Сюжеты о "богатырском содружестве", о "мужском доме", который "обслуживает" женщина-партнерша, общая партнерша, прекрасно проанализированы В.Я. Проппом в его "Исторических корнях волшебной сказки". Отметим только, что "в пределах этих групп могут образовываться еще более дробные группы по 2 человека". То есть опять же - сказочная мужская дружина "охотников", "богатырей", "братьев" членится на пары. "... в мальчике-воине надо развить оппозицию к прежнему дому, к женщинам..." Отсюда мотив "братьев-разбойников", имеющих некое "право" совершать агрессивные ритуальные действия в отношении "женщин рода". "Самый старший" в дружине является выборным лицом (в русской традиции элементы "выборности" правителя сохранялись до XVII века). "Общая партнерша", "сестрица" похищена или приходит добровольно. "Необходимости" в ее появлении, в сущности, нет. Ведь с "хозяйственными обязанностями" в "мужском доме" справляются самостоятельно. В русской сказке "Безногий и слепой богатыри" похищение девушки мотивируется не тем, что мужчины сами не в силах хозяйствовать, но тем, что они искалечены. В этой же сказке имеется следующий любопытный мотив: вероятно, искалеченный "коллектив" не пользуется партнершей; во всяком случае у богатырей является соперница - Баба Яга, которая в их отсутствие приходит в их "дом" и "сосет белые груди" у их "девицы"... Пропп не отметил, что в сказках появление партнерши, "сестрицы" катализирует развитие сюжета, приводящее к "распаду" мужского содружества. Появление этой "групповой партнерши" разрушает некие нормативы сугубо мужских отношений. Дети, рожденные от подобных отношений, - существа, наделенные "злой сверхъестественностью", на их убийство не наложен запрет. Эти мотивы своеобразно преломляются в вариантах болгарского текста "Момирица и Тодора". Тодора - одна из "девяти сестер, чудесно рожденных одной матерью". У девяти "сестер" - один "брат", аналогичный "сестрице" русских сказок. В день заключения "нормативного", моногамного брака "брат" должен погибнуть. Тодора решает спасти "брата".

Достала одежды жениховские,
Их надела Тодора, младшая,
Молодым женихом она сделалась...

То есть надев магические одежды, действительно изменила пол. Вспомним характерное сказочное: человек, надевший шкуру зверя, превращается в зверя... Однако у церкви Тодору уносит магический пыльный вихрь. После чего происходит венчание "брата"...

В фольклоре "брак" и "смерть" часто объединяются в единый мотив. Однако великолепное описание средневековых языческих похорон, которые трактуются как свадьба мертвого и живого, нам оставил возглавивший посольство халифа аль Муктадира некий Ибн Фадлан. Посольство, это в начале двадцатых годов X века закрепило исламизацию волжских булгар. В тексте Ибн Фадлана описано ритуальное убийство девушки-невольницы и затем ее сожжение с умершим господином. До сих пор не прояснилось, о ком говорит Ибн Фадлан, кого он именует "русами" - собственно скандинавов или скандинавов, уже славянизированных? Для нас в данном случае интересно то, что добровольную "свадебную" смерть вместе с почившим господином мог принять и юноша, "гулом" ("отрок", "прислужник", "наложник", "меньшой").

Мы уже говорили о "поцелуе в уста" после поединка, ритуально знаменующем оформление "пары"; то есть снова рядом мотивы: "смерти", "профанации отношений гетеро", становления пары гомо как идеального варианта "высоких" отношений. Интересно, что соединение этих мотивов мы находим в одном из эпизодов "Воины и мира": "... доктор в очках, обтирая руки, подошел к князю Андрею.

Он взглянул в лицо князя Андрея и поспешно отвернулся.

- Раздеть! Что стоите? - крикнул он сердито на фельдшеров.

