любовь "педерастией" (очевидно, по аналогии с мужскими лагерями): "Ну, вот заболел человек, - рассказывает информантка, - приходишь к врачу, ну, а она тебе говорит... У человека температура, а она говорит: "Это у тебя от педерастии". И освобождения не дает.