Суть этого конфликта в том, что время - главное действующее лицо - в своей неумолимой тоталитарности поглощает человека, поглощает на-все-гда. А театр - он вовсе не о жизни, он - о двух категориях: о пространстве и о времени. Театр - это печаль, которой правит ритм.

Искусство для Уайльда - это, прежде всего, победа стиля над содержанием, победа эстетики над моралью и иронии над трагедией. Главное в сценическом действии - элегантность, тогда как стиль, эстетика, ирония должны быть заключены в игровую стихию. Не зная этого, не поклоняясь этому, нельзя приступать к работе над такой великой пьесой девятнадцатого века, как "Саломея". Когда знакомишься с тем, что говорили современники Уайльда, поражаешься тонкости восприятия этих страниц. Малларме говорил о непредсказуемости, о непознаваемости, о сновидении. Метерлинк говорил о таинственности.

Сегодня к пьесе нельзя относиться иначе как к Лунной сказке. Недаром Сара Бернар, готовясь играть Саломею, думала, что Саломея - главная роль. Уайльд же считал, что главная роль принадлежит Луне. Если попытаться хоть немножко подойти к тайне и к шифрам этой пьесы, то не поверить в это невозможно. Она для меня - театр Красоты и Смерти, где Смерть правит Красотой. Потому что тот, кто поддаётся грозной страсти, тот попадает в такое рабство Смерти, сладость которого непостижима.

Для меня было важным привнести в структуру спектакля суд - суд, как рупор морали, уста цивилизации девятнадцатого века. Потому что цивилизация, которая не могла постичь любовь - любовь, которая не может назвать своего имени, - убила главного глашатая этой любви. Цивилизация даже не нашла в себе стыда извиниться перед Оскаром Уайльдом, а его судьба стала блистательной катастрофой театра одного актёра. Блистательной катастрофой, потому что проиграла цивилизации...

В Париже, на кладбище Пер-Лашез надгробное изваяние на могиле Уайльда сделано в виде Сфинкса. Сфинкс - это то чудовище, которое сочетает в себе птицу и зверя, это крылья, которые готовы к полёту, и руки - такие же длинные, как у Уайльда. Каменное изваяние Сфинкса принадлежит Вечности, так же как Вечности принадлежит Поэт, который лежит под этим камнем. Сфинкс, как и Оскар Уайльд в свое время, задавал современникам множество загадок. Но все они остались неразгаданными. Я думаю, что эту тайну бессмысленно разгадывать, к ней можно попытаться только прикоснуться. А подойти к ней могут только посвященные.

Для меня существуют два человека, несомненно подошедших к этой тайне, ощутивших ее - это Жан Жене и Мисима. И, конечно, не случайно, что в нашем репертуаре "Служанки" Жана Жене и пьеса Мисимы "Мой друг Гитлер". Они, как две одинокие души мира, соприкасаются с великой одинокой душой Оскара Уайльда. К посвященным в великую тайну Уайльда я бы отнес еще Малера и Версаче. И тоже неслучайно, что Версаче дал согласие оформить один из наших спектаклей...

У меня на руке перстень Версаче. Его история такова. Перед гибелью Версаче, из Лос-Анджелеса приехал журналист и попросил меня рассказать о нем. Я, так же как сейчас, соединил параболой Оскара Уайльда, Жене, Малера и закончил Версаче, его близостью к Бердслею, который так тонко понимал душу Оскара Уайльда. Эта статья была напечатана на первой странице главной лос-анджелесской газеты. Версаче прочитал, и оставил мне подарок. Этот подарок я получил уже после его смерти.

Я думаю, что эти души, души великих эстетов девятнадцатого-двадцатого веков там, в той Вечности, сейчас находятся вместе. Для них не существует цивилизации, которая их не понимала, не принимала, уничтожала. Для них страсть, которую они так и не смогли здесь, на земле, найти, эта страсть, этот высокий порыв духа, там - в Вечности. Они в Вечности для Вечности и с нами. Мне хотелось бы, чтобы "Саломея" стала хотя бы крошечным прикосновением к этой тайне непостижимой души.

Оскар Уайльд Художник Обри Бёрдсли

Уайльду так и не удалось постичь, как в человеке, созданном для поцелуев, может быть столько ненависти, зависти, зла. Проведя два года в тюрьме, в большом письме к Альфреду Дугласу, он делает попытку проникнуть в эту тьму зла, в саму суть зла. Поэтому в нашем спектакле Оскар Уайльд сам берёт на себя роль Ирода, роль Тьмы, роль Зла. Я думаю, что и после тюрьмы ему не удалось разгадать эту страшную загадку: как уста, созданные для любви, могут содержать внутри столько отрицательной энергии. Он не мог постичь. И постичь, по-видимому, нельзя, потому что двадцатый век - век зла. Зло - норма нашего существования, а добро - только поступок, действие. Оскар Уайльд ушёл из жизни с поступком, написав последнее, большое, громадное письмо. Это было письмо, в основе которого было признание Христа, приближение его души к душе Христа.

Много масок менял в своей жизни Уайльд - от денди до каторжника. Каторжника, который вызывал в людях сострадание. Эстетство было основой его жизни, его театра и его творчества. Это редкое сочетание. Его афоризмы уникальны, и сегодня, на мой взгляд, они имеют такую же силу, и вызывают такое же раздражение, как тогда. Ему и сегодня никто, или мало кто, может простить ту свободу поведения, свободу мышления, которая опережала век. Нет этой свободы и в наш век.

Как сказал Паскаль, чтобы постичь Любовь надо стать сумасшедшим, отрицать законы Разума и законы Природы. Так существовал Оскар Уайльд, и к счастью, в Вечности стоят памятники не тем, кого любили, а тем, кто любил. Памятник в Вечности Оскару Уайльду.