Спектакль современного дека дента от театра категорически не рекомендуется смотреть тем, кто любит знаменитый фильм Стенли Кубрика. Впрочем, тем, кто его не любит, а любит гей-культуру и доморощенную философию в духе Платона, тоже лучше сидеть дома. Конечно, перенесенный на сцену роман Энтони Берджеса приобрел все характерные черты виктюковского кича: много музыки, изысканные мизансцены, прекрасные, как Адонис, полуобнаженные юноши, экстатически трепещущие в ритмах хард-рока. Даже аскетичная сценография Владимира Боера не может замаскировать изобретенный Виктюком театральный стиль. За грубой фактурой то и дело просвечивают прерафаэлитская красивость, гомосексуальная жантильность и салонная выспренность. Верный своей любви к Прекрасному, Виктюк переносит проблематику романа из социальной сферы в область высоких метафизических категорий - негодяй Алекс (Дмитрий Бозин), от лица которого ведется повествование, и его друзья-хулиганы названы в программке ангелами смерти. Одним из главных героев становится дьявол, выразительно представленный на сцене длинной красной кишкой, перехваченной синими обручами. Но главное качество премьеры не красивость и не философичность, а возведенная в абсолют сценическая скука.

Вообще-то все спектакли Виктюка последних лет представляли собой тягучее сонное марево. Но в "Заводном апельсине" маэстро переплюнул сам себя. Трудно представить, что динамичный сюжет романа может навевать сон, но артисты Виктюка в таком совершенстве овладели техникой бубнения текста на одной ноте, что уже на седьмой минуте зритель начинает клевать носом. Иногда кажется, что маэстро намеренно делает спектакль невыносимым в намерении испытать публику на прочность. Результат испытаний превосходит все ожидания. Если бы подобную тягомотину поставил кто-нибудь другой, народ покинул бы театр, плюясь и чертыхаясь. Виктюку прощают все. Он сумел убедить доверчивых почитателей, что его спектакли - высокое искусство, а скука - та дань, которую нужно за приобщение к нему платить. В этом умении брать зрителя в оборот еще до того, как он займет свое место в зале, Виктюку нет равных. Он смог собственную жизнь превратить в произведение искусства. (Недаром и поклоны репетирует едва ли не тщательнее самих спектаклей.)

Переводя все сказанное на современный политический язык, можно сказать, что Виктюк сумел стать одним из главных театральных ньюсмейкеров. И любят его именно за это. Просто потому что раньше люди делились на умных и глупых, талантливых и бездарных, а теперь - на ньюсмейкеров и всех остальных. Главное не качество товара, а его раскрутка. Не что человек говорит, а как он это преподносит. Не что ставит, а за что поставленное выдает. Вы можете при большом скоплении народа произнести речь, достойную самых прославленных мыслителей прошлого, и ни один журналист этого не заметит. А Жириновский где-нибудь в кулуарах скажет: "Я вас всех, однозначно, в гробу видал". И его ценное замечание будут комментировать во всех новостных программах и газетных передовицах. Потому что он - ньюсмейкер, а вы - нет. Так и Виктюк. Он себя однозначно раскрутил - и теперь расслабляется. На все провалы ему уже выдана индульгенция. Так что можно быть эпатажным, бездарным, скучным, да каким угодно. Добропорядочный, буржуазный, чтящий семейные ценности зритель все равно будет завороженно смотреть на разгул порочной чувственности. И если "разгул" окажется совсем уж заунывным - досидит до конца. Хотя бы для того, чтобы узнать, какой пиджак маэстро надел на нынешнюю премьеру.

Спектакль современного дека дента от театра категорически не рекомендуется смотреть тем, кто любит знаменитый фильм Стенли Кубрика. Впрочем, тем, кто его не любит, а любит гей-культуру и доморощенную философию в духе Платона, тоже лучше сидеть дома. Конечно, перенесенный на сцену роман Энтони Берджеса приобрел все характерные черты виктюковского кича: много музыки, изысканные мизансцены, прекрасные, как Адонис, полуобнаженные юноши, экстатически трепещущие в ритмах хард-рока. Даже аскетичная сценография Владимира Боера не может замаскировать изобретенный Виктюком театральный стиль. За грубой фактурой то и дело просвечивают прерафаэлитская красивость, гомосексуальная жантильность и салонная выспренность. Верный своей любви к Прекрасному, Виктюк переносит проблематику романа из социальной сферы в область высоких метафизических категорий - негодяй Алекс (Дмитрий Бозин), от лица которого ведется повествование, и его друзья-хулиганы названы в программке ангелами смерти. Одним из главных героев становится дьявол, выразительно представленный на сцене длинной красной кишкой, перехваченной синими обручами. Но главное качество премьеры не красивость и не философичность, а возведенная в абсолют сценическая скука.

Вообще-то все спектакли Виктюка последних лет представляли собой тягучее сонное марево. Но в "Заводном апельсине" маэстро переплюнул сам себя. Трудно представить, что динамичный сюжет романа может навевать сон, но артисты Виктюка в таком совершенстве овладели техникой бубнения текста на одной ноте, что уже на седьмой минуте зритель начинает клевать носом. Иногда кажется, что маэстро намеренно делает спектакль невыносимым в намерении испытать публику на прочность. Результат испытаний превосходит все ожидания. Если бы подобную тягомотину поставил кто-нибудь другой, народ покинул бы театр, плюясь и чертыхаясь. Виктюку прощают все. Он сумел убедить доверчивых почитателей, что его спектакли - высокое искусство, а скука - та дань, которую нужно за приобщение к нему платить. В этом умении брать зрителя в оборот еще до того, как он займет свое место в зале, Виктюку нет равных. Он смог собственную жизнь превратить в произведение искусства. (Недаром и поклоны репетирует едва ли не тщательнее самих спектаклей.)

