Герои популярного в середине 2000-х годов сериала "Содом и умора" возвращаются на Gay.Ru! Роман, признанный в 2007 году "Книгой года" читателями нашего проекта и позже изданный в Германии, не забыт до сих пор.

...Кирыч, Марк и пес Вирус снова с вами по вокресеньям весной 2011 года.

- Здрасте-приехали.

Марк явился именно в тот момент, когда приближаться ко мне было равноценно свиданию с разогнавшимся поездом: может, и горячо, но крайне ненадолго. Когда звякнул дверной звонок, я, сидя на унитазе, как раз думал о том, что хорошо было бы заснуть и не проснуться - в минуту жизни трудную я всегда думаю о способах ухода в мир иной. В особенности, когда, желая отгородиться от тягот внешнего мира, запираюсь в туалете.

Время для хандры было идеальным. Под дверью никто не скребся. О здоровье моем не спрашивал. Чаю принести не предлагал. В квартире было тихо. Ночь. Только где-то далеко слышалось похрапывание Кирыча, да еще какая-то странная возня - наверное, Вирус забрался в чулан по своей собачьей надобности: не то поиграть с тараканами в салочки, не то нанюхаться химической дряни, именуемой моющими средствами - мало ли что может взбрести в голову престарелым псам.

Повода для хандры как такового не было, что лишь усложняло проблему. Если ты видишь какое-то препятствие, то думаешь, как его устранить. А если препятствия нет, то тараканам твоих мыслей только и остается, что бегать по мозговым извилинам, да раздражать - все плохо, ну буквально все, пусть даже, в общем-то, хорошо...

- Ты зачем? - спросил я, открыв дверь и поздоровавшись.

- Блистать, - как ни в чем ни бывало ответил Марк.

Лестничная площадка освещалась тускло. В этом призрачном свете Марк выглядел гостем с другого света. Он, впрочем, им и был - не один год шлялся любезный друг неизвестно где, изредка присылая весточки то из Парижа, то из Брюсселя, то Бангкока. "Я с Масей теперь тут живу", - мог сообщить он на открытке с изображением витеватого здания, не поясняя, о какой Масе речь, надолго ли он там остановился и на какие, собственно, шиши.

- Ну, проходи, - сказал я, позволяя нежданному полночному гостю вкатить в квартиру объемистый чемодан. - Ты, как я понимаю, с мимолетным дружественным визитом из Лондона в деревню Федякино?

- Зачем мне в деревню? В деревню мне не надо, - сказал он.

- Как же? А твое имение? А холопов триста штук? А сады оранжерейные с оранжадами и цитронами? Нет-нет, батенька, поезжайте-ка вы в свое Федякино.

- Я знал, что ты мне обрадуешься, - Марк скинул мне на руки свою кокетливую желтую курточку, выскочил из своих длинных коричневых сапог и прошел в гостиную.

- А у вас тут миленько. Шкафик, полочки. Телевизор, вон, какой большой, - включив свет, произнес он во весь голос.

Невинная, в общем-то, реплика, стала причиной маленького апокалипсиса: вначале послышалось что-то вроде чихания, напоминающее о неисправной канализации, затем рокот, который тут же сменился визгом и скулежом - это Вирус в считанные мгновения перебрал все эмоциональные регистры. Надумав наказать нежданного ночого гостя наш кудлатый пес заскочил в комнату, но на полпути кусаться передумал, сменив гнев на милость, которую тут же вытеснил восторг прямо-таки щенячий.

Клянусь, мне он так не радуется ни-ко-гда. Хоть что с ним делай, хоть как балуй, хоть чем корми, хоть сколько чеши и гладь.

- Помнит гусик мой лохматый, помнит, - схватив пса в охапку, целовал Марк сахарными устами негигиеничные, зловонные, должно быть, собачьи уста.

- Я тебя сейчас! - а это была вторая серия отдельно взятого апокалипсиса.

