Жизнь великого немецкого писателя Томаса Манна, казалось, с самого начала имела все предпосылки стать вполне благополучной. Он родился в богатой семье ганзейского города Любек. Отец "последнего монарха немецкой литературы" был сенатором, а вокруг матери вращалась вся светская жизнь города. Однако судьба не позволила ему наслаждаться безмятежным существованием благополучного буржуа.

Томас Манн неоднократно сжигал свои дневники, но в тех, что сохранились и были разрешены к прочтению в конце семидесятых, что-то все равно осталось. И из этих записей человечество узнало, что проблемы писателя начались еще в юные годы, когда он влюбился в своего одноклассника - Армина Мортенса. Именно об этом голубоглазом мальчике все детство снились ему сны.

"Армин спился, вскоре после того, как возмужалость разрушила его обаяние, и он умер в Африке. Ему - мои первые стихотворения..." (16 июля 1950г.)

Затем был Вилльри Тимпе из той же школьной компании. В дневниках есть запись, свидетельствующая, что его карандаш писатель хранил до самой смерти.

Однако, строгое протестантское воспитание не могло позволить мальчику настолько возмутительных отступлений от общепринятых норм. Томас столкнулся с необходимостью если не отказаться от своих влечений, то всеми силами их подавлять. Любовь, которая настигала его в разные годы, рвалась наружу, но выход находила только в текстах. Армин навсегда остался жить в "Тонио Крегере", а Вилльри - в "Волшебной горе". Прототипом Пауля в романе "Фауст" стал новый возлюбленный Манна - художник Пауль Эренберг.

"Искал в старых записных книжках и углубился в заметки, которые я делал в связи с романом "Возлюбленные" о моих отношениях с П.Э. Страсть и меланхолическое психологизирующее чувство того отзвучавшего времени заговорили со мной доверительно и с жизненной печалью. <...> Я уже возвращался к заметкам о страсти того времени, описывая страдания Мут-эм-энет, чью беспомощную одержимость я сумел воссоздать". (6 мая 1934г.)

ЭТО БЫЛО ВСЕ-ТАКИ ЛИШЬ ОДНАЖДЫ В МОЕЙ ЖИЗНИ... Одна из самых поздних привязанностей - Клаус Хойзер, сын директора Дюссельдорфской академии художеств, гостивший у Томаса Манна в 1928 году.

"...Это было все-таки лишь однажды в моей жизни, как, пожалуй, и должно быть. Ранние переживания с А.М. и В.Т. отступают далеко в отроческое, а то, с К.Х., хотя и было поздним счастьем, все же в нем отсутствовала юношеская интенсивность чувства - то возвышенно-ликующее и глубоко потрясенное, что определяло центральное переживание моих 25-ти лет. И это, пожалуй, по-человечески более нормально. Более того, именно эта нормальность вовлекает мою жизнь в каноническое подлиннее, чем брак и дети...". (6 мая 1934г.)

В 1935 году, в очередной раз вспоминая Клауса Хойзера, Манн запишет: "...последняя вариация любви, которая уже больше, пожалуй, не возгорится. Странно счастливый вознагражденный пятидесятилетний - и на этом все". (14 сентября 1935г.).

Ни женитьба на специалистке по Вагнеру Кате, ни рождение шестерых детей не смогли изменить истинной природы Томаса Манна. Однако, судя по всему, гомосексуальность никогда не выходила за пределы дневниковых записей. Исследователи обращались к людям, упомянутым в дневниках Манна как объекты глубоких чувств, и выяснялось, что эти люди ничего даже не подозревали. В частности, Хойзер на все вопросы, отвечал искренним недоумением. Манн никогда и ничем не выдавал того, что творилось в его душе. Нежное ранимое тщательно пряталось под жестким панцирем респектабельного бюргера. Громадное значение Манн придавал прикосновениям, взглядам, рукопожатиям. То, что для кого-то было автоматическим действием, элементом стандартной вежливости, для Манна становилось событием, исполненным ликования.

