Виктюк - это прежде всего Художник, но он, что удивительно, совершенно не делает спектакля из своей жизни. Более того, он уходит от таких разговоров, старается никогда не говорить о себе вообще. Зато очень красноречиво за него говорит его искусство. Оно, совершенно очевидно, является мощнейшей пропагандой гомоэротики. Но в условиях нашего постсоветского пространства это не столько пропаганда гомоэротики, сколько пропаганда эротики вообще как таковой, потому что ни "гомо", ни "гетеро" - ни черта у нас не было, и с театральной сцены говорить об этом первым начал именно Роман Виктюк. Да, наверное, сейчас он где-то повторяется. Более того: его часто обвиняли в последнее время - в том числе, кстати говоря, и активисты "голубой" тусовки - в том, что он уже не актуален. И что же? Он выдал "на-гора" потрясающую последнюю вещь с Образцовой и Бозиным - "Антонио фон Эльба". Ему неинтересен гомосексуализм как факт, он вообще об этом не говорит и не думает. Ему интересны эмоции как таковые, секс, любовь, чувственность. Другое дело, что, сам склоняясь к этой теме, он лучше владеет и этим языком и этой эстетикой, ибо человек всегда достоверней донесет то, о чем сам имеет лучшее представление. И конечно же, ему интересны некие отклонения от нормы. Не только гомосексуализм, но и геронтофилия, педофилия, мазохизм, - он новый спектакль сейчас готовит как раз по Мазоху.

Безусловно, Виктюк - очень большой художник. На его ранних спектаклях сидела фактически вся театральная Москва еще тогда, когда он не получил тусовочного ярлыка "художника для педерастов", и уже тогда это был некий культурно-эстетический шок. Он очень умный, крайне религиозный и богобоязненный человек, при этом в нем удивительным образом уживаются соленая сексуальная тема и высокая фразеология, философия, которая постоянно присутствует в его жизни вообще, а не только на сцене. Каков язык его спектаклей, таков и язык его как человека. Неподготовленному собеседнику с ним очень трудно говорить - он половины не поймет из того, что скажет Виктюк. Он постоянно оперирует кучей цитат, новой информацией, при этом он как-то необычайно интересно все это замешивает и подает. В его философии есть некий центральный вектор - это любовь как движущая сила. И под этот вектор Роман Григорьевич подверстывает все, что находится вокруг него.

Р. Виктюк: Я думаю, что это единственный и главный предмет искусства. Разве есть еще какой-то?

Р. В. Да. Между сексом и эротикой есть колоссальная разница. Можно тихо сказать? Перед ночью, я думаю, надо это различие хотя бы услышать. Можно, да? Нате.

Секс - он связан с полом. И когда мы говорим "пол человека", то в русском языке замечательно получается: "половинка" человека и "пол" человека - он связан с родовым началом, он связан с продолжением рода, с деторождением.

Теперь эротика. Она связана с любовью. И в чем отличие? В сексе не важна духовная, душевная сторона объекта, с которым ты находишься. В любви это главное, основополагающее. Секс - это шаг к животному, и эта половинка - она в деторождении человека все время мельчит до самых-самых-самых частиц и никогда не происходит удовлетворения. В любви главное - лицо любимого. Важнее всего его личность, его индивидуальность. Потому что всегда человек видит в любимом лик святого, и это возвышает. И мы, из-за отсутствия примитивной грамотности, всегда эти два понятия путаем. И от этого у нас колоссальное рабство в сексе, потому что сюда приходят всякие грубые, жестокие формы обращения. Оттого, что там нет духа, возникают самые изощренные, даже непривычные формы секса, даже маркиз Сад всех этих вариантов сексуальных не предусмотрел. И еще есть та ненасытность, которая заканчивается, только когда в человеке исчезает сексуальная энергия. В любви все происходит наоборот.

И последнее. Вся эта андрогинная система, которую придумал Платон, заключалась в том, что мы когда-то были двумя половинками. И эти две половинки были соединены. Потом Зевс разгневался, разъединил. Мы были кентаврами, то есть все формы любви, которые есть на протяжении истории человечества, - они уже были в том небытии, из которого мы пришли. И вся жизнь здесь, на Земле, - это и есть поиск второй своей половины. Полчеловека, половинка человека. И только через любовь, через дух возможно воссоединение, идеальное воссоединение с этой второй своей половиной. Как искусство это реализует? Да никак. Потому что оно так же неграмотно, как была неграмотна власть.

