В Московском театре им. Гоголя состоялась премьера пьесы Тенесси Уильямса "Записная книжка Тригорина" - по мотивам "Чайки" А.П. Чехова. Американец по-своему понимает тайны русской души. Например, Тригорин оказался у него геем.
Переписать по-своему известнейшую пьесу А.П.Чехова решится не каждый. Пожалуй, это под силу только художнику такого же уровня. Для Теннесси Уильямса Чехов был кумиром с ранней молодости, а "Чайка" - самой любимой пьесой. И поэтому, наверное, будучи еще начинающим драматургом, он решил написать свою "Чайку". Осуществить же этот замысел Уильямсу удалось только в конце жизни.
В его интерпретации чеховская пьеса называется "Записная книжка Тригорина". Название неслучайно - все происходящее в пьесе рассматривается с точки зрения Тригорина. Как ни странно, поначалу это вовсе не заметно. Действие идет прямо по тексту А.П.Чехова, сцена за сценой. Так что рядовой зритель, уильямсовского текста наизусть, естественно, не знающий, а чеховский помнящий в общих чертах, с интересом пытается уловить отличия. И его старания вскоре вознаграждаются - постепенно разница становится все явственней и явственней: Маша предстает перед зрителем законченной алкоголичкой (плохо держится на ногах, часто падает и просит Медведенко принести ей коньяку в чайной чашке); самолюбие Аркадиной скорее