На пороге спальни стоял Кирыч в полном боевом облачении: в просторных желтых трусах, в синей пижамной куртке, застегнутой наперекосяк и с черной бейсбольной битой в своей здоровенной волосатой ручище.

- Ай, - сказал Марк, выпустив из рук Вируса.

- Ай, - сказал Кирыч, роняя бейсбольную биту.

Что-то похожее издал и Вирус, вдруг оставшись без человеческой любви.

- Ну, наконец-то, - сказал Кирыч, облапив Марка.

Светлый стриженый пух на голове Марка проникновенно затрясся, также проникновенно задрожала и аккуратная круглая плешь на голове Кирыча. Человек, с который я живу, наверное, уже полжизни, тискал человека, о существовании которого я уже давно забыл. Ни дать, ни взять, свидание советских и американских войск на реке Эльбе.

- Гитлер капут, - сказал я в унисон своим мыслям. - Каковы цели вашего визита? - спросил я Марка чуть позднее, когда объятия и вопли остались позади, когда мы перешли на кухню и уселись за стол, когда уж и чай был заварен, и на тарелке появились наспех сляпанные бутерброды. - Надолго к нам?

 Достоинство и недостаток многолетнего сожительства состоит в том, что ты умеешь предугадывать события. Вот и сейчас, как и ожидалось, я получил увесистый пинок под столом. Кирыч округлил глаза, давая понять, что вопрос мой неуместен.

- Как Европы? - спросил я. - Стоят? Я читал, у Эйфелевой башни нога вот-вот подломится, хотят заменить на протез.

- Это ты где читал? В своем листке? - спросил Марк, с аппетитом вгрызаясь в бутерброд с колбасой, сыром и огурцом.

- Милый, - елейно сказал я. - В листках я уже давно не работаю.

- Илья у нас теперь редактор, - сказал Кирыч. Хвалился он, или осуждал, я понять не сумел.

- Главный?

- Не совсем, - уклонился я от ответа. - А ты как? - я едва не спросил "какого лешего".

- Вот, приехал. Возьмете?

- Возьмем, - сказал Кирыч и снова пнул меня под столом.

- Да, нам тут как раз конюхи нужны. Лошади брыкливые стали, совсем от рук отбились, - сказал я. - У тебя с лошадьми как? Разбираешься?

- Ну, это смотря по каким, - Марк показал свои белоснежные зубы.

Да, зубы Марка были белоснежны, руки ухоженны, фигурка стройна, одежка сложносочиненно пестра, причудливо, но вполне уместо соединяя и красное, и серое, и белое, и желтоватые сполохи, изображающие большой шейный платок. "И это в возрасте под сорок, просто чудеса консервации", - подумал я, невольно втягивая живот.

То, что живот у меня точно есть, я вот совсем недавно выяснил - в зеркало посмотрел, прежде чем усесться на унитаз и начать страдать невыносимой тяжестью бытия.

- Комната свободна, - сказал Кирыч. - Места хватит.

- Вообще-то, это наш кабинет, - сказал я.

- Ну, стол же в большой комнате есть, - сказал Кирыч. - Интернет беспроводной.

Вирус заскулил, сообщая, видимо, что не прочь делить свой диван в кабинете с полночным гостем.

- Хорошо, - сказал я со вздохом. - Живи.

- Я даже мусор обещаю выбрасывать, - сказал Марк, ничуть не удивившись. Консервации, очевидно, подвергаются не только внешность, но свойства характера: наш старый друг, с которым мы с Кирычем жили коммуной в конце прошлого столетия, всегда был убежден, что мир создан только ради его собственного удовольствия. Он и в Европу-то десять лет назад уехал только потому, что ему перестало хватать московских впечатлений. Сбежал, иными словами, бросил.

- Ну, с возвращением, - Кирыч снова полез обниматься.

