Череда скандальных разоблачений с чемоданами компромата и перерыванием бельевых корзин достигла апогея, когда по Москве загулял слух: помощника президента Сатарова сняли, потому что он голубой. Уши росли из передачи Владимира Познера "Человек в маске", где герой, экс-министр, рассказывал о своей гомосексуальной ориентации, а из под маски высовывалась борода. В финале маска слетела, но зрители увидели лишь изумленное до умиления лицо ведущего. Тогда-то и поползли слухи. Героем оказался Андрей Черкизов.

Сейчас обозреватель радиостанции "Эхо Москвы", ведущий программы "Час быка", историк по образованию, в прошлом генеральный директор Российского агентства интеллектуальной собственности (РАИС).

Интонации менторские, лексика часто ненормативная, любимая присказка: "Не надо из себя меня корежить".

- Частная жизнь, светская жизнь и личное дело - на ваш взгляд, схожие понятия?

- Это абсолютно автономные понятия. Личное дело для меня - это то, что я делаю вечером на "Эхе Москвы", утром на НТВ. Может быть, отсюда и достоинства, и недостатки моей программы, я человек пристрастный.

Светская жизнь - с кем я сегодня буду выпивать. Это вообще никого не касается. Моя частная жизнь - с кем я сегодня буду спать ночью.

Для меня это совершенно разные зоны. Я абсолютно убежден, что у публичного человека должно быть право частной жизни в не меньшей степени, чем у человека непубличного.

Мне могут возразить: раз ты публичен, то сам встал в перекрестье оптического прицела. Да, конечно, это свободный выбор, никто тебя не заставляет, но мы, налогоплательщики, граждане, обыватели, мы не должны себе позволять оценивать человека сообразно подробностям его личной биографии. Когда какого-то члена палаты общин в Соединенном Королевстве находят умершим в пакете (видимо, он был гей) и из этого делают кампанию против всей партии консерваторов, то, с моей точки зрения, это безумное ханжество и фарисейство: нам не должно быть важно, кто с кем спит, кто с кем развлекается. Нам должно быть важно, не нарушает ли человек при этом каких-то этических норм. То есть происходит ли это без насилия, принуждения, без использования зависимого положения.

А во всем остальном - судите человека по его делам.

В 1991 году меня страшно потрясла одна история. Иду я себе по Сан-Франциско ночью. А я - гей. Иду и наблюдаю, мне все ужасно интересно. Через каждый квартал я вижу очередь, состоящую из мужиков. До этого в Америке я очередей не видел... На этом "th-th" "собачьем языке" я не разговариваю, поэтому я ищу какого-нибудь латиноса или негритюда с французским, нахожу, он мне объясняет, что это "джо-клаб". Что такое "джо-клаб", чтоб я знал? Но я уже в очереди, мне интересно. Человек в кассе спрашивает меня, осознаю ли я, куда иду. Отвечаю: конечно. Но я не знаю, куда иду. С меня берут 18 долларов! Для Америки 18 баксов за вход - это безумно дорого! Куда я попал? В дрочильню. Ходят мужики, занимаются safer sex (мастурбацией). Почти у всех на пальцах обручальные кольца. Интересно... Ну я походил-походил, постоял-посмотрел, ни одного молодого человека, который бы меня возбудил, там нет, я свалил... Зашел за угол - какие там "порши", какие там "феррари", какие там "ягуары"! Тут-то у меня и поехала крыша.

Позже мне все объяснили. Средний американец живет в домике, а когда он меняет работу и посылает свое резюме, то его потенциальный работодатель имеет привычку опросить соседей, хороший ли он семьянин, ухаживает ли за детьми, пьет ли и так далее. Поэтому до 11 вечера они все настоящие семьянины, а личная жизнь наступает в полдвенадцатого ночи, когда соседи уже спят.

Поэтому я и говорю, что мне не нравится в отношении к частной жизни человека ни в Америке, ни в Европе. Оставьте человеку его личную жизнь, судите по делу. Мне не нравится, когда подменяют суть человеческой деятельности подробностями биографии или поведения. Это абсолютно разные вещи, и это самый быстрый, способ неудобного человека схарчить.