(Тут вступает такой силы мотив неосознанного детского эротизма, как будто Толстой прочел Фрейда задолго... до Фрейда. - Ф.Г.). Самое первое далекое детство вспомнилось князю Андрею, когда фельдшер торопившимися засученными руками расстегивал ему пуговицы и снимал с него платье. Доктор низко нагнулся над раной, ощупал ее и тяжело вздохнул. Потом он сделал знак кому-то. И мучительная боль внутри живота заставила князя Андрея потерять сознание. Когда он очнулся, разбитые кости бедра были вынуты, клоки мяса отрезаны и рана перевязана. Ему прыскали в лицо водою. Как только князь Андрей открыл глаза, доктор нагнулся над ним, молча поцеловал его в губы и поспешно отошел.

После перенесенного страдания князь Андрей чувствовал блаженство, давно не испытанное им. Все лучшие, счастливейшие минуты в его жизни, в особенности самое дальнее детство, когда его раздевали и клали в кроватку, когда няня, убаюкивая, пела над ним, когда, зарывшись головой в подушки, он чувствовал себя счастливым одним сознанием жизни, - представлялись его воображению, даже не как прошедшее, а как действительность".

А, кстати, отчего он, собственно, умер? Отчего так страдала Наташа, терзаемая чувством вины? "Я согласилась, - говорила себе теперь Наташа, - что было бы ужасно, если б он остался всегда страдающим. Я сказала это тогда так только потому, что для него это было бы ужасно, а он понял это иначе. Он подумал, что это для меня ужасно бы было. Он тогда еще хотел жить - боялся смерти. И я так грубо, глупо сказала ему."

Что же она ему сказала? "Одно ужасно, - сказал он: - это связать себя навеки с страдающим человеком. Это вечное мученье." И он испытующим взглядом посмотрел на нее. Наташа, как и всегда, ответила тогда прежде, чем успела подумать о том, что она отвечает; она сказала: "Это не может так продолжаться, этого не будет, вы будете здоровы - совсем".

Она, собственно, "проговорилась"; и ему открылось, что жизнь, воплотившаяся для него в самой возможности отношений нормативного брачного союза с Наташей, уходит, ускользает.

Наташа "проговорилась" невольно о своем бессознательном желании реальных физиологических отношений, а для него после ранения подобное уже невозможно... Возможно, он выжил бы, останься он в этой "ауре" отношений гомоэроса, так тонко и точно раскрытой Толстым в эпизоде перевязки раны... Что она такое, эта рана князя Андрея? Кастрация? Реальная, не символическая? Вспомним "безудых мальцов" Клюева, которым так "легко" плясать... Но в соткавшуюся уже ауру гомоэроса вторглась (как "сестрица" в "мужской дом") женщина с ее требовательной жаждой реализованных отношений секса гетеро. И герой гибнет...

Однако вернемся снова к элементам гомо в инициальных обрядах "посвящения в дружинники". Очень интересное представление о них дает возможная интерпретация болгарской свадебной обрядности. В обрядности этой достаточно значительна роль "предбрачного окружения" жениха. В русской же свадебной обрядности эта роль успела достаточно стушеваться (вспомним "дружеский обед", который устраивает перед свадьбой Левин, по настоянию будущей тещи, впрочем, охотницы до соблюдения обрядов. На этом обеде присутствуют одни мужчины - самые близкие друзья жениха. Беседа носит характер почти ритуальный: жениха, правда, шутливо, но все же уговаривают бежать из-под венца и ехать с друзьями на охоту, то есть вместо соединения с невестой... убить медведицу! Не знаю, помнил ли Толстой тогда, что медведица, с которой содрана шкура, похожа отдаленно на... женский труп!)...