- Я могу даже приготовить соус гуакамоле, - задыхаясь в объятиях бывшего боксера, сообщил Марк. - Очень вкусно и сытно.

- Только об одном прошу, - сказал я, без удовольствия глядя на эти нежности. - Никакого гомосексуализма.

- Гуакамоле - это не гомосексуализм, - Марк захихикал. Объятия всегда действовали на него бодряще.

- Один черт, - сказал я. - Если хочешь здесь жить, имей ввиду: никаких незваных гостей, никаких пьянок-гулянок ночи напролет, никаких сомнительных друзей, грохота и разнузданных оргий. Понял?

- Ты будто меня не знаешь, - сказал Марк.

- Я тебя знаю и именно поэтому вынужден подчеркнуть: никакого гомосексуализма. С нас хватит.

- Конечно-конечно, - Марк ехидно прищурился. - Уж книгу про геев я точно писать не собираюсь.

Стрела попала в цель. Не желая вспоминать о своей брошюрке о трех веселых геях, написанной сто лет тому назад, я истошно покраснел - наверняка в тон волосам: в отличие от Марка, у меня выцветанию не поддается только то, с чем я с удовольствием бы расстался. "Рыжий-рыжий-конопатый, убил дедушку лопатой", - этот стишок будет преследовать меня до гробовой доски.

- Илья у нас теперь редактор аналитического отдела. Колумнист. Серьезный человек, - сказал Кирыч не то в шутку, не то всерьез.

- Молчи уж, банкир недорезанный, - буркнул я.

- Правда? - воскликнул Марк, - У тебя целый банк есть?

- Я возглавляю одно из подразделений.

- Здорово! Слушайте! У меня идея! А давайте устроим финансовый кризис!

- Предлагаешь сжечь все твои миллионы? - поинтересовался я.

- Устроим вечеринку под названием "Кризис". Нарядимся как-нибудь повеселей, назовем гостей и будем праздновать пир во время чумы.

- Ага, ты будешь мамзель Инфляция, а Кирыч - господин Форс-Мажор, - подхватил я.

- А ты кто будешь? - спросил Марк.

- А я возьму плетку и займусь огосударствлением.

- Ну-у, - разочарованно протянул Марк. - Садо-мазо я не люблю. Эти кожаные штаны такие смешные. Хотя, - по-птичьи наклонив голову, он посмотрел на Кирыча, - Кире, вот пойдет. Он, я гляжу, похудел, подтянулся. Ты теперь спортом занимаешься?

- И еще диета, - тот порозовел от удовольствия.

- Ох, уж эта диета, - вздохнул я.

- Ну, не всем же быть такими, как ты, - сказал Марк. - Если тебе важна душа, то это не значит, что другим нельзя следить за собой.

Я почувствовал себя псом-шарпеем, испещренным морщинами и увешанном складками.

- А вот песик наш ничуть не изменился, - сказал Марк, обращаясь к Вирусу. - Все такой же хорошенький.

Вирус забил хвостом по полу, заскулил, затопотал ногами. Кирыч расплылся в улыбке. Меня чуть не затошнило от этой благости: еще немного и коряга на подоконнике, которую Кирыч называет экибаной, зацветет цветами. Нет, ну, ей-богу, дурной вкус.

- Хочешь нарядиться мамзелью, иди в другое место, - сказал я.

Я хотел сказать, что за время отсутствия Марка многое изменилось - и страна стала другой, и мы сделались другими. Не до смеха нам. Но рассказ мог получиться долгим, а ночь была поздней, а способности залетного божьего одуванчика, явно остались прежними....

Был дурак, дураком и остался.

- Повторяю, никакого гомосекуализма в этом доме больше не будет, - отчеканил я, - Нет! - и, давая понять, что разговор окончен, ушел к себе в комнату. От злости я даже забыл, что совсем недавно планировал заснуть, чтобы никогда больше не просыпаться.

