Начиналось всё до банального просто. Я родился в небольшом городке, который является центром области. В семье хороших, умных, высокообразованных людей. Это был один из тех редких случаев, когда отец у матери был первым и последним мужчиной в жизни. Она у него - последней женщиной. Первый брак отца был неудачным. Я не вправе осуждать его первую жену, но ему очень тяжело жилось с ней. Однако у них было трое детей, и пока отец был жив, он помогал им чем мог. С мамой у них были добрые отношения; я знаю лишь одну крупную ссору между ними, но не буду об этом.

Как ни странно, но я с детства сторонился ребят. Дружба с девочками привлекала меня больше. В детском саду у меня были две подружки, и я всерьез задавался вопросом: на ком из них мне жениться, когда я вырасту. Самое для меня забавное воспоминание, как мы с одной из этих девочек решали проблему свадебного поцелуя, всё думали, как мы будем целоваться. Одна из них думала поступать в педагогический институт, другая стала мамой двух детей, а я решил, что вообще никогда не женюсь.

Прекрасная, добрая пора детства. Каждое лето мы отдыхали в Москве у бабушки или ездили на юг. Я был обычным ребенком, не слишком послушным, не слишком шкодливым, но очень общительным. Ни детский сад, ни школа с техникумом, ни тем более армия ничего нового в мою жизнь не привнесли. Конечно, в других классах или группах были интересные ребята, но ничего, кроме симпатий и мыслей о дружбе, не было. Кто знал, что через несколько лет порывы души и желания тела сольются воедино, и всё придет на круги своя.

По ряду причин я неприязненно относился к гомосексуальности. После армии я устроился работать в кафе "Садко". Вскоре я узнал, что это постоянное место встреч голубых. Я негодовал, однако не увольнялся, сам не знаю почему. Просто нравилось там работать. Но именно это стало одной из причин моего становления.

... Теперь, когда прошло столько времени со дня нашей первой встречи, всё предыдущее я отношу к поиску идеала, всё последующее - к увлечению и страсти. В жизни каждого человека только раз происходит нечто прекрасное и необъяснимое, и в его власти заметить это или, не поняв, пройти мимо, грубо оттолкнуть. Я был слеп настолько, что терзаюсь до сих пор и не могу найти покоя и прощения. Я всегда думаю о нём и часто плачу. Душа болит, и мыслям нет покоя.

Вернувшись из армии, я поехал в Ленинград. Чтобы занять вечера, я ходил в театры и однажды увидел сверкающие глаза и столь обаятельную улыбку, что заинтересовался этим артистом. Однако я пытался себя сдержать. Ну, что ты, - говорил я себе, - зачем тебе это знакомство. Да, он красив и хорош на сцене, но к чему это приведёт? Не нужно. Однако судьба преследовала меня. На следующий вечер я снова был на спектакле, в котором было его первое выступление. Я ещё сопротивлялся, но силы мои слабели. Придя домой к знакомым, где я жил, я стал просматривать книги и у Лермонтова нашёл строчки, после которых не мог не написать ему письма.