По словам его младшего сына Голо (известного немецкого историка), гомосексуальность Томаса Манна "никогда не опускалась ниже пояса", оставаясь в пубертатных границах и слухи о контактах писателя с юношами, занимавшимися проституцией, абсурдны. "Сексуальную жизнь отца, - говорил Голо, можно было уподобить сексуальной жизни прусского генерала: по отношению к женщинам он был пуглив и сдержан и именно поэтому время от времени прибегал к услугам проституток".

Швейцарский писатель Адольф Мушг на вопрос, изменилось ли его отношение к Томасу Манну после прочтения его дневников, ответил, что: "никакого "разоблачения", никакой тягостной неловкости, раскрытие которой он не подготовил бы в своих произведениях..."

Все, что волновало Томаса Манна, действительно, нашло отражение не только в дневниках, но и в большинстве произведений писателя. Особенно отчетливо это видно в новелле "Смерть в Венеции", написанной в 1911 году.

"...На следующее утро, выходя из отеля, он еще с лестницы увидел Тадзио, который направлялся к морю совсем один и уже подходил к ограде пляжа. Желание, простая мысль воспользоваться случаем и свести веселое непринужденное знакомство с тем, кто, сам того не зная, одарил его таким возвышенным волнением, заговорить с ним, порадоваться его ответу, его взгляду напрашивалась сама собой.

Красивый мальчик шел не торопясь, догнать его ничего не стоило, и Ашебах ускорил шаги. Он настигает его на мостках с кабинками, хочет положить руку ему на плечо, дотронуться до его головы, какие-то слова, приветливая французская фраза, уже вертятся на его языке, - и тут он чувствует, что его сердце, возможно, от быстрой ходьбы, стучит как молоток, дыхание его затруднено и говорить он может разве что сдавленным дрожащим голосом; он колеблется, хочет овладеть собой, ему вдруг становится страшно, слишком долго он идет за ним, тот может заметить, обернуться и вопросительно взглянуть на него; он снова рвется вперед, замирает, ставит крест на своем намерении и, опустив голову, проходит мимо..."

Одно из ранних произведений "Смерть в Венеции", наряду с самым поздним "Доктором Фаустом", исследователи называют самой подлинной автобиографией Манна. Более того, история о стареющем писателе, тайно влюбленном в юного работника отеля, стала пророческой и едва ли не дословно описала последнюю, пятую любовь самого Томаса Манна. Ею стал кельнер цюрихского гранд-отеля "Дольдер" Францль Вестермайер. Манну было уже семьдесят пять.

"Небольшой разговор с Вестермайером, которого я давно не видел. Очень милый голос. <...> Эрика дернула меня за рукав, в то время, как я еще смотрел в его лицо, и заставила меня обеспокоиться. Пожалуй, не следовало более затягивать этот разговор, однако, мне были вполне безразличны взгляды, которые, возможно, наблюдали за сердечностью моих прощальных кивков. Он, наверняка, заметил, что нравится мне. Я сказал, между прочим, Эрике, что симпатия к красивому пуделю не особенно отличается от этого и что это не более сексуально. Во что она не совсем поверила..." (7 июля 1950 г.)

"Чувство к юноше затрагивает по-настоящему глубоко. Постоянно думаю о нем, пытаюсь подгадать встречи, которые легко могли бы стать стимулом. Его глаза слишком хороши, его голос слишком вкрадчив, и хотя мои желания не заходят слишком далеко, все же моя радость, нежность, влюбленность полны энтузиазма и дают пищу на целый день. Кстати, для меня нет ничего милей, чем когда Эрика шутит по поводу <...> разговоров с ним..." (8 июля 1950г.)

КЛОАКА БЛЕСТЯЩЕГО РАЗВРАТА Эрика - дочь Томаса Манна - актриса, журналистка, писательница. И уж кто-то, но она-то точно понимала, что происходит с отцом. Ген гомосексуальности, по видимому, передался живой, энергичной, красивой и властной амазонке Эрике по наследству. Она дважды была замужем, и оба этих брака были фиктивными. Вторым ее мужем был известный английский поэт Уистен Хью Оден - тоже гей. Благодаря ему она получила британское гражданство - возможность сбежать из нацистской Германии. А первым - не кто иной, как легенда немецкого театра Гюстав Грюндгенс (Grundgens) - любовь всей жизни брата Эрики Клауса Манна, которого, также как и сестру, не обошла стороной отцовская наследственность.