***

Сказать, что было негде упасть яблоку, значило бы - ничего не сказать.

Чук примостился на подоконнике, тесня цветы - и это бы полбеды. Сеня и Ваня сидели в шатком дизайнерском кресле - и с этим тоже можно было бы примириться. Андрей с неизвестным мне субъектом оккупировал пространство перед диваном, который, в свою очередь, был занят господами мне совершенно неизвестными, в количестве пяти штук - и вот это раздражало меня больше всего.

- Ты хоть сам-то их знаешь? - спросил я, выловив Марка где-то на полпути между кухней и туалетом.

- Рыжик, ну, что ты! - воскликнул он. - Это мои лучшие друзья!

- А поконкретней?

- Один юрист, другой архитектор. Еще есть модельер, вон та с миской на голове - она галеристка; врач-ухогорлонос; Валерочку-собачника ты знаешь; еще менеджер по концертам; который с темечком, он, вроде, в администрации; а другой, у него белые волосы, на телевидении работает.

- А где были твои лучшие друзья, когда ты два года назад без гроша сидел в Ницце? Почему это Кирыч, а не они должны были платить за твою гостиницу?

- Но они же друзья, - настойчиво повторил Марк.

- А мы, значит, остолопы, - сообразил я. - Спасибо за разъяснение.

Люди стали прибывать буквально на второй день после внезапного вселения Марка.

- Привет! - сказал первый молодой человек, красавец лет двадцати пяти, позвонив примерно около полудня. В одной руке он держал букет роз, а в другой коробку с тортом.

Не впустить было нельзя.

"Дожил до сороковника, а говорить "нет" не умею", - мысленно выругал я сам себя, позволив мускулистому брюнету пройти в комнату, в которой обживался Марк.

- Начинается, - сказал я Кирычу.

Они - друзья, а мы - остолопы. Стало это ясно уже часам к трем того же воскресного дня, когда толпа все прибывающих "друзей" оказалась так велика, что разлилась по всей квартире, и даже в спальне (нашей с Кирычем, собственной спальне, от которой я даже Вируса сумел отвадить) канарейками на жердочке разместились неизвестные мне субъекты. Они пили вино, взявшееся неизвестно откуда, ели то, что мы успели на ходу сообразить и относились к нам, хозяевам квартиры, как к обслуге - вежливо и абсолютно без всякого интереса.

- Давно я не чувствовал себя мебелью, - бурчал я на кухне, раскладывая по тарелочкам оливки, насаживая на зубочистки сыр и виноград, нарезая хлеб, намазывая импровизированные паштеты (включая эту зеленую дрянь под нелепым названием "гуакамоле") - гости были неожиданными, но приходили почему-то непременно с едой и питьем.

- Прежде, чем звать своих друзей в наш дом, мог и у нас спросить, - выговорил я Марку, в гостиной оттеснив от него неизвестного мне человека, единственной достойной приметой которого была голая, как пустыня Гоби, голова.

Марк пискнул, собираясь что-то сказать, но тут снова зазвенел дверной звонок, и я, вконец обессилев, прислонился к стене.

Я хотел тишины и покоя, я хотел скуки и включенного телевизора, я хотел упреков Кирыча, что я забыл положить белье в сушилку, я хотел... - да, мало ли чего я хотел в свой выходной день? И именно поэтому я категорически не желал видеть, как неизвестные мне люди загаживают квартиру, которую я с таким тщанием, с такой любовью обживал. Это мое частное пространство! Мой дом!

- Курить только на кухне! В цветы окурков не класть! - отдышавшись, закричал я. - Громко не разговаривать! У нас нервные соседи.

Как по заказу послышался глухой стук - старушка сверху дубасила по трубе центрального отопления, призывала, очевидно к тишине.

- Нормально, - сказал Кирыч, увидев мою кислую физиономию.

