Хедвиг Лахманн. Уайльд и его характер. Демонически-страстные склонности натуры

...Той раздвоенности и внутреннего разлада, которые были так характерны для романтиков и порождали вечную вражду между их интеллектуально-душевным и чувственным "я", - мы совершенно не встречаем в Уайльде. Для первых чувственное начало являлось дьявольским наваждением в средневековом смысле, с которым необходимо было бороться всеми средствами просветленного духа. Для них это был разрушительный момент, сильнейший и, в то же время, низменнейший фактор в человеческом организме, злой дух, против которого, правда, существовало немало заклинаний, но которого все-таки невозможно было изгнать окончательно. В этом отношении современный индивидуализм сильно опередил индивидуализм романтиков; он признал животный элемент своей природы и уделил ему равноправное значение в целостной человеческой личности. К этому следует прибавить еще, что современное человечество трудится теперь над задачей воспитать индивидуальный тип по заранее определенному плану; в этой работе ему помогают выводы исследований душевной деятельности и научные сведения о внутренней жизни. Современного человека не ужасает загадочная глубина его души; он знает, что в ней таятся сокровища, и, чтобы извлечь их оттуда, он, как опытный водолаз, не побоится ее пучин и пропастей.

Осень (фрагмент). Конец XIX в. Худ. Симеон Соломон

Он видит в себе бесконечно-прекрасное существо, самым причудливым капризам и фантастическим извращенностям которого он следует с каким-то бесстрастным любопытством, вполне владея собой, побуждаемый единственным желанием расширить свою личность и обогатить знание своего рода. Современный человек открыто признает себя тем, что он есть. Он - безгрешен; элементарная природа его инстинктов лишь укрепляет его в личном самосознании, так как из этой первоначальной основы вырастает глубина, колоритность и гибкость его личности; от свойств этой низменной области зависит рост его духовного "я". Уайльд принадлежит к числу наиболее ярких представителей этого нового типа, который полностью принимает свое "я" и объявляет священными все стороны своего внутреннего мира. В зените жизни, в момент высшего развития своей художественной деятельности он является индивидуальностью, в которой идеально сочетались элементарные инстинкты с господством духа, желание - с мощью. Демонически-страстные склонности его натуры гармонируют с волевой, сознательной стороной его существа; первые нисколько не уступают последней, потому что Уайльд нашел для них духовную форму, особый смысл, ставящий их в прямую связь с тем, чему он стремится создать возможность высшего развития. Форма облагораживает содержание. Поэтому определяющим для инстинктов моментом, тем, что возвышает их над сферой низменных потребностей - всегда является индивидуальный склад характера. Если даже элементарная сторона нашей природа, а есть связующее звено между человеческими поколениями всех времен, общий им всем элемент, - все-таки она действует бесконечно разнообразно, принимает бесчисленные видоизменения и сочетания, - и в каждом отдельном индивидууме неразрывно связана с его высшими духовными свойствами. На основании того, какую роль уделяет человек в своей природе инстинктам (рассматривая это понятие в самом общем смысле и со всеми разветвлениями), как относится он к своим импульсивным силам, какой придает им смысл и какое дает применение, приспособляет ли их к ходячим нравственным законам или, гордо обособляясь, подчиняет собственным критериям, - можно определить его этическую ценность. Речь идет, конечно, не об объективной оценке, а лишь о той интенсивности, с какой убежденный дух стремится к осуществлению поставленной цели. Таким образом, те акты, которые в наших глазах являются злодеянием, насилием, преступлением, - для совершающего их могут быть равными нравственному поступку, если он принимает на себя полную ответственность за них и если им руководили идеальные побуждения. Поэтому исключительные наклонности, которые, быть может, оттолкнут нас своей причудливостью, странностью и ненормальностью находят иногда оправдание в своей особенной природе, хотя лишь до тех пор, пока внешним поступкам соответствует душевный эквивалент, пока интеллектуальные суждения согласуются с личной волей, - сохраняется гармония, которая отмечает знаком одинокого величия даже совершенно самобытные, анормальные для своей среды натуры. Но лишь только разрывается: звено, соединявшее инстинктивные позывы с сознательной волей, лишь только исчезает внутренняя свобода, и непринужденная игра сил превращается в деспотизм страстей, - распадается круг, тонкою гранью отделявший индивидуума от остального мира и создававший ему исключительное положение, - и индивидуум неотвратимо подпадает под власть обычных законов.

Известно, что причиной жестокой судьбы, постигшей Уайльда, была одна особенность его образа жизни, которая, по буржуазным законам, подлежит уголовному наказанию. Как ни достаточно этого факта самого по себе, чтобы вызвать предубежденное отношение к поэту, и он наложил уже на него тяжелое клеймо позора в глазах современников, беспристрастному исследователю душевной жизни Уайльда было бы излишне доказывать нравственную неприглядность этой противоестественной склонности. Его задача - исследовать ту своеобразную психическую структуру, в которой гнездились благоприятные условия для возникновения и проявления этой склонности.

Можно представить себе тот высокий уровень человечности, когда половая жизнь будет входить в число функций человеческого тела и проявлений чувств с самоочевидной непререкаемостью и полной свободой, ничуть не оскорбляя, однако, красоты чувства грубой циничностью; дуализм пола и духа в личности совершенно исчезнет, телесное будет идентично с душевным. С другой же стороны, возможно, предположить граничащее с религией почитание пола, который, как темное мистическое начало, действует в каждом существе, подобно космической силе, проникающей всякое бытие. Согласно этому пониманию, пол таится в основе всех человеческих отношений, и всякая душевная близость в своей отдаленной потенции до известной степени возвращается к этой первоначальной форме. Грубо-чувственный человек никогда не будет в силах уяснить себе характера клокочущей в нем стихии. Это доступно лишь свободному, духовному существу, которое не боится познать источники и комбинации ощущений, указать надлежащее место всему, что в виде безотчетного влечения действует внутри него самого. Понятно, что в глазах Уайльда, который все рационализировал, который на теории хотел построить всю жизнь, который с глубокой способностью проникновения усваивал чуждые культуры и жил ими, в его глазах эта первоначальная основа человеческой природы должна была принимать более сложные формы, повинующиеся директивам эстетики и разума.

Хедвиг Лахманн. Уайльд и его характер

Эстет и его предшественники

Самостоятельная индивидуальность

Исполненный мистицизма дух Азии

Целомудренная сила любви

"Саломея"

Превосходство искусства над жизнью

Демонически-страстные склонности натуры

"Любовь, которая не смеет называть себя своим именем..."

Уайльд и идеи Христа

Чудовищная пропасть отделяет мир субъективный от мира объективного. В каждой, даже самой темной страсти есть доля целомудрия, не различимая для взора зрителя, ибо он с совершенно чуждыми чувствами подходит к внешнему явлению, порождаемому страстью; между тем, в царстве той души, где оно живет, даже самое извращенное чувство создает известную атмосферу чистоты. Несомненно, что извращенные инстинкты Уайльда не вызвали в нем разлада с самим собой. Он знал, что в древней Греции было народным обычаем то, что на его родине являлось предметом глубочайшего отвращения; и то, что было в древней Греции, представляется еще явлением нравственным в сравнении с гнуснейшими институтами, распространенными в современной Европе.

Ни в одной из частей света территории не отделены друг от друга так резко, как отграничены сферы моральных воззрений, и эти границы гораздо непроходимей территориальных.

Продолжение >>

Поделиться линком

Настоящий ресурс содержит материалы 18+