- А как быть с тем, что "звезды себе не принадлежат" и очень многие биографии создаются именно в расчете на общественное мнение?

- Каждый человек вправе творить свою биографию. Тут никому нет никакого дела. Когда людей понуждают ответствовать по поводу своей биографии, происходит казус леди Дианы.

Посыл о том, что звезды кино, политики не принадлежат сами себе - вранье! Каждый человек принадлежит сам себе, и только он себе хозяин. А политик он "от и до", с 8 утра до 9 вечера. Смешная история с Полой Джонс, которая сейчас вынимает бабки из президента Клинтона. Аналогично смешная история с министром юстиции Ковалевым. Пошел человек в баню, с девушками. Кислинская говорит, что нам не показали всего того, что было. Там сношались! Но я не понимаю проблемы!

Ковалева сняли, как сняли бы и в Америке, и в Соединенном Королевстве. Сняли потому, что возбудилась публика, не задаваясь вопросом: а что это мы так возбудились? Второй вопрос: кому выгодно? Ковалева заказали. Мы можем догадываться, кому, по, каким обстоятельствам, зачем.

Иногда я начинаю тосковать по большевикам. У них были берега, сейчас нет берегов. Вот это страшно. Можно все. Изничтожить репутацию - элементарно.

У меня с Новодворской был один спор. Я с большой нежностью отношусь к Валерии Ильиничне, но я убежден, что свобода и воля - это разные слова. Воля: "раззудись плечо, размахнись рука", свобода - это система самоограничений, а демократия - это системы самоограничений. В этом смысле я не хочу берегов, но хочу, чтобы люди понимали, что "свобода моего кулака заканчивается там, где начинается пространство свободы вашего носа". Свобода - это правила игры, как футболисты на поле свободны, но в правилах игры. Этим свобода и отличается от воли. Вот здесь мы с Лерой не согласны, она считает, что свобода не должна знать ограничений.

Я когда стал министром, я был влюблен, у меня был роман, фантастический, всепоглощающий... Точно по Пастернаку: высокая болезнь. Я произнес тронную речь. И сказал: "Дамы и господа, я генеральный директор Российского агентства интеллектуальной собственности с 11 утра до 11 вечера. С 11 вечера и до 11 утра я любовник. Извините. Во всех случаях, кроме пожара, взрыва или государственного переворота, в выходные мне звонить нельзя. Я буду трахаться. Много и часто. Если кто-то позволит себе позвонить в воскресенье по служебному делу, кроме этих трех случаев, будет уволен на следующий день".

Я же не служил в МИДе, МинЧС, МВД. Ничего сверхсрочного в моей конторе случиться не могло.

- Такая свобода самовыражения у вас врожденная или приобретенная?

- И то, и то. Конечно, семья. У нас в семье, когда был жив папа еще, мама жива, слава богу, никто из себя ничего не корежил. Ругаться ругались, любить любили. Не разрешали мне входить в мамину дальнюю комнату, потому что там был папа. Я только потом сообразил, чего там папа делал. Ценились нормальные отношения, не было принято врать, не было принято выпендриваться.

А дальше - очень смешно. Я вам скажу такую вещь, пуританам это очень не понравится. Если Горький говорил, что всем лучшим в себе он обязан книгам, то я всем лучшим в себе обязан "плешке". Я рано туда попал, это была "плешка" конца шестидесятых - начала семидесятых годов, приходили люди совершенно понятно зачем, но там не надо было врать. И однажды, в 10-м классе, возникла ситуация, когда один негодяй объявил, что, если я ему не заплачу, он начнет обо мне рассказывать. И я оказался в углу. Платить не хотелось - не за что. Природное чувство справедливости говорило, что происходит какая-то подлянка. И я подумал, почему меня шантажируют, потому что он хочет это рассказать. И я сам это рассказал.

Если меня ценят как человека, то так и будут ценить. Я при всем классе все рассказал. И ничего не произошло! А тот человек не заработал на мне денег.