- Ничего себе нормально. А если Розочку инфаркт хватит? Ты готов взять грех на душу? Эта старая коммунистка на ладан дышит.

- Она еще всех нас переживет, - заверил Кирыч.

- А Семочка-попик уже третий час в туалете исповедуется.

- Кому? Унитазу?

- С какой поры наш унитаз говорит басом?

- И пускай, - сказал Кирыч.

- А мне куда прикажешь?

- Если хочешь, я окно могу открыть, - миролюбиво предложил Кирыч. - Первый этаж, деревья, никто не увидит.

- Ага. На кусты, самолично высаженные Розочкой. Эдак, она точно скончается. Нет, это просто немыслимо! Чтобы я в своем доме не мог по-человечески сходить в туалет, - я забарабанил в дверь, которая, на удивление тут же подалась, а из нее потянулся дым, а следом потянулись и люди - и раз, и два, и три... - Этого нам еще не хватало! - взвыл я.

- Какой ты забавный, - блаженно сказал Семочка, и не думая вставать с унитаза.

- На месте твоего начальника я бы не стал тебя выгонять, - сказал я, зажимая нос.

- Почему? - Семочка гоготнул.

- Нет хуже Магдалины, чем та, которая когда-то хотела стать Марией.

- Где-то я это уже слышал, - сказал поп-расстрига, которого я, зная его нрав, ей-богу, и на порог своего дома не пустил. Но, как говорится, пришла беда, отворяй ворота...

- Марк, а ты представителей правопорядка в гости в чужой дом не звал? - спросил я, снова поймав нашего блондинчика. Он как раз шел открывать входную дверь.

- Ага, - весело подтвердил он, - Шура, по моему, работает в отделе по борьбе с чем-то. Если хочешь, могу спросить.

- Не надо спрашивать. Не надо! - испугался я.

- А в чем дело-то?

- А в том, что пришла я! - очередным гостем, порядковый номер которого я уже не берусь называть, оказалась Зинка, королева дискотек, гостья из далекого прошлого, из тех времен, когда у меня еще была бурная ночная жизнь.

Не скажу, чтобы я забыл о существовании Зинки - она часто напоминала о своем существовании, появляясь то на страницах журналов, то курлыкая по радио, то заполняя собой телеэкран.

- Сегодня праздник у девчат, сего-одня дагестанцы! - напела дива, расцеловавшись с Марком, а меня милостиво потрепав по плечу.

- Кирыч, скажи, у тебя тоже есть это чувство? - спросил я, отступив на кухню, где было чуть потише.

- Какое? - не отвлекаясь от хозяйственной суеты, спросил он.

- Ну, что-то вроде дежа-вю. Мне кажется, что все это уже было, и кто-то надумал снова проиграть заезженную пластинку. Тебе не кажется?

- Нет, не кажется.

- У нас в туалете смолят марихуану, в спальне только что не трахаются, в гостиной дым коромыслом, соседка уже наверняка валяется с инфарктом. А ему ничего не кажется. Ты не боишься, что удалые транcвеститки захотят навестить тебя еще и на работе?

- Весело же, чего ты? - сказал Кирыч. - Вспомни, когда мы в последний раз гостей принимали.

- На твой день рождения.

- И сколько человек пришло.

- Двое.

- И лучше бы они не приходили.

- Да, - признал я, спешно отгоняя воспоминание о разводе, случившемся прямо на наших глазах, - Все у нас не как у людей. У нас даже собака лает только тогда, когда ей хочется. Нет бы дом охранять. Цапнула бы пару-тройку сладких юношей, а остальные бы сами разбежались. Где Вирус, кстати?

- Не знаю. Свинтил куда-то.

Если с возвращением Марка все страхи так дружно сбываются, то я бы не удивился, узнав, что к Вирусу вернулось его неукротимое либидо - чехвостит, небось, невинную болонку...

Меж тем, Марк, прибывший в Москву "блистать", выступал уже дуэтом. Зинка пришла не первой, но званием примадонны делиться не спешила.