Но отправимся в Болгарию, воспользовавшись материалами, опубликованными в наиболее исчерпывающей монографии о болгарской свадебной обрядности. Это книга Радост Ивановой "Българската фолклорна свадба". София, 1984. Прежде всего бросается в глаза то, что свадьба однозначно интерпретируется как "военный поход четы (дружины) за добычей", роль "добычи" предназначена, разумеется, невесте. Причем, если в русской предсвадебной обрядности главную роль играют невеста и ее девичье окружение (что показывает однозначно позднее происхождение этой обрядности), то в предсвадебных болгарских обрядах главная роль принадлежит традиционно жениху и его мужскому окружению (мы уже отметили). Именно для жениха сечется обрядовый предсвадебный пирог - ритуальная пища, с которым производится ряд действий - например, разламывание на голове жениха или его родича или избранного им друга. Поскольку свадьба есть "военный поход", "дружина" жениха изготовляет ритуальный стяг - "байрок", "знаме". Древко украшается яблоком (чаще всего - сделанным из дерева или металла). Таким образом, мужская дружина отправляется в свой "поход" под символом фаллоса. Но "походу" предшествует еще целый ряд развернутых обрядовых действий. В частности, формирование "дружины" с кумом-полководцем во главе, выбор женихом "отчего" и "младшего" друзей. Ритуальные мужские трапезы, поединки, всевозможные соревнования в ловкости. Юноши, избранные в "дружину", имитируют корпоративные отношения; в частности, демонстративную независимость от женщин (например, сами приготовляют пищу, пекут хлеб). В этот обрядовый цикл входит и ритуальный обход женихом своих друзей; в каждом доме его угощают, в одном из домов он проводит ночь. Во время ритуальных предсвадебных трапез (дружинных пиров) загадываются загадки, рассказываются сказки, надеваются маски; то есть налицо элементы обрядового синкретизма. Очень любопытен обряд поклонов "куму-полководцу". Жених много раз должен поклониться куму, повернувшись к нему.... задом...

Ритуальное омовение жениха, столь же ритуальное бритье и (в некоторых местностях) раскраска выбритого лица, облачение жениха в пышный костюм, поднесение ему нарядного, "парадного" оружия должны быть, конечно, отнесены к дружинной обрядности, откуда и попали в обрядность свадебную. В известных нам элементах воинского костюма и прически средневекового дружинника обращают на себя внимание знаменитые "косы", "косицы", "длинные прядки" (в Болгарии эти косицы юношей сохранялись до начала XX века во многих местностях). К сожалению, сегодня едва ли возможно установить, какие внутридружинные отношения маркировались деталями костюма, украшениями, разновидностями причесок. Вероятно, более длинная косица (близкая к девичьей) указывала на функцию "меньшого брата" в дружинной паре...

Здесь, конечно, хочется сделать короткое отступление и, что называется, "поставить вопрос" о функции так называемых "украшений" в костюме, внешнем виде воина-дружинника. Разумеется, исследователи и интерпретаторы материальной культуры не могли не обратить внимание на серьги, кольца, браслеты, ожерелья, находимые постоянно в языческих погребениях средневековых воинов-дружинников. В дошедших до нашего времени изображениях особенно бросаются в глаза браслеты и серьги... "... Рисуя облик древнерусских воинов IX - начала XI вв., нельзя не упомянуть украшений - гривн, браслетов, фибул скандинавского и восточноевропейского типов, застежек кафтанов и поясов с металлическим узорным набором степного происхождения, которые завершали столь разнохарактерные, но этнический выразительные образы..."

Как видим, М.В. Горелика, занимающегося историей средневекового оружия, даже и не очень интересует внешний вид воинов; для него, как и для многих других историков, внешний вид, одежда и украшения воинов - некая "завершающая деталь облика", и все же, попытки тщательного описания и анализа всей этой "воинской украсы" могли бы многое открыть, рассказать о внутридружинных отношениях и, в частности, именно о "паре" - основной ячейке дружины. Трудно себе представить, чтобы воин-дружинник просто-напросто обвешивал бы себя украшениями "для красоты", что называется. Конечно, в средневековом обществе, пронизанном ритуализацией, ношение всех этих воинских браслетов, колец и серег должно было быть регламентировано и имело функциональный смысл, длина косицы или прядки, ношение браслета на правой или на левой руке и т.д. всё это могло указывать на положение воина "в паре", на "старшего" или "младшего". Возможно, число и ценность украшений маркировали отношения в паре - могли указывать на то, что в паре лад, согласие. Можно предположить существование ритуала подношения "старшим" воином определенных "смысловых" украшений "младшему". Важны были, конечно, и детали татуировки (раскраски). Тот же Ибн Фадлан сообщает, что русы были покрыты татуировкой "от края ногтей до шеи"...