Р. В. Андрюшенька, я к нему как относился хорошо, так и отношусь. Он пришел и рассказал, что за голое тело он уже сидел. И рассказал мне все кошмары, которые происходили там, где его держали. Я того спектакля не видел. У него записи не было, потому что пленку уничтожили. И тогда я обратился к тем людям, которые отвечали за вопросы "порно" в нашей стране. Я обратился - поверь - к двенадцати человекам. Каждый трактовал это по-разному. До этого была даже какая-то выставка эротическая, приехал председатель - я не знаю, как это теперь называется - районный совет, да? И он, как Хрущев когда-то, сдирал эти - это были фотографии, перепечатки, слайды и так далее. Он кричал, что этого никогда не будет и не может быть в этой стране. И я понял, что это не записано в законе, они тоже путаются; и тогда очень умный человек, уважаемый Игорь Кон, который на эту тему написал очень много книг, сказал: "Я вам объясню, что "порно", что не "порно", запоминайте". Я ответил: "Я выслушаю вас с большой радостью, потому что я репетирую "Маркиза де Сада", где эта тема открыта совершенно. И там маркиз де Сад учит молоденьких девочек всем способам любви, которые он знал двести лет назад". И он сказал: если половой орган мужчины только дотрагивается до женского тела, это не "порно". Это вы можете сколько угодно обнажать. Но если вы эту границу переступите и если этот орган найдет свою вторую реальность и осмелеет и ее проверит - вот это тюрьма. Это "порно". Вот это определение я знаю и до сегодняшнего дня. У уважаемого режиссера этого не было даже в намеке. И как мне рассказывали, он решился раздеть на сцене не самые лучшие, красивые тела.

Р. В. Нет. Нет. Я думаю, что всегда интересно то, что в жизни не принимается. Это в искусстве становится естественным. И самое потрясающее, когда в мужественном - я про артистов говорю, - в мужественном артисте есть бриллиант женственности. И когда в женственной артистке есть бриллиант мужественности. Эти звезды, я думаю, никогда не погаснут. Это Грета Гарбо. В ней есть удивительное процентное соотношение. Это есть у Марлен Дитрих. Это есть у Эдит Пиаф.

Р. В. Конечно.

Р. В. Наверное. Потому что тогда эта взаимообратимость становится очевидной и у этих кутюрье. Я думаю, что только время покажет - выиграет от этого человек или проиграет.

Р. В. Конечно. Да, и я должен сказать, что он попал в Книгу Гиннесса как один из тех, кто в себе, в своем человеческом теле соединил Восток и Запад. Соединил в себе вокал европейский и неевропейский. Он обозначен там как уникальный артист совершенно нового типа. И я очень рад. Он сейчас поет.

Р. В. Да, да. "Орфей и Эвридика". Он в замечательной форме, и в зале Чайковского концерт прошел с очень большим успехом.

Р. В. Я думаю, что, когда не хватает слов, тех, которые входят в нормативную лексику, мы опускаемся на те глубины, где понимание происходит совершенно на уровне каких-то более тонких структур. Знаете, я помню, когда я ставил "Рогатку" Коляды в Америке, то артисты - замечательные звезды с Бродвея, потрясающие ребята - вдруг на одной репетиции дней через десять остановились и сказали (две переводчицы, одна из Кишинева была, другая из Бельц, но они уже давно приехали в Америку, и язык они знали замечательно): "То, что они говорят, - это не то, что он говорит. И мы просим, - со слезами, - чтобы их не было больше". Я говорю: "Children", - это одно слово, которое я знал, второе - "I love you", - вы сошли с ума. Что я буду делать?" Я их убеждал, но это было бесполезно. Короче, мы начали репетировать по 9 часов без перерыва. Я подумал: мне же никто сроки выпуска не сокращает. И мы договорились. Я говорю: "Я вам буду объяснять те слова, которые мы будем заучивать. "Чичирку", "манюрку", два половых органа, они выучили сразу. Выговаривали плохо. "Хэдзелка" - это то, что происходит между "чичиркой" и "манюркой", - это они усвоили. Но вот когда пошло на три буквы, и остальные, на пять, и еще сложносочиненные - мы долго учили. Но: когда они поняли (смеется) - знаешь, каким-то, я думаю, иррациональным ходом, - они были так счастливы! Когда я кричал, что "в этом месте ты должен ощутить", и говорил матом "...", они кричали "Yes, yes!" и с такой радостью раскрывали свое понимание того или иного слова! Но одно слово из трех букв, "у меня этого "до..." или "ни...", - они не могли понять, какая же тут разница. Те же буквы, а вот говоришь: две буквы впереди, и это все меняет совершенно! До сегодняшнего дня я им объяснить не могу. Это тонкости великого русского языка. Так что нет, я не матерщинник, это неправда.