Слава Романа Виктюка - слава театрального радикала. В конце восьмидесятых, когда слово, произносимое со сцены или напечатанное на страницах газеты или журнала, было всем, он культивировал театр зрелищный. Сегодня, в момент, когда слово уже не значит ничего, он ткет свои спектакли из такой непрочной материи, как эмоция.

В спектакле "Заводной апельсин", поставленном Виктюком по роману Энтони Берджесса, почти нет слов. Есть сплошная трата нервных клеток. Герой Алекс (артист Дмитрий Бозин) лишь намечает канву сюжета и событий, оказываясь "голосом за кадром" и отстраняя происходящее. Все остальное - непрерывный звуковой какофонический поток из криков, визгов и тишины, удесятеренных микрофонами. Герои давятся словами и слогами слов, бьются в постоянной истерике и мычат нечленораздельные звуки, перековеркивая "Оду к радости" в уродливую, гротескную музыкальную фразу. "Заводной апельсин" режет слух и глаз, делая нервное напряжение самостоятельным сюжетом спектакля.

История молодого человека, который с компанией приятелей под кайфом жестоко измывается над случайными встречными, в изложении Виктюка становится своеобразным "хождением по мукам" героя - исправительные институты, пытающиеся сделать из него "человека" и "члена общества", лишают его всякого человеческого облика. И если в фильме Кубрика герой был и вправду "адской машиной", то у Виктюка Алекс - персонаж страдающий, изгой и подопытный кролик. В начале спектакля он - Наполеон в белой треуголке, в конце - бедный Том в черных одеждах.

Отчасти режиссер пытается придать спектаклю некое нравственное значение, но идея о том, что государство гораздо более жестоко, чем отдельный человек, существует на уровне сюжетной схемы. Гораздо сильнее в "Заводном апельсине" мотив абсолютного исступления, в горячке которого добро неотличимо от зла. И если в "Служанках" смерть была прекрасна и маняща, и если в "Лолите" посреди зала стоял гроб, усыпанный белыми розами, то в "Заводном апельсине" смерть так же уродлива, как и жизнь. И когда Алекс, искалеченный тюремными опытами над ним, вновь приходит в дом писателя, где он когда-то покуражился и убил его жену, то за спиной блаженного Александера видит свою жертву, которая сломанной куклой в свадебном платье с фатой разбивает яйца в сковороду и изломанными движениями разбрасывает вокруг себя скорлупу. Кажется, Роман Виктюк и вправду зашел в тупик, сквозь глухую стену которого он пытается пробиться в иное пространство, но вокруг темно и нет просвета. Спектакль "Заводной апельсин" корчится в конвульсиях физической и душевной боли, но герой оказывается счастливее режиссера - в финале, пройдя через ад, он обретает спокойную и красивую речь, а вместе с ней и путь к смыслу.

Еще десять лет назад Виктюка считали светочем эстетизма, яркой театральности. Сегодня его спектакли все больше напоминают изображенный Петером Вайсом театр при лечебнице для умалишенных, где пациенты и врачи бродят во тьме собственных заблуждений.

Слава Романа Виктюка - слава театрального радикала. В конце восьмидесятых, когда слово, произносимое со сцены или напечатанное на страницах газеты или журнала, было всем, он культивировал театр зрелищный. Сегодня, в момент, когда слово уже не значит ничего, он ткет свои спектакли из такой непрочной материи, как эмоция.

В спектакле "Заводной апельсин", поставленном Виктюком по роману Энтони Берджесса, почти нет слов. Есть сплошная трата нервных клеток. Герой Алекс (артист Дмитрий Бозин) лишь намечает канву сюжета и событий, оказываясь "голосом за кадром" и отстраняя происходящее. Все остальное - непрерывный звуковой какофонический поток из криков, визгов и тишины, удесятеренных микрофонами. Герои давятся словами и слогами слов, бьются в постоянной истерике и мычат нечленораздельные звуки, перековеркивая "Оду к радости" в уродливую, гротескную музыкальную фразу. "Заводной апельсин" режет слух и глаз, делая нервное напряжение самостоятельным сюжетом спектакля.

История молодого человека, который с компанией приятелей под кайфом жестоко измывается над случайными встречными, в изложении Виктюка становится своеобразным "хождением по мукам" героя - исправительные институты, пытающиеся сделать из него "человека" и "члена общества", лишают его всякого человеческого облика. И если в фильме Кубрика герой был и вправду "адской машиной", то у Виктюка Алекс - персонаж страдающий, изгой и подопытный кролик. В начале спектакля он - Наполеон в белой треуголке, в конце - бедный Том в черных одеждах.