С той поры я понял: если ты хочешь быть максимально свободным, максимально защищенным, то должен быть абсолютно открытым. Поэтому сегодня ни один человек на земле, Господь свидетель, меня ничем не может уесть. Потому что я ничего не скрываю.

- Пуританский вопрос: а что стало с родителями, когда они об этом узнали?

- Папа мне сказал: пойди-ка погуляй на полчасика. Я гулял пять часиков. Все это время папа разговаривал о чем-то с мамой. О чем, мама не колется по сию пору. А папа умер 22 года тому назад... Больше со мной не было никогда ни одного разговора на эту тему. Мне просто Господь дал великих родителей. На свете есть очень мало людей, перед которыми я готов стоять на коленях. Мои родители одни из немногих. Меня невозможно шантажировать. Поэтому я независим! Мой любовник работал у меня, и все знали, что это мой любовник. Нет про меня чего-то такого, чего про меня никто не знает.

- А Ельцин знал, когда назначал вас на должность генерального директора РАИС?

- К чести Бориса Николаевича Ельцина, его эти вопросы совершенно не трогают. Он, конечно, человек совковый, во многом сильно совковый, но в чем-то очень нормальный русский мужик. Он не позволяет себе ночевать в постели своих граждан. Это очень важно. Это к его чести.

Я не делаю из этого профессии, но я и не скрываю. Если меня спрашивают в лоб, я говорю. Да, я не абстинент, да, я гей, да, я московская шпана по мироощущению, да, я абсолютно не светский человек.

- Что же тогда заставило вас открыться в программе у Познера "Человек в маске"?

- Мне ужасно захотелось поставить такой опыт - в маске, то есть без маски, сказать им, быдлу, которое сидит в зале с умным видом, что они чужую судьбу сейчас разберут, все, что я про них думаю. В передаче главный ход был: я человек публичной профессии, поэтому, только надев маску, я могу быть без маски. А когда я снял маску, то как будто бы ее опять надел. Я увидел самодостаточных людей, людей, полагающих, что они могут судить, не задумываться, не размышлять, не комплексовать, а выносить приговор. Это те люди, которых я ненавижу. Никто не может выносить приговор! Было ужасно смешно, когда они начинали учить, говорили какие-то глупости. Я смеюсь под маской, а собеседник этого не видит, думает, что он мне помогает... Это экспиренс мой, применительно ко мне. Одна умная женщина потом задала вопрос: а чего вы от нас-то хотите? Я от вас ничего не хочу! Мне было интересно, ужасно азартно посидеть в маске, рассказывать по полной программе.

К великому моему удовольствию, как серьезного антисемитизма (я по отцу еврей), так и серьезной гомофобии в нашей стране нет. Я считаю это очень важным. Только я бы не хотел, чтобы члены моего "профсоюза" навязывали свой образ жизни, свой образ мыслей обществу, так же как я бы не хотел, чтобы общество навязывало свои представления о жизни членам моего "профсоюза". Плохо быть гомофобом, но плохо быть и воинствующим педерастом.

Есть маятник. Хорошо, что вместо гомофобии пришло понимание. Плохо, когда требуют избыточного внимания. Я не люблю, когда путают позу с позицией. Мне не нравится, когда маятник зашкаливает. Ни в ту, ни в другую сторону.

Общество стало понимать, что есть меньшинства, что их права должны быть соблюдены, - это слава богу. К сожалению, начался другой процесс, тут членам этого "профсоюза" не хватило ума остановиться. Они начали защищать права. Не случайно шутка была у Жванецкого: "Теперь мы сексуальные меньшинства". Когда в Америке дали много прав афроамериканцам, то в итоге получили сегрегацию уже применительно к белым.

Кто-то заметил, что в Америке самый защищенный в правах человек - женщина, черная, лесбиянка. Полный бред.

Оставьте частную жизнь человеку. Не унижайте его, не загоняйте в подполье, пожалуйста. Дайте ему все те социальные права, необходимость которых вы сами спрогнозировали. Уравняйте семью и пару, проживающую постоянно вместе.

