Трудно что-то говорить о пьесе Коляды, как и обо всех других пьесах, за которые берется Роман Виктюк. Качество литературного материала, по-моему, режиссера совершенно не интересует...

Фабула такова: ветеран афганской войны Илья - заслуженный артист России Сергей Маковецкий - вернулся к мирной жизни с розовыми обрубками вместо ног. Он ездит в инвалидном кресле, наверное, просит милостыню у ближайшего магазина, страшно пьет, погружается во мрак своего одиночества, грезит о самоубийстве, засыпает...

Восемнадцатилетний Антон - Дмитрий Бозин - наделенный природой всем, что необходимо для счастья и благополучия, не хочет, не умеет вписаться в мирную, традиционную реальность: он спасает Илью, когда тот пытается въехать под колеса грузовика, он приходит в квартиру Ильи, его тянет эта увечная жизнь, тянет бездной, пороком, отчаянием - сильными чувствами, которые не даны благополучию.

Соседка Лариса - Екатерина Карпушина - и любит Илью, и ненавидит его, она хотела бы прибиться к нему, как к островку надежности и покоя, но он, инвалид, которому бы прямой резон спрятаться в ней, приникнуть к ее надежной женственности - отталкивает, отпихивает, презирает. Она орет, оскорбляет, проклинает его, но на самом деле и она знает, что дело не в практичности, не в выгоде, но в той внутренней силе, в той истовой готовности к любви, которую у Ильи отняли, которую Лариса готова ему вернуть, но не объяснить, не доказать... Впрочем, это уже не только фабула. Екатерина Карпушина играет физическую муку любви. Она доводит ее до физиологического уровня корч, извиваний. Такая боль, такая страшная душевная боль, что эта боль выворачивает внутренности, холодит руки, сводит судорогой. Екатерина Карпушина воплощает гениальный танец Романа Виктюка, рискнувшего здесь душевную боль унизить до боли физической и возвести ее в статус пластического искусства...

Пять снов Ильи - как пять социалистических снов Веры Павловны, выученных в школе, - количественная утопия с нарастающими и нарастающими подробностями. Илья, разминая затекшие ноги, поднимается на качели, придерживаемые для него Антоном, - он робко, еще как гадкий утенок, пробует полет, пробует взмах воздушной волны; поразительно лицо Сергея Маковецкого - полет, то есть счастье, причиняет ему почти физическую боль. Да-да, он изумляется не столько полету, не столько свободе, сколько боли, которая пронзает его, заставляет зажмуриться; он раскрывает рот для крика, но молчит, но изумление все-таки сильнее всех остальных чувств.

Персонаж Дмитрия Бозина - это пока танцующее тело и больше ничего. Он похож на Тарзана, висящего на ветке - на перекладине лифта. Длинные волосы разбросаны по плечам, безупречная тренированная фигура: он умеет прыгать с дерева на дерево так, как умеют только обезьяны; он умеет так броситься на врага, как способен только тигр; он свой в этих каменных джунглях, ибо он привык жить среди зверья, изучая и перенимая его повадки. Где бы ни оказывался Антон - везде ему будет сопутствовать ветерок, везде его будет окатывать морская волна, везде он будет издавать гортанный крик победы.

И все-таки Антон не хочет провести всю жизнь в прекрасных джунглях, все-таки ему мало влаги растений и сладости ягод, - ему необходимы отрава, тоска, томление, ужас, все то, что приближает человека к смерти; ведь никто не собирается жить вечно. И вот превращение вечности в миг, в короткую человеческую жизнь и занимает Романа Виктюка и этого его героя.

Меня всегда потрясает, как Роман Виктюк в сложнейших своих конструкциях никогда не боится выйти на простые слова, простые выводы, простые утверждения. И тогда текст, которому уделяется в его спектаклях не столь уж много внимания, становится чрезвычайно значимым, проповедническим.

Перед самоубийством Илья молится: он просит Бога, чтобы тот наказал Антона раскаянием и тоской, чтобы Антон мучался всю жизнь невозможностью любви за свое предательство. Илья жалуется, обижается, третирует своими оскорблениями жизнь. И туг же, не подарив сомнениям даже легкой паузы, он начинает выкликать текст совершенно обратный: он просит Бога осчастливить Антона, подарить ему любовь, подарить ему удачу во всем. То есть, - говорит Роман Виктюк, - какой бы ни была любовь - невозможной, неосуществимой, запретной, страшной, губительной, - она все равно накапливает добро в этом мире, накапливает человечность, накапливает взаимопонимание.