Светловолосый девятнадцатилетний начинающий журналист Клаус и двадцатишестилетний выпускник Дюссельдорфской высшей школы сценического искусства Гюстав Грюндгенс познакомились в 1925 году. Их познакомила Эрика, которая была невестой Гюстава и играла с ним в одном театре. Клаус в тот момент был обручен с дочерью другой знаменитости, драматурга Франка Ведекинда, Памелой - лесбиянкой. Все они тогда с головой окунулись в атмосферу столичной богемы. Клаус впоследствии об их тогдашнем окружении отзывался как о "клоаке блестящего разврата". Плодом дружбы друзей-родственников стало представление-кабаре левого толка "Ревю для четверых", с которым они ездили по стране. Спектакль был призван шокировать буржуазию, но особого успеха не имел. Постепенно, Клаус все больше уходил в писательскую и журналистскую деятельность, а Гюстав сосредоточился на актерской карьере. В тридцать втором он впервые вышел на сцену в роли Мефистофеля и этот образ стал ролью его жизни.

"Тщеславие было его незаживающей раной... Как же силен должен был быть в человеке комплекс неполноценности, если чтобы избыть его ему приходилось прибегать к таким фейерверкам обаяния... Какая тревога, какая мучительная неуверенность в себе скрывались за этой экзальтированной веселостью... Тот, кто чувствует себя любимым хотя бы одним человеком на свете, не нуждается в том, чтобы постоянно соблазнять" (Клаус Манн о Гюставе Грюндгенсе, 1942 г.).

Через восемь лет, когда власть окончательно взяли нацисты, все закончилось. Клаусу и Эрике пришлось вместе с отцом эмигрировать в Париж. Они были лишены гражданства и позднее обосновались в США. А вот Гюстав, который на тот момент был уже известным актером, предпочел остаться в Германии. Сам Геринг взял его "под свое крыло". Позже Гитлер даже присвоил ему почетное звание государственного актера. Клаус, пацифист по убеждению, крайне тяжело переживал разрыв, и через три года его чувства выплеснулись в романе "Мефистофель: история одной карьеры", где прообразом главного героя Гендрика Гефгена стал Гюстав. Все однозначно восприняли роман как памфлет на Грюндгенса. "Фюрер театральных кругов третьего рейха" - так назвал его Клаус в своем произведении.

Издательства наотрез отказались брать роман Клауса: и когда все мировые издания обвиняли Гюстава в сотрудничестве с фашистским режимом, и после окончания войны, когда актер был реабилитирован. В конце шестидесятых решением Гамбургского суда роман был запрещен к распространению в ФРГ, как оскорбляющий честь и достоинство Гюстава Грюндгенса.

Именно блокаду романа исследователи считают основной причиной того, что 21 мая 1949 года в Каннах Клаус Манн покончил с собой. Только в восьмидесятых запрет был снят, и книга стала бестселлером. Клаус так и не обзавелся семьей и всю жизнь страдал от героиновой зависимости.

Гюстав умер через четырнадцать лет, прожив последние годы в полном затворничестве. Оставив в 1963 году театр, он решил отправиться в кругосветное путешествие. 7 октября сопровождавший знаменитость в поездке молодой друг нашел короткую записку: "Я, кажется, принял слишком много снотворного. Не буди меня утром".

Литература

"Сага семьи Маннов: проклятие гения" ("El Mundo", Испания) Хесус Пардо/ Jesus Pardo, 03 октября 2002
 "Из дневника 1950 года" Манн Томас. Перевод и комментарии Игоря Эбаноидзе. "Новый мир" №1. 1996 г.
"Смерть в Венеции" Томас Манн.
"Томас Манн и окрестности". Борис Хазанов. Журнал "Знамя" №2, 2001 г.
"Жизнь и театр Густафа Грюндгенса" Александр Миримов. Telegraf.de
"Моя жизнь". Райх-Раницкий М. Новое литературное обозрение, 2002. 512 с.