На театральных подмостках появился спектакль, который "обычные" средства массовой информации почему-то не заметили: Театр Виктюка выпустил шедевр, по уровню равный комедиям "В джазе только девушки" или "Здравствуйте, я ваша тетя" с Александром Калягиным. Пьеса Раффи Шарта "Мою жену зовут Морис" - удивительно легка для восприятия. Смеются все: и женщины, и дети, и бабушки, и дедушки. Сюжет замысловат. От неудачливого агента по недвижимости Жоржа, заподозрив его в неверности, уходит жена. И тут, словно по мановению волшебной палочки, в доме Жоржа появляется прекрасный юноша из благотворительной организации "Братская помощь" по имени Морис. Его девиз: "Ваша проблема станет нашей". Чтобы помочь Жоржу в его проблеме, Морис... переодевается в женское платье: представившись женой Жоржа, он должен выпроводить его любовницу Катрин. Но через минуту в дом Жоржа вламывается крутой мачо - это Роже, муж Катрин, бывший десантник. Жоржу не остается ничего другого, как... тоже переодеться в женское платье.

В.Л. (Виталий Лазаренко): Раффи, ваша пьеса - такой же шедевр, как и "В джазе только девушки".

Р.Ш. (Раффи Шарт): Вы третий журналист, который говорит мне об этом. Наверное, так произошло потому, что я писал эту пьесу, не ориентируясь на какую-то узкую аудиторию: геев или гетеросексуалов. Здесь каждый может найти все, что захочет. Я хотел, чтобы в финале, когда целуются мужчины, аплодировали бабушки и их внуки, женщины и их мужья, чтобы довольны были все, - что, собственно, и произошло. Это просто "love story" с хэппи-эндом.

В.Л. Честно говоря, я был удивлен, узнав, что автор пьесы не гей. В постановке Романа Григорьевича Виктюка спектакль превратился в манифест толерантности по отношению к геям.

Р.Ш. Все имеют право на любовь. Когда Параджанова в Советском Союзе посадили в тюрьму только за его гомосексуальность, я очень переживал. Именно тогда я понял, что такое борьба геев за свои права. Это очень справедливая борьба.

В.Л. Спектакль Виктюка отличается от вашей пьесы?

Р.Ш. Отличается, но это и хорошо. Виктюк привнес в нее свое сумасшествие. Роман - волшебник, поэт, он может удивлять публику, он может эпатировать. Я смотрел "Мориса" и ощущал себя обыкновенным зрителем, смотрел, раскрыв рот, как ребенок, с начала до конца на одном дыхании. Вообще я никогда не вычисляю: это - мое, это - не мое. Не хочу быть этаким скучным профессором. Театр - для людей; театр - не библиотека. Театр - интерактивен; актер играет со зрителем, зритель играет с актером. Недаром слово "игра" и в английском, и во французском, и в русском языках имеет отношение к театру, это же слово используют, когда говорят о детях.

В.Л. А почему на сцене висит портрет Бельмондо? И Морис часто упоминает Бельмондо? В этом скрыт какой-то смысл?

Р.Ш. Здесь две причины. В детстве роли Бельмондо производили на меня большое впечатление. Это первое. А второе... Просто шутка такая. Ведь Бельмондо в фильмах к тому же всегда мачо, для французов он божество. А, я в свое пьесе показал ему язык.

В.Л. Как обычно заканчивается классический французский водевиль? Мужчина кается перед своей женой, жена, поскольку она, как правило, дурочка, его прощает, и они уходят со сцены, тесно прижавшись друг к другу. У вас все не так...

Р.Ш. Да, в спектакле жена посылает мужа к черту, и муж находит настоящую любовь - Мориса. В то же время я хотел избежать карикатурности. Помните, как в фильме "Клетка для пташек" мужчины по-женски жеманничают друг с другом? Моя пьеса начинается с того, что настоящие мужчины любят настоящих женщин, но в финале все переворачивается. Для меня Морис - это ангел, как в "Теореме" Пазолини. Где бы Морис ни появился, действительно, словно ангел, он сразу меняет все правила жизни. Кстати, я вспомнил "Теорему", как только увидел Диму Бозина в роли Мориса. Чтобы любить такого парня, необязательно быть геем. Правда "Теорема" - драма, там в финале рушатся судьбы людей. Я же хотел, чтобы в конце моей пьесы родилась любовь.

В.Л. Мне кажется, спектакль "Мою жену зовут Морис" - потрясающий пример того, как можно наладить взаимопонимание между гомофобами и геями.

Р.Ш. Жорж, который в конце концов влюбляется в Мориса, как раз и был гомофобом. Удивительно, но во всех странах, где идет моя пьеса, зрители часто говорили мне: "Нам очень понравились Жорж и Морис". И никто не сказал: "Нам понравились Жорж и его жена" или "Нам понравились Морис и Катрин". Хорошая пьеса - это всегда манипулирование аудиторией. Вот перед зрителями красивый, ангелоподобный, соблазнительный, пробуждающий страсть Морис, в которого влюбляется мужчина, но в него может влюбиться любой человек... В этом провокация. Кстати, в парижском варианте пьесы Морис не такой красивый, как у Романа. На мой взгляд - просто уродец. Только не говорите об этом французскому режиссеру (смеется). Тем не менее даже с этим некрасивым парнем хочется быть вместе.

В.Л. Мне в пьесе больше всего понравилось, как меняется Роже: из мачо вдруг превращается в довольно нежное создание, хочет познакомиться с "девчонками", Морисом и Жоржем, "оттопыриться" с ними.

Р.Ш. Конечно! Именно в этом сила комедии. Нельзя смеяться над смертью, над болезнью, но над всем остальным смеяться нужно. Это же действительно очень смешно, когда мачо, подражающий Бельмондо, вдруг влюбляется в мужчину, становясь при этом нежным.

В.Л. А были неудачи в постановке вашей пьесы?

Р.Ш. Рон Кларк, поставивший в Америке 40 лет назад первую гей-пьесу, пытался адаптировать спектакль. Я был разочарован: слишком все тихо и мирно, нет провокации. Рон спросил меня: "Чего же ты хочешь?" Я ответил: "Хочу, чтобы Морис вызывал сексуальное желание". - "Ты сошел с ума, - возразил Рон, - здесь этого не поймут". Тогда я сказал: "Не будет этого, не будет и спектакля". Мне важно, чтобы зритель, мужчина ли, женщина ли, желал делать с Морисом все: завтракать, общаться, жить, спать.