Переводя все сказанное на современный политический язык, можно сказать, что Виктюк сумел стать одним из главных театральных ньюсмейкеров. И любят его именно за это. Просто потому что раньше люди делились на умных и глупых, талантливых и бездарных, а теперь - на ньюсмейкеров и всех остальных. Главное не качество товара, а его раскрутка. Не что человек говорит, а как он это преподносит. Не что ставит, а за что поставленное выдает. Вы можете при большом скоплении народа произнести речь, достойную самых прославленных мыслителей прошлого, и ни один журналист этого не заметит. А Жириновский где-нибудь в кулуарах скажет: "Я вас всех, однозначно, в гробу видал". И его ценное замечание будут комментировать во всех новостных программах и газетных передовицах. Потому что он - ньюсмейкер, а вы - нет. Так и Виктюк. Он себя однозначно раскрутил - и теперь расслабляется. На все провалы ему уже выдана индульгенция. Так что можно быть эпатажным, бездарным, скучным, да каким угодно. Добропорядочный, буржуазный, чтящий семейные ценности зритель все равно будет завороженно смотреть на разгул порочной чувственности. И если "разгул" окажется совсем уж заунывным - досидит до конца. Хотя бы для того, чтобы узнать, какой пиджак маэстро надел на нынешнюю премьеру.

Спектакль современного дека дента от театра категорически не рекомендуется смотреть тем, кто любит знаменитый фильм Стенли Кубрика. Впрочем, тем, кто его не любит, а любит гей-культуру и доморощенную философию в духе Платона, тоже лучше сидеть дома. Конечно, перенесенный на сцену роман Энтони Берджеса приобрел все характерные черты виктюковского кича: много музыки, изысканные мизансцены, прекрасные, как Адонис, полуобнаженные юноши, экстатически трепещущие в ритмах хард-рока. Даже аскетичная сценография Владимира Боера не может замаскировать изобретенный Виктюком театральный стиль. За грубой фактурой то и дело просвечивают прерафаэлитская красивость, гомосексуальная жантильность и салонная выспренность. Верный своей любви к Прекрасному, Виктюк переносит проблематику романа из социальной сферы в область высоких метафизических категорий - негодяй Алекс (Дмитрий Бозин), от лица которого ведется повествование, и его друзья-хулиганы названы в программке ангелами смерти. Одним из главных героев становится дьявол, выразительно представленный на сцене длинной красной кишкой, перехваченной синими обручами. Но главное качество премьеры не красивость и не философичность, а возведенная в абсолют сценическая скука.

Вообще-то все спектакли Виктюка последних лет представляли собой тягучее сонное марево. Но в "Заводном апельсине" маэстро переплюнул сам себя. Трудно представить, что динамичный сюжет романа может навевать сон, но артисты Виктюка в таком совершенстве овладели техникой бубнения текста на одной ноте, что уже на седьмой минуте зритель начинает клевать носом. Иногда кажется, что маэстро намеренно делает спектакль невыносимым в намерении испытать публику на прочность. Результат испытаний превосходит все ожидания. Если бы подобную тягомотину поставил кто-нибудь другой, народ покинул бы театр, плюясь и чертыхаясь. Виктюку прощают все. Он сумел убедить доверчивых почитателей, что его спектакли - высокое искусство, а скука - та дань, которую нужно за приобщение к нему платить. В этом умении брать зрителя в оборот еще до того, как он займет свое место в зале, Виктюку нет равных. Он смог собственную жизнь превратить в произведение искусства. (Недаром и поклоны репетирует едва ли не тщательнее самих спектаклей.)

Переводя все сказанное на современный политический язык, можно сказать, что Виктюк сумел стать одним из главных театральных ньюсмейкеров. И любят его именно за это. Просто потому что раньше люди делились на умных и глупых, талантливых и бездарных, а теперь - на ньюсмейкеров и всех остальных. Главное не качество товара, а его раскрутка. Не что человек говорит, а как он это преподносит. Не что ставит, а за что поставленное выдает. Вы можете при большом скоплении народа произнести речь, достойную самых прославленных мыслителей прошлого, и ни один журналист этого не заметит. А Жириновский где-нибудь в кулуарах скажет: "Я вас всех, однозначно, в гробу видал". И его ценное замечание будут комментировать во всех новостных программах и газетных передовицах. Потому что он - ньюсмейкер, а вы - нет. Так и Виктюк. Он себя однозначно раскрутил - и теперь расслабляется. На все провалы ему уже выдана индульгенция. Так что можно быть эпатажным, бездарным, скучным, да каким угодно. Добропорядочный, буржуазный, чтящий семейные ценности зритель все равно будет завороженно смотреть на разгул порочной чувственности. И если "разгул" окажется совсем уж заунывным - досидит до конца. Хотя бы для того, чтобы узнать, какой пиджак маэстро надел на нынешнюю премьеру.