- Дорогуша, если хочешь иметь успех в жизни, то нужно запомнить всего три позы, - громко втолковывала златокудрая Зинка молодому южному красавцу, - Поза "чайник", - одну руку она подняла, а другой подбоченилась, - Это чтобы привлечь к себе внимание. Вторая поза "ваза", - она воздела к потолку обе руки. - Она нужна, когда поклонники не могут отвести от тебя глаз. И, наконец, третья поза - "амфора". - Зинка уперла обе руки в бока. - Она называется "не для тебя цвету". Это чтобы знали свое место.

Грохнул смех. Снова загудели трубы - соседка Розочка была более чем жива.

- Очень полезно, - ввинтился в разговор я. - Если вы, молодой человек, хотите на сцену, то без советов Зинаиды Прекрасной вам никак не обойтись.

- Я не хочу на сцену, - сказал красавчик.

- А придется. Если уж Зина взялась за дело, то обязательно доведет его до конца.

- Если тебя манит свет рампы, я могу найти тебе место в моем кордебалете, - сказала Зина. - Будешь носить меня во втором отделении на руках.

- Я подумаю, - промямлил он.

- ...это было, когда я еще в Париже жил, - в другом конце комнаты говорил Марк обступившим его людям.

- В Париже они жили, - прошептал Андрей-портняжка своему спутнику. - Мало ли где мы жили.

- Ну, он же не виноват, что там жил, - сказал Кирыч.

- Вот именно, - сказал я довольно резко. - Ты же, Андрюша, в свой родной Новодрищенск ездишь, а мы и не завидуем.

Портняжка сложил рот в куриную гузку.

Я могу сколько угодно ругать своих сожителей, но если кто-то посторонний позволяет себе то же самое, то я тут же превращаюсь в зверя. Лаять ближних последними словами - это моя прерогатива и расставаться с ней я категорически не собирался.

- А что ты в Париже делал? - спросил Слава, представившийся "пиар-менеджером". - Нет, ну, только честно.

- Как тебе сказать, - Марк замешкался, - это сложно...

- Он работал шпионом, контракт закончился, - встрял я. - Только никому ни слова. Государственная тайна.

- Ерунда, - сказал Слава.

- Ничего себе, ерунда, - сказал я, - Операция "Маруся" провалилась. Это ж такое дело! Государственное! Скоро парижскую блондинку будет снимать русский "Плейбой", - и удалился, в надежде, что белесый остолоп перестанет задавать глупые вопросы: ну, мало ли почему люди живут то там, то здесь...

***

Я не стану рассказывать про свое тяжкое пробуждение на следующий день. Я не стану даже думать о том, хорош был спонтанный праздник или плох. Он просто был, и покончим на этом, баста. Преимущество возраста в том и состоит, что ты можешь позволить себе забывчивость.

Нас разбудил дверной звонок, следом за которым затрезвонили сразу все мобильники, какие только были в доме.

- Ты посмотри, - выглянув в окно спальни, сказал Кирыч.

Кусты в палисаднике, любовно высаженные соседкой Розочкой, были сильно повреждены. Там собралась толпа: кто-то держал наготове фотоаппарат с увесистым объективом, у кого-то была в руке камера, а кто-то просто нетерпеливо подпрыгивал. Увидев, как дернулась занавеска, люди навострили технику, доламывая своей суетливой фауной нежную городскую флору.

- Жили себе, тихо-мирно, - спешно отступая вглубь комнаты, сказал я. - И вот опять... как в двадцать пять.

- Гуакамоле-гуакамоле! - раздавался из душа проникновенный голос Марка, еще не ведавшего своего счастья.

- Лучше и не скажешь, - Кирыч наглухо задернул шторы.

Перезвон все не прекращался. В дверь уже начали колотить.

- Здрасте-приехали...

Продолжение будет!