- Но ведь институт брака изобретен церковью как союз двоих во имя продления рода и не абсурдно ли требовать признания однополых браков?

- О браке я никогда не говорил, Во всем мире брак - это союз мужчины и женщины, благословленный богом или муниципалитетом с целью продолжения рода. Но это не единственная форма сожительства людей. Есть союзы однополые, групповые, у них возникают не только сексуальные, эмоциональные отношения, но и. имущественные. Это должно быть отрегулировано.

В качестве примера. В Москве есть прописка, значит, я должен иметь право прописать к себе человека, пусть временно. С меня не нужно брать налог за бездетность и так далее. Я должен быть уравнен в правах. Иначе государство заставляет жульничать, устраивать фиктивные браки, покупать прописку, платить ментам. Мы нормальные люди, мы разберемся, но почему нельзя честно эти отношения отрегулировать?!

- А как вы относитесь к такому понятию, как "отцовские обязанности"?

- Я не понимаю, что такое отцовские обязанности. И еще я не понимаю, что такое воспитывать детей. С детьми надо жить, это естественный процесс. Моему сыну 16 лет. Этакий инфант миокарда. Я живу с женой сепаратно, и с сыном, стало быть. Но мы все равно общаемся. С сыном традиционно каждый год отдыхаю. А специальные отцовские обязанности? Ну кроме примитивно экономических вроде денег, я не понимаю, что это такое. Он должен просто жить, знать, что есть папа, что папе можно позвонить, прибежать к нему, поплакаться в жилетку, задать вопрос, который нельзя задать маме. Он обо мне давно знает, заявляет: "У меня другая сексуальная ориентация". Ко мне, к моим чувствам он относится с уважением. Когда у меня был безумно сложный роман и даже с балконом я вел диалоги, а сыну тогда было 14, и он все понимал.

У нас с женой с самого начала существовало правило, что мы отвечаем на все детские вопросы и ничего не скрываем, такой "супер-Спок". Мы так всегда вели себя по отношению к Ваське. А то, как он воспринимал жизнь в 10 лет, отличается от его представлений сейчас.

Либо лжец, либо полный идиот может с гордостью говорить: "Я не меняю своих убеждений".

- А принципов?

- А что такое принципы? Принципы - это то, что вы себе придумали. Эти берега не на самом деле существуют, а вы их нарисовали. Они могут совпадать, а могут и нет.

Я вообще принципов не люблю. Вот есть 10 заповедей, я католик, христианин. А больше нет ничего, все остальное от лукавого. Я вспоминаю старый анекдот - таксист отвез его в магазин "Принцип".

- Куда? Куда?

- В магазин "Принцип". Вот все приезжают и рассказывают, что в Москве в принципе все есть.

Принцип - это мой персональный договор с окружающей действительностью. Но меняюсь я, меняется действительность, меняется моя этическая система. Несдвигаемо принципиальный человек чудовищно глуп.

Есть единственный случай, когда я цитирую Ленина. В послесловии к "Государству и революции" у него есть удивительная фраза; "Опыт революции лучше проделывать, чем о нем писать". Так вот, опыт жизни лучше проделывать, чем создавать себе заборы из принципов.

- А как же "только дураки учатся на своих ошибках"?

- Если признать эту формулу аксиомой, то я не встречал умных людей. А потом, как можно человека лишить азарта опыта?

Я не азартен применительно к казино, но я ужасно азартен в жизни, азартен в любви.

- Ваша первая любовь...

- Какая? Мужчина или женщина?

- Самая первая.

- Мой друг, уже покойный, к сожалению. Он спился. Собственно, только из уважения к памяти я пошел на его похороны. Мы любили друг друга с 13 до 23 лет. И, конечно, я помню свою первую любовь в традиционном смысле... Мы с Васькой шли с Жарра пешком по Ленинскому и вдруг слышим крики: "Андрей, Андрей", - та самая Ленка, которую я любил в школе,

Всем тем, кого я когда-либо любил, я чрезвычайно благодарен. Мне очень хочется, чтобы когда-нибудь все они собрались у меня дома и я бы им про них говорил, говорил, говорил, какие они были чудесные.