Вероятно, некоторое представление о ритуалах оформления пары" нам могут дать известные "сокровища скифских курганов". Вспомним хотя бы великолепное изображение IV века до н.э. (Крым). Двое воинов, нежно припав друг к другу, держат один сосуд в форме рога. Они как бы трутся носами (у многих этнических объединений подобное трение носами играло роль... поцелуя), лица замерли в этом выражении блаженного экстаза. И, разумеется, для скифских изображений характерна именно "пара"...

Но вернемся все же на болгарскую свадьбу... Наконец приходит время дружине жениха отправляться за невестой. Еще в начале XX века "поезд жениха" представлял собой некое "воинское объединение" - нарядные вооруженные мужчины двигались верхом под гром выстрелов (сабли уже вышли из домашнего обихода). Гремят барабаны и трубы, вьются стяги. Поезд жениха традиционно именуется "поход", "войска". Иногда перед выступлением исполняется общий мужской танец (бытующий у многих народов), вариант разомкнутого хоровода, некоего общего мужского объятия - мужчины танцуют, крепко обняв друг друга за плечи. В этот танец зачастую входит и мотив парности: выступив из хоровода двое юношей имитируют как бы поединок, некое соревнование в прыжковой технике, и завершают короткий парный танец объятием...

Е.М. Мелетинский полагает свадьбу достаточно молодым ритуалом. Что касается балканской свадьбы, то вполне возможно предположить, что ритуалы предсвадебной обрядности, связанные с женихом, и представляют собой дружинную в основе своей обрядность. Вспомним снова мотив профанации брака гетеро, который отчетливо прослеживается в поздних "солдатских" песнях - "настоящей женой" оказывается сабля, пушка, ружье. Любопытно было бы проанализировать, насколько профанируются при этом возможности сугубо сексуальной реализации отношений гетеро. Несомненно, что чем более древен текст или обряд, имеющий в своей основе воинскую, дружинную обрядность, тем более должны быть в нем выражены мотивы осмеяния репродукции, репродуктивного цикла; то есть мотивы издевательства над сексуальными отношениями, приводящими к деторождению, осмеяние беременности, лактации...

Четко ощущаются эти мотивы опять же в балканских "ряжениях". Балканские ряженые - непременно "чета" - дружина. Изначально это, конечно, мужская (или - редко - девичья) дружина. Смешанные хождения начинают практиковаться лишь с конца первой половины XX века. Ряжением сопровождаются многие праздники, практически любая обрядность включает в себя появление дружины ряженых. Дружина обходит село, жители обязаны "по обычаю" предоставить ей пищу. Еще в двадцатые годы XX века практиковался уход дружины за пределы "своего" населенного пункта и столкновения, драки дружин разных деревень. В составе дружины непременно оказывались мужчины, переодетые в женское платье и с достаточно грубой откровенностью и несомненным издевательством изображающие беременность, роды, кормление грудью... Любопытно, что в некоторых местностях Западной Болгарии "глава дружины" выводил из толпы на улице, или из дома, куда вошли дружинники, юношу или подростка, и вынув деревянный большой фаллос из-под одежды совершал прилюдно имитацию coitus per anum; после чего молодой человек присоединялся к дружинникам. Иногда подобный фаллос заменялся деревянной саблей (вспомним песенный перевертыш, где сабля, ружье - это "жена"). Игровой мотив "воскрешение убитого" включает в себя момент, когда один "дружинник" дует другому ниже спины...

Но если уж мы забрались на Балканский полуостров, побудем там еще немного. Конец ХVIII - первая половина XIX века характеризуются в Османской империи политической нестабильностью. В результате сформировались разбойничьи банды - "четы", дружины, грабившие мирное население. Попытки многих болгарских, югославских, советских историков преобразить в своих трудах разбойников-дружинников в "борцов против ига" совершенно не выдерживают критики. Слишком многочисленны фольклорные свидетельства наподобие следующего:

Знаю я все горные дороги.
Жду купцов сараевских в засаде,
Отбираю серебро и злато,
Бархат и красивые одежды,
Одеваю я себя с дружиной.
Научился я сидеть в засаде,
Гнаться и обманывать погоню...