Благодаря моей общительности я познакомился с замечательным человеком, работавшим в театре. Мы разговорились во время антракта и, несмотря на разницу в возрасте, были интересны друг другу. На рынке я купил букет из огромных ярких маков и ромашек. Вложив в него письмо, я пошёл в театр. Спектакль был заменён. Зная, что во втором акте его не будет, я попросил моего старшего друга передать букет за кулисы. Сам пойти и сделать это я робел. Вскоре мне было сообщено, что цветы вынесут на сцену, а меня хотят видеть. Я был обрадован и удивлён. Такое поведение артиста было неординарно. В тот же вечер мы познакомились. Олег был приветлив и мил, я смущён. Но после другого спектакля я уверенно пошёл за кулисы, надеясь напроситься на репетицию, что мне не удалось. Олежку терзали сниманием парика, и он забавно морщился. Увидев меня, дивно улыбнулся и, поблагодарив гримёршу поцелуем в щёку, подошёл ко мне. Мы хорошо поговорили в тот вечер, спасибо за письмо такое шикарное, - сказал он и, вновь подарив мне улыбку, положил руку на моё плечо, от чего я почувствовал необъяснимый трепет. Никто не умеет ТАК улыбаться. Никто не умеет ТАК класть "руку на плечо. Но тогда это ещё не было любовью. Желание дружить и общаться. В последний день я пришёл попрощаться. Мы очень тепло беседовали, я пригласил его в августе приехать в Москву, и он сказал, что постарается. Я очень ждал нашей встречи, но она не состоялась - он не приехал тогда. Не состоялась она и зимой, когда их театр был на гастролях. Моё ожидание достигло апогея. Сколь горьким было разочарование, сколь силён удар, когда я не увидел его на сцене. А потом выяснилось, что он ушёл из театра. Через одного артиста (большое ему спасибо) я передал письмо Олегу. В ответе он написал, что был приятно удивлён, получив от меня послание, надеется на дальнейшее общение и объяснил уход из театра необходимостью учёбы и невозможностью совмещать то и другое. Мне же было сказано одним знакомым, через которого я наводил справки, что была крупная ссора с главным балетмейстером из-за любви к премьеру. Я воспринял это как бред сивой кобылы и постарался забыть, но не смог. Весь тот год был для меня столь серым, что я ничего не помню, кроме моих писем и наших телефонных разговоров. Моё чувство станови лось сильнее, я всё более к нему привязывался. Конечно, были гастроли Ковент-Гарден, шумиха вокруг Бежара, свадьба приятеля, но всё меркло при воспоминании о нём. Шло время, и мои платонические чувства стали вступать в борьбу с начавшей пробуждаться сексуальностью. Да, я ходил на балеты ради мужских ног и оглядывался на симпатичных ребят в облегающих джинсах, но это было столь невинно.

Мама воспитала меня в традициях любви, почитания и верности только к одной женщине - своей возлюбленной, невесте, жене. В армии ребята удивлялись моим взглядам, для них было странным, как я могу сохранять мужскую девственность ради одной единственной, ждать любви и верить. Я был наивным, чистым юношей, ждущим единственную и прекрасную. Однако женщины меня ничуть не интересовали и не вызывали возбуждения, я ни с кем не хотел знакомиться. Всё это равнодушие я объяснял себе тем, что я, видимо, однолюб, и встреча ещё впереди. В мечтах я представлял себе, что у меня будет хорошая семья и много детей. Лояльно отношусь только к детям родственников и знакомых и то только после 3-4 лет. Семья - это не моё кредо и мне смешны мои прошлые иллюзии.

Итак, я общался по телефону и в письмах с моим платонически любимым другом, но страсть поселилась во мне, и ничем не мог я её заглушить. Напротив, несколько случаев доказывали, что мной интересуются. Однако и в первый и во второй раз я ответил отказом. Я и теперь жалею об этих отказах, ведь они повлекли за собой третий, самый ужасный, отнявший у меня всё. Ибо, что может быть превыше любви, которая заставляет меня помнить каждую минуту и слово, вдохновляет на стихи и не находит удовлетворения.

Я напросился в гости к Олегу и в выходные дни поехал в Ленинград. С первых же шагов я стал делать ошибки. В тот день у него не было дневной репетиции, и до четырёх часов он был дома. "Ты везучий, - сказал он на это, но я не сумел понять его тогда и не воспользовался везением. Мне было предложено лечь, отдохнуть с дороги, а я сказал, что не устал и другу в просьбе отказал. Лишь теперь я понимаю, что означала его просьба, да, не был я тогда готов ко всему этому, и, опять же, эта проклятая грань и мой страх перед нею. Мы стали болтать и я рассказал о "Садко" и о своей неприязни. Но ведь они тоже люди и им надо где-то собираться, - сказал он. А через некоторое время спросил: А ты сам этим не занимаешься? При этом в его взгляде была надежда, желание услышать да, призыв. Но всё это я прочувствовал лишь много времени спустя, и жестокой фразой убил, в нём все нежные чувства ко мне. Я их ненавижу, всех бы к стенке поставил, - бросил я, любуясь своей непреклонностью. В нём словно сломалось что-то, он опустил глаза и вышел из комнаты. Я его поведению не придал никакого значения. И только теперь понимаю, сколь велика была его обида. Я посвятил ему почти все свои стихи, молил о прощении, писал в письмах, сколь сильно переживаю свои ошибки, но лишь молчание в ответ. Он простил меня умом, но не сердцем. Душа его для меня закрыта, и тело принадлежит другим. В те три дня он ни разу не сказал прямо, что любит меня, но это было в его взгляде, движениях и даже манере одеваться.