Отчасти режиссер пытается придать спектаклю некое нравственное значение, но идея о том, что государство гораздо более жестоко, чем отдельный человек, существует на уровне сюжетной схемы. Гораздо сильнее в "Заводном апельсине" мотив абсолютного исступления, в горячке которого добро неотличимо от зла. И если в "Служанках" смерть была прекрасна и маняща, и если в "Лолите" посреди зала стоял гроб, усыпанный белыми розами, то в "Заводном апельсине" смерть так же уродлива, как и жизнь. И когда Алекс, искалеченный тюремными опытами над ним, вновь приходит в дом писателя, где он когда-то покуражился и убил его жену, то за спиной блаженного Александера видит свою жертву, которая сломанной куклой в свадебном платье с фатой разбивает яйца в сковороду и изломанными движениями разбрасывает вокруг себя скорлупу. Кажется, Роман Виктюк и вправду зашел в тупик, сквозь глухую стену которого он пытается пробиться в иное пространство, но вокруг темно и нет просвета. Спектакль "Заводной апельсин" корчится в конвульсиях физической и душевной боли, но герой оказывается счастливее режиссера - в финале, пройдя через ад, он обретает спокойную и красивую речь, а вместе с ней и путь к смыслу.

Еще десять лет назад Виктюка считали светочем эстетизма, яркой театральности. Сегодня его спектакли все больше напоминают изображенный Петером Вайсом театр при лечебнице для умалишенных, где пациенты и врачи бродят во тьме собственных заблуждений.

Слава Романа Виктюка - слава театрального радикала. В конце восьмидесятых, когда слово, произносимое со сцены или напечатанное на страницах газеты или журнала, было всем, он культивировал театр зрелищный. Сегодня, в момент, когда слово уже не значит ничего, он ткет свои спектакли из такой непрочной материи, как эмоция.

В спектакле "Заводной апельсин", поставленном Виктюком по роману Энтони Берджесса, почти нет слов. Есть сплошная трата нервных клеток. Герой Алекс (артист Дмитрий Бозин) лишь намечает канву сюжета и событий, оказываясь "голосом за кадром" и отстраняя происходящее. Все остальное - непрерывный звуковой какофонический поток из криков, визгов и тишины, удесятеренных микрофонами. Герои давятся словами и слогами слов, бьются в постоянной истерике и мычат нечленораздельные звуки, перековеркивая "Оду к радости" в уродливую, гротескную музыкальную фразу. "Заводной апельсин" режет слух и глаз, делая нервное напряжение самостоятельным сюжетом спектакля.

История молодого человека, который с компанией приятелей под кайфом жестоко измывается над случайными встречными, в изложении Виктюка становится своеобразным "хождением по мукам" героя - исправительные институты, пытающиеся сделать из него "человека" и "члена общества", лишают его всякого человеческого облика. И если в фильме Кубрика герой был и вправду "адской машиной", то у Виктюка Алекс - персонаж страдающий, изгой и подопытный кролик. В начале спектакля он - Наполеон в белой треуголке, в конце - бедный Том в черных одеждах.

Отчасти режиссер пытается придать спектаклю некое нравственное значение, но идея о том, что государство гораздо более жестоко, чем отдельный человек, существует на уровне сюжетной схемы. Гораздо сильнее в "Заводном апельсине" мотив абсолютного исступления, в горячке которого добро неотличимо от зла. И если в "Служанках" смерть была прекрасна и маняща, и если в "Лолите" посреди зала стоял гроб, усыпанный белыми розами, то в "Заводном апельсине" смерть так же уродлива, как и жизнь. И когда Алекс, искалеченный тюремными опытами над ним, вновь приходит в дом писателя, где он когда-то покуражился и убил его жену, то за спиной блаженного Александера видит свою жертву, которая сломанной куклой в свадебном платье с фатой разбивает яйца в сковороду и изломанными движениями разбрасывает вокруг себя скорлупу. Кажется, Роман Виктюк и вправду зашел в тупик, сквозь глухую стену которого он пытается пробиться в иное пространство, но вокруг темно и нет просвета. Спектакль "Заводной апельсин" корчится в конвульсиях физической и душевной боли, но герой оказывается счастливее режиссера - в финале, пройдя через ад, он обретает спокойную и красивую речь, а вместе с ней и путь к смыслу.

Еще десять лет назад Виктюка считали светочем эстетизма, яркой театральности. Сегодня его спектакли все больше напоминают изображенный Петером Вайсом театр при лечебнице для умалишенных, где пациенты и врачи бродят во тьме собственных заблуждений.