Рюрик Ивнев. "Радость, как плотвица быстрая..."

"Говорят, что время - лучший лекарь. И все же этот "лучший лекарь" никогда не может нас окончательно вылечить от боли, которую мы испытываем, теряя лучших друзей. Эта боль то затихает, то опять вспыхивает...". / Рюрик Ивнев, из воспоминаний о Сергее Есенине

Поздней осенью 1911 года на пороге квартиры Александра Блока появился студент юридического факультета Петербургского университета Михаил Александрович Ковалев. Он принес поэту конверт с маленьким коллективным сборником "В наши дни", несколькими вырезками из революционных газет и рукописями. Знаменитый символист запомнил студента Ковалева с "честными, но пустыми глазами...". Уже тогда из глаз поэта Рюрика Ивнева (1891 - 1981) все выжгло пламя его поэзии. Вместе с неким П. Эссом (быть может, это был сам Ковалев) Ивнев издаст в 1910 году совершеннейшую ахинею под названием "У Пяти углов; Диалог; Взлет 1". А потом начнут выходить, если судить по названиям, не книги стихов, а какие-то пиротехнические пособия - "Пламя пышет" (1913), "Золото смерти" (1916), "Солнце во гробе" (1921) и, конечно, три "Самосожжения" (1913, 1915, 1916), с которых все - в литературе и в жизни - и начиналось у Рюрика Ивнева...

Рюрик Ивнев. 1920-е

Михаил Александрович Ковалев родился в семье высокопоставленного царского чиновника. Отец его, офицер русской армии, юрист по образованию, некоторое время был губернатором, потом служил помощником прокурора Кавказского Военно-Окружного суда, ушел из жизни, когда мальчику едва исполнилось три года. Мать воспитывала Мишу и его старшего брата одна. Чтобы дать детям образование, она вынуждена была искать работу: удалось получить место начальницы женской гимназии в городе Карсе.

Революция 1905 года застала Михаила в Тифлисском военном корпусе. Окончив кадетское училище, он решает пойти по стопам отца-юриста и оказывается в Петербурге, в интимных салонах которого - на "Башне" Иванова, на собраниях у Мережковских... - текла в то время литературная жизнь.

В 1913 году он уже среди постоянных посетителей литературного кафе "Бродячая собака". Там часто бывал, например, Михаил Кузмин, а также "два Жоржика" - Георгий Адамович и Георгий Иванов, как всегда - под ручку... В 1915 году вместе с сыном Константина Бальмонта Николаем он посещает салон жены романиста Федора Сологуба Анастасии Чеботаревской. На всех этих собраниях атмосфера была просто-таки пресыщена разнонаправленной сексуальностью, поэты - известные и не очень - блистали художественными идеями. И Ковалев, постепенно превращавшийся в Ивнева, задумался придумать свою... Такой оригинальной поэтической метафорой на целых 10 лет творчества, до начала 1920-х годов, станет для Ивнева идея "самосожжения".

...В мартовскую петербургскую оттепель через несколько дней после февральской революции Ивнев встретит Сергея Есенина с Николаем Клюевым и еще каким-то поэтом - "резвого, звучного, золотого и загадочного в своей простоте и своей затаенности". Эта есенинская солнечность почти совпадет с "самосожженческими" желаниями Ивнева, и он сразу же влюбится в поэта.

"...И тогда, и потом, и теперь ты возбуждал во мне самые разнообразные чувства..., тебя нельзя не любить", - напишет Ивнев, обращаясь к Есенину в 1921 году в критической книге "Четыре выстрела в Есенина, Кусикова, Мариенгофа, Шершеневича". Книжечка, сочиненная, кстати, чуть ли не по заказу самого Сергея Есенина, стала запоздалым объяснение в любви к "соломенному гению" и "критической телеграммой" о разочаровании в дружбе - творческой и личной - ко всем остальным имажинистами...