Он говорил, что чувствует во мне талант. Он видел это в моей походке, речи, в том, как я читаю стихи с каким-то двойным смыслом. Мне были приятны эти похвалы, но я не разглядел за ними чувств. Однако именно этот человек сделал меня человеком, сумел поставить все на круги своя, пробудил мою природу. Моя любовь переходила в сексуальность. Чувства были чисты, но в мыслях я хотел быть с ним, сделать все, что он попросит. Сказав ужасную фразу, я выбросил из своего сердца ненависть, и сам духовно стал гомосексуалом. Во мне шла жуткая битва, я был в растерянности и всё время плакал, не в силах понять что-либо и разобраться в себе. В последнее утро я сделал робкую попытку и, как бы будя его, провел рукой по волосам, он надвинул одеяло на голову и продолжал спать. Когда мы расставались, я сказал, что готов быть братом, самым близким другом, отцом. "Любовником", - произнёс он шутливо и улыбнулся. "Хоть сейчас", - ответил я, посмотрев на него зарёванными глазами. Тогда он снова словно съёжился и, опустив глаза, пошёл на кухню. Я ошарашил его столь резкой переменой. Ведь всё исходило от него. Моя природа, наше общение, его поведение сделали своё дело. И только моё недоразумение погубило всё и разлучило нас на долгие годы. Он так и не признался мне, кто он, и где шутка, где правда - мне неизвестно. Но чем дольше я люблю его, тем больше становится моя любовь к его душе и появляется страх любви к телу. Сколь велико число случаев, когда возлюбленные годами стремятся друг к другу, но, получив наслаждение, вскоре покидают друг друга. Страсть сгорает в ожидании и на взаимную нежность сил не остаётся. Печальный исход. Он так и не открыл мне своих чувств. Какими бы они ни были. Сам же обо мне знает всё. На Новый год я подарил ему два откровенных стиха. Он сказал, что в них рифма хромает, а на мои признания было отвечено осторожно вежливым отказом. На всё остальное он отвечал молчанием.

Мы по-доброму расстались тогда. Видя моё состояние, он шутил, старался развеселить меня, ободрить. В ожидании поезда я мотался по ночному Ленинграду, плакал и сочинял стихи, самые первые, что я посвятил ему. Вернувшись домой, я ещё надеялся уйти от гомосексуальных влечений, но жизнь распорядилась по-своему. Все точки над i были расставлены после того, как по телевизору я посмотрел выступление Парижского варьете. Я равнодушно смотрел на красоток, танцующих без бюстгальтеров, но как только появились симпатичные, длинноногие ребята в элегантных фраках, я почувствовал, что возбуждаюсь. С того дня женщины стали отходить на второй план, я перестал думать о семье, все мои благие намерения и надежды канули в Лету. Хватит заниматься онанизмом да мечтать об одной единственной, - говорил я себе. - Пора переходить на голубой секс. Но как? Случай не замедлил представиться.

В свободную минуту я спустился в нижний зал поболтать с официанткой. За столиком сидел белокурый юноша и смотрел на меня. Уловив мой взгляд, он предложил выпить с ним шампанского, от чего я вначале отказался, решив, что мне это не надо. Однако, подумав, что чем чёрт не шутит, подсел за столик. Мы разговорились, и Дима сказал, что давно меня знает, хотел познакомиться и быть со мной. Я ответил, что не занимаюсь этим. Ну и напрасно, - последовал ответ. Судьба посылает мне случай и надо им воспользоваться, решил я, и пригласил его домой. Несмотря на полное отсутствие сексуального опыта, я довольно сносно вёл себя в постели. И жизнь пошла, завертелась карусель, даря новые встречи. Было два случая, когда женщины хотели быть со мной, но ничего, кроме поцелуя или объятий, я не позволял. Меня это не возбуждало, более того, было неприятно. И я окончательно ушёл от этого.