Если русские "разбойничьи" песни - отголосок "дружинной древности", то в песнях балканских много интересных живых подробностей ввиду фактически недавнего бытования архаизированных структур четнического, гайдуческого дружинного полководчества.

Вот некоторые любопытные мотивы болгарских гайдуцких песен:

Дружинники убивают жениха, делают невесту "общей партнершей". Один из них (глава) желает иметь ее единолично, то есть как бы хочет сочетаться с ней оскорбительным для дружины брачным союзом, дружинники убивают женщину. Этот сюжет хорошо известен в разных вариантах и в русском фольклоре (вспомним песни о Степане Разине). Для нас сейчас важно в этом сюжете подчеркивание того, что для дружины оскорбителен моногамный союз гетеро одного из дружинников. Разрушение подобного оскорбительного союза производится посредством убийства женщины.

Интересен мотив клятвы. Гайдуки клянутся "страшной клятвой" убить первого встречного, оказавшегося на пути выступившей дружины. Этим "встречным" непременно оказывается мать, жена, невеста главы дружины, вспомним мотив отталкивания "женщины рода", пытающейся задержать дружинника.

Во многих песнях развернут мотив торжественного отречения юноши, вступающего в дружину, "от дома и семьи", особо выделяется мотив отречения от матери. Интересен мотив ритуального (в знак "отречения") убийства "людей рода", выраженный следующими словами песенными "человека дружины":

... чи куга дойда в селу,
дете ще в майка пуплака...,

то есть "дитя в утробе матери заплачет, когда я ворвусь в деревню"...

"Семью", "род", "женщин рода" дружиннику заменяет его "пара", его "верный друг". "Пару" главе дружины составляет носитель стяга - "байрокар", "байрактар". "Друг" главы избирается носителем стяга. Такого "друга" имеет каждый глава песенной дружины: Чавдар, Индже, Делё и др. Будучи схваченным, "младший" не выдает "старшего"; так, Тодор не выдает Страхила, Лалуш не выдает Индже и т.д.

Распространен сюжет о девушке в мужской одежде, которая пребывает в дружине, скрывая свой пол. Но всего вероятнее этот сюжет отражает не наличие в структуре дружины женщин, но некую обрядность, связанную с переодеванием и исполнявшуюся молодыми дружинниками. Возможно, ритуальное переодевание входило в цикл "профанирующей" обрядности.

В вариантах песни о Страхиле очень любопытно описание поединка его с "вдовиче младо копеле" ("незаконным сыном вдовы"). Страхил девять раз (ритуальное число) поднимает подростка "на небо" и бросает наземь; после чего следует "признание", ритуальный поцелуй и объятие.

Пожалуй, лишь один из песенных воевод, Делё, в некоторых вариантах связан с "единственной и постоянной партнершей" - красавицей Гюлсумой. Самое интересное в вариантах, описывающих любовь Делё и Гюлсумы, то, что глава дружины оказывается "куйруклия", то есть он... хвостатый!..

О том, насколько стойкими оказались традиции дружинных инициаций, включавшие элементы гомо, говорит хотя бы вот такой фрагмент из все тех же "Последних юнкеров" В. Ларионова:

"... по одной из старых традиций, должен был состояться ночной "парад": в полночь надо было подняться с кровати, снять рубашку и на голое тело надеть пояс и шашку, на ноги - шпоры и на голову - фуражку. В таком виде отделения батареи идут в коридоры, где проводится "парад", который заканчивается воинственными криками и бегом сотни голых со шпорами и шашками по коридорам... После "парада" отдельные кадетские группы устраивают в спальне "собаку". Так называется кадетский товарищеский ужин. Не принявшие участия в "параде" несколько юнкеров "со стороны" были, по возвращении с "парада", выброшены из кроватей..."

Этот бег (судя по всему, гуськом, то есть друг за другом) обнаженных юношей с шашками на поясах примечателен, конечно. При этом, разумеется, шашка вольно или невольно уподобляется искусственному фаллосу наподобие деревянной сабли болгарских ряженых...

Короткий рассказ о "романтическом богатыре" хочется закончить анализом деталей рассказов Бабеля "Эскадронный Трунов" и "Их было девять" (вариант "Трунова"). "Лирический герой" Бабеля, Лютов, попадает в конармию Буденного, явно архаизированную воинскую структуру. Мог ли "человек со стороны", но человек внимательный не заметить того, что, в сущности, должно было бросаться в глаза? Нет, конечно, он заметил. Но говорит он, следуя традициям русской литературы, то есть говорит решительно всё, и в то же время - ничего запретного не говорит... Разумеется, Бабеля "вычислили" довольно легко и со всех сторон "обложили" очень "сложной" терминологией - "латентный гомосексуализм", например (М. Ямпольский "Структуры зрения и телесность у Исаака Бабеля")... Но почему "латентный", то есть "скрытый"? Вполне возможно не соглашаться с Ямпольским. Никакой не "скрытый", а вполне нормативный и естественный...

Эскадронный Трунов убил пленного... "Старик упал... Тогда к нему подобрался, блестя серьгой и круглой деревенской шеей, Андрюшка Восьмилетов..." Андрюшка начал раздевать пленного, одежду его взял себе. Трунов сурово остановил Андрюшку. Тот "...запрыгал в седле по-бабьи, лицо его стало красно и сердито, он задрыгал ногами". То есть реакция его содержала традиционные элементы поведения женщины и ребенка. Дальше еще интереснее. Среди пленных оказался юноша, "похожий на немецкого гимнаста из хорошего цирка... Он повернул ко мне два соска на высокой груди..." Пристрастный к "барахлу" Андрюшка обращает внимание на кальсоны полураздетого пленного. Трунов и этого пленного убивает. Лютов, "человек законов и права", бранит Трунова, но при этом чувствует, что за эскадронным Труновым стоит некое особое, неписаное "право", та самая "воинская психология", пережившая века и по-своему решающая, кого казнить, кого помиловать... Прилетают аэропланы. За пулеметом остается Трунов и вступает в неравный бой... с аэропланами. При нем остается и Андрюшка, "барахольщик". Почему-то для Трунова естественно, что именно Андрей "побудет" с ним. Остальные спокойно оставляют эскадронного и это нисколько не сердит его - "И вам счастливо... как-нибудь, ребята..." И только Андрюшка, несмотря на свой страх ("всхлипнул, побелел"), должен остаться со своим "старшим". После "всхлипнул, побелел" идет "и рассмеялся". Оба, конечно, погибают.

В "Их было девять" внешность Андрюшки Бурака ярче - "румяный казачок с шелковыми волосами", "румяное цветущее лицо его было сердито"... В отношениях с Труновым - также интересные подробности - "... поднял на него глаза снисходительной юности и улыбнулся его растерянности"... Более подчеркнута и "женственность" пленного в кальсонах: "Медленным движением отдающейся женщины поднял он обе руки к затылку, рухнул на землю и умер мгновенно".

Итак, в "младших" Бабель подчеркивает женственные (женоподобные) и инфантильно-детские черты. Тургенев со своим Андреем Колосовым не поступал подобным образом. В сущности, женоподобие и инфантильность должны, согласно замыслу Бабеля, маркировать функцию этого "младшего друга" в паре гомо воинской. Бабель здесь следует традиционной интерпретации отношений гомо как отношений полноценного мужчины и мужчины, "играющего в женщину". Такую интерпретацию никак не назовешь "правильной". Впрочем, Бабель и сам понимает, что на самом деле отношения Андрюшки и Трунова не есть некая уродливая и гротескная имитация отношений гетеро, но, напротив, наполнены собственным смыслом, достаточной силой и глубиной...