Тогда в 1921 году Ивнев очень легко охарактеризовал путь Есенина, который поэт прошел не его глазах - это путь из-под "крылышка" Гиппиус и Философова под ручку с Клюевым. И в этом сквозили творческая и личная ревность одновременно.

В "Четырех выстрелах..." Ивнев рассказывает, за что бы он хотел расстрелять - сжечь - своих приятелей-имажинистов. Но совершает лишь один прицельный выстрел - в того, кого "любит невероятно сильно", до "жуткости близкую" "бархатную лапку с железными коготками" - Сергея Есенина. Огонь льнет к огню - "кудрявому, как будущая Россия, загадочная Р.С.Ф.С.Р., полная огня и фосфора". Разумеется, пиромания Ивнева как метафора воплощала то, что происходит в стране - пожар революции в буквальном смысле был пламенем, в котором сгорало все - барские усадьбы, книги... наконец, судьбы людей. У Ивнева сгорает, прежде всего, тело, "...познав все скрытое и скрытую любовь". Эта идея прозвучит в последнем стихотворение сборника "Самосожжение".

Одними она будет понята буквально (как психическая пиромания и однополый садомазохизм), других озадачит - Максим Горький, например, иронично называл Ивнева лидером секты, который погубит своих детей, а сам сбежит. И в определенной степени случилось именно так. Из имажинистов - чуть ли не лидером которых Есенин назначит Ивнева - сталинские времена переживет только он.

Рюрик Ивнев, В. С. Чернявский, С. А. Есенин. Март 1915

"В антракте подошел ко мне юноша, почти еще мальчик, скромно одетый. На нем был простенький пиджак, серая рубаха с серым галстучком.
- Вы Рюрик Ивнев? - спросил он.
- Да, - ответил я немного удивленно, так как в ту пору я только начинал печататься и меня мало кто знал.
Всматриваюсь в подошедшего ко мне юношу: он тонкий, хрупкий, весь светящийся и как бы пронизанный голубизной.
Вот таким голубым он и запомнился на всю жизнь". / Рюрик Ивнев, из воспоминаний о Сергее Есенине

Но вернемся к поэтическому выстрелу в обожаемого Ивневым Есенина - только в Есенина, потому что все остальные оказались осечками - выстрел в "лицемерного" Кусикова это выстрел в никуда: "он уже далеко", в Мариегофа - это пальба в "зеленых облаков стоячие пруды", а в Шершеневича Ивнев вообще отказывается стрелять...

Безусловно, что поэтический выстрел в Есенина был для Ивнева своеобразным объяснением в любви. И Есенин, способствовавший написанию книги и ее изданию, об этом прекрасно знал. Но "самосожжение" для Ивнева - все-таки не только жест поэтический, так как в ту эпоху было не принято разделять идеи и дела. Напомним, что Ивнев дружил с поэтом и гомосексуалом Иваном Васильевичем Игнатьевым-Казанским (1892-1914), который стал первым издателем его книг. Он, один из лидеров эгофутуризма, и заговорил в своих статьях об идее самоуничтожения в гомосексуальной любви: "Интуит становится трагиком, и тем трагичнее его судьба, что он идет на самосожжение во имя "Ego". Здесь очень интересна игра слов - "Эго" или все-таки "Его"... Эту игру Игнатьев разрешил в жизни. В конце 1913 года он издал сборник, так сказать, эксбиционистских стихов "Эшафот" с подзаголовком "Любовникам посвящаю", в посвящениях смело указав имена любовников... А 2 февраля 1914 года Рюрик Ивнев сидел на свадьбе Игнатьева. Молодожен налил всем шампанского, поцеловал невесту, вышел в спальню и бритвой перерезал себе горло.

Ивнев и сам устраивал такие вот смертельно-любовные игры с мужчинами, которые ему нравились. Одно время среди знакомцев Ивнева значился музыкант и журналист Всеволод Леонидович Пастухов. Он рассказывал, как "в одну из ночей, когда мы были вдвоем, и уже много было выпито и переговорено, с Рюриком случилась внезапная перемена. Он посмотрел на меня полусумасшедшим взглядом и сказал: "Ты такой хороший, и я боюсь, что тебя испортит жизнь. Я хочу теперь, сейчас же убить тебя".

Пастухов подумал, что это всего лишь шутка, и ответил: "Что же, это хорошая мысль". Ивнев тем временем выхватил револьвер и навел его на Всеволода. "Было что-то в его нервно подергивающемся лице, что вдруг меня испугало, но я равнодушным голосом сказал: " Рюрик, бросьте ваши глупые штучки. Вы меня своим незаряженным револьвером не напугаете", - вспоминал Пастухов. Но в это мгновение раздался выстрел и Пастухов почувствовал, как пуля просвистела мимо его виска...

Ивнев так напугал юношу, что тот перестал встречаться с ним и отвечать на телефонные звонки.

"Четыре выстрела в Есенина, Кусикова, Мариенгофа, Шершеневича". 1921

Так что "4 выстрела..." показывают, как Инеев просто-таки обожал Есенина - и не только в качестве поэта. Огонь в орудие убийства должен был уничтожить эту любовь. В одном из поэтических сборников Ивнева "огненной серии" под названием "Пламя пышет" (1913) звучит призыв к бежественному огню - "...дорогой, изумительный Боже // Помоги усыпить мне любовь". Или вот, например, откровенный садомазохизм:

...Что может быть лучше крика грубого.
И взмаха плетки, и взхдоха стен?
Поцелуй - укус в губы,
Мимолетный, перелетный плен...

На 1918-1921 годы приходится время наиболее активных отношений Ивнева с Есениным, вместе они устраивают литературные вечера, вместе собираются заграницу. Но Рюрик, узнав об установлении советской власти в Грузии, едет на Кавказ...

Сергей и Рюрик познакомились в 1915 году на литературном вечере в Петербурге. В антракте к Ивневу подошел "хрупкий, весь светящийся и как бы пронизанный голубизной" юноша. "Вот таким голубым он и запомнился мне на всю жизнь", - напишет в мемуарах Ивнев. Эти записки, проникнутые ревностью ко всем, кто претендовал на внимание Есенина, особенно пристрастны они по отношению к женщинам - Зинаиде Гиппиус, Асейдоре Дункан, претенденткам на место жены - Толстой или Шаляпиной, протягивавшим к Есенину свои "щупальца". Через пару недель после встречи, очарованный Ивлев, устроил вечер Есенина в шикарной квартире родителей своего приятеля Павлика Павлова. Но до этого, как он безвылазно провел несколько дней в полуподвальной комнате Кости Ландау - "лампе Алладина" - где Есенин читал им свои стихи.

Сергей Есенин - Рюрику Ивневу

Радость, как плотвица быстрая,
Юрко светит и в воде.
Руки могут церковь выстроить
И кукушке и звезде.
Кайся нивам и черемухам, -
У живущих нет грехов.
Из удачи зыбы промаха
Воют только на коров.
Не зови себя разбойником,
Если ж чист, так падай в грязь.
Верь - теленку из подойника
Улыбается карась.

Утро 21 января <1919>

В марте 1915 Есенин и Ивнев обменялись поэтическими посланиями... Позже Ивнев рассуждал о том, как, попав под личное обаяние Есенина, он почти избежал его литературного влияния. "Может быть, это произошло потому, что где-то в глубине души у меня тлело опасение, что если я сверну со своей собственной дороги, то он потеряет ко мне всякий интерес...". Не просто тлело, а полыхало, грозило "самосожжением в любви".

В годы октябрьского переворота Ивнев едва не поделил Есенина с Клюевым... Но к 1919 году наметилось сближение Есенина, Мариенгофа, Шершеневича и Ивнева - так появились имажинисты. В январе 1919 года Есенину пришла в голову мысль создать "писательскую коммуну". Для нее выхлопотали квартиру в Москве в Козицком переулке. Основателями коммуны стали Есенин и Ивнев. У каждого была своя комната, но уже на "открытии" Ивневу пришлось перебраться на кровать Есенина. Впрочем, на его койке уже кто-то был... Не вынеся суровых условий теплого дома (там - редкость по революционным временам - было отопление), Ивнев вернулся в ледяное одиночество своей комнаты в Трехпрудном переулке. А Есенин, смущенный быстрым исчезновением своего верного коммунара, написал посвященный Ивневу и единственный во всем его творчестве акростих - "Радость, как плотвица быстрая...".

Рюрик Ивнев. 1930-е

В 1920-м году, вернувшись в Москву после поездки по России, он встретил Есенина и Мариенгофа в большом зале консерватории - "они сбегали с лестницы, веселые, оживленные, держа друг друга за руки...". Есенин и Мариенгоф жили тогда вместе и содержали небольшой книжный магазинчик, за прилавком которого периодически появлялись. Ивнев стал целыми днями пропадать в магазинчике, манкируя работой у Луначарского. Магазин Есенина он называл своим вторым домом. Издать новую книгу стихов Ивлева предложил именно Есенин - это был сборник "Солнце во гробе", следом появились "Четыре выстрела"...

"Продолжая жить с Мариегофом, Есенин и я все более сближались... но третьему здесь не было места...", - напишет спустя сорок лет, в конце 1960-х Рюрик Ивнев. И, действительно, Рюрик третьим не стал. Место в сердце "голубого" поэта было занято Мариенгофом. Впрочем, нужно отдать должное Ивневу, что, несмотря на явную неприязнь к Мариенгофу, он никогда не стремился его опорочить. И даже вступился за него в мемуарах, защищая от тех, кто уверял, что Мариенгоф сознательно спаивал Есенина, пытаясь таким образом привязать поэта к себе...

Конец 1920-х годов Ивнев провел на Дальнем Востоке, работал во Владивостокском издательстве, потом в Петропавловске-Камчатском - корреспондентом журнала "Огонек". В начале 1930-х возвращается в Грузию. Жизнь в провинции, возможно, и спасла его от сталинского террора. Ивлев много переводил грузинских, осетинских и азербайджанских поэтов. Во время Великой Отечественной войны был журналистом в газете Закавказского военного округа "Боец РККА".

В 1950-м вернулся в Москву, предварительно переведя на русский язык несколько здравиц в честь "усатого диктатора". "Песня о Сталине" Дмитрия Гулиа в его переложении издавалась более 10 раз.

ЧТО ПОЧИТАТЬ

Ивнев Р. Самосожжение. М., 1915.

Ивнев Р. У подножия Мтацминды... М., 1973.

Ивнев Р. Четыре выстрела в Есенина, Кусикова, Мариенгофа и Шершеневича. М., 1921.

Ивнев Р., Эсс П. У пяти углов. СПб., 1913

Ивнев Р. Мерцающие звезды. М., 1991

Ивнев Р. Жар прожитых лет. СПб., 2007

Ивнев Р. Герой романа. М., 2011

В конце 1960-х засел за мемуары. Удивительно, что все эти истории - о Кузмине, Клюеве, Хлебникове, Мандельштаме, Есенине, разбавленные воспоминаниями о политически благонадежных Горьком, Луначарском, Маяковском и других - печатались в начале 1970-х в советских издательствах.

Сам Ивнев написал много "идеологически правильных" стихов, но в его квартире в Москве по-прежнему собирались осколки большого серебряного зеркала разбитого террором века.

После смерти писателя остался немалый архив: около 1000 неопубликованных стихотворений, десятки рассказов, повестей, романов, воспоминаний...

Поделиться линком

Настоящий ресурс содержит материалы 18+