Личное дело Ефима Шифрина

МОБИЛЬНЫЙ

Меня надо утешить. Знаете, какое у меня было трудное детство. Я все время плакал. Меня бил папа. Мой брат выламывал мне руки. Надо мною все издевались. Заставляли меня доить скотину.

А сейчас мне нужна ласка. У меня было страшное детство. Дом у нас был двухэтажный. Квартира была номер восемь. Это был таежный поселок. Не было никаких витаминов.

Братик рос у бабушки. Он был очень хрупкий. Меня в детстве дразнили "очкарик".

Я совсем ничего не вижу. Ко мне надо приблизиться близко.

Знаете, какие у нас были морозы. Я до сих пор не оттаял. У нас было минус сорок.

Когда я болел пневмонией, мне делал уколы фельдшер. Я работал на горных приисках. У меня эмфизема легких. Я катил тяжелые тачки.

Мой товарищ был Боря Шалаев. У него было много марок. Меня очень надо утешить. Я все время впадаю в детство. И в свое и в чужое тоже.

1980 г.

Не попробовать заснуть - хули заснешь! Хули - выживешь, не сделается ничего. День каплет, одни разводы в глазах, мухи на закрытые веки слетались; там, внутри глаз - красные точки гаснут без следа, а то еще кометы - пролетают точки с хвостом.

Какая тьма беспросветная: во сне и наяву. Деревья черными пальцами колют воздух, со мною беда: воздух холодный влетел в форточку. Земля погрузилась во тьму и тишь. А я-то, как назло, кажется, обречен на бессмертие.

Разговор о нравственности, в принципе, может быть очень коротким: добро, как Павлуша, нравственно, а зло, как мой Друг, - нет. Вот и все. Стать нравственным нельзя, а быть - можно. И не нужно никого перевоспитывать, криминала-то никакого нет: безнравственные - ну, кровь красная, снег белый, снег падает на голову, снег топчут, снег колючий, красивый - смотря какой...

Как не вранье - так что вместо вранья? Опять вранье. И так без конца. До центра земли. До самого пупа. А пуп земли - я. Я атом такой, что не делюсь. И ни с кем не поделюсь правдой своею.

Я всегда мало писал. Понемногу. А думал - всегда. Сколько себя помню. Выходит, довольно много лет.

Старая моя мысль о цельности творения. Ничего придумывать не нужно: просто, когда все буковки, все слова работают на одно, когда об одном этом думаешь, выйдет цельно. И что бы всякое говно потом не говорило, выйдет цельно. У меня это одно:

мое гонимое племя,
люди лунного света
и я.

Мамочка, я, непутевый, зароюсь в твой теплый халат и засну на тебе, калачиком, мама. Поцелую слезы твои. И морщинки твои. И ладошки твои. И ножки твои, мамочка.

12 апреля 1982 г.

Любовь еще жива и будет долго жить - пока живы люди. И мы будем жить с тобой долго. Покамест время не придет умереть кому-то. До той поры много воды утечет, много раз снег растает, и деревья расцветут.

Нам еще с тобой долго жить: встречать рассветы, судачить обо всем, в холодные ночи друг друга греть - еще до смерти долго ждать. Нам с тобой смеяться суждено и над злыми сплетнями хохотать равнодушно. Нам обоим с тобой в гору идти-идти - далеко до вершины.

И по Печатникову переулку вверх идти...

Вот он - переулок. По нему взойду, согнувшись, тяжело дыша, на холм один из семи, который не сравняли, и увижу город в синем далеке, где в облаках утопают крыши. Там каждый дом, а здесь любая буковка будет тобой освящена.

3 сентября 1982 г.

Раз подъехала машина к крыльцу. Из нее вышел человек. Это был я. Вернее подъехала не к крыльцу, а к воротам, проехала мимо старого переезда, который давно уже загородили, по улице мимо Смиринского дома. За машиной выросли клубы, превратились в облака; пропали следы от моего "Орленка" - впечатали восьмерящуюся нить, которая столько лет - столько лет! - меня ждала...

В Риге все раньше пожелтело. Троллейбусом до центра проедешь - как сквозь толщу янтаря: окна желтые и лица желтые, и солнце все, кроме неба, позолотило. Это уже последняя голубизна, здесь обычно цвет свинцовый, который над моим детством навис, а этот цвет - прощальный цвет: моя уходящая юность сигналит.

От солнца по парку ровный свет, не играет на восковых лицах.

Купол неба голубой. И воздух ясный.

***

Ой, мамочка, - завещание! Ой, мамочка, - в дверь звонят! Где бумажка, где листочек! Я из тапочек вылетел, Завещаю-завещаю. Ищу бумаги клочок. Иду-у-у!

Я иду-иду-иду. Счас бумажку найду. На бумажке напишу и вам тут же отворю. Вот бумажечки клочок. Не ломайте мне замок.

Дорогие мама с папой. К сыну вашему стучат. Не стучите, ради бога. Я же слышу - не глухой. Кто в последнюю дорогу проведет тебя? Конвой. Кто стоит за этой дверью? Завещаю всем друзьям... Жаль что в Бога я не верю. Так бы - в рай. А так - к чертям. Мы несем из кухни ножик. Слышу, слышу. Счас иду. Вывожу: "... а всех дороже..." Кто дороже? Зачеркну.

Открываю дверь: о ужас? На пороге - никого!

Да кому ты, к черту, нужен. Скинь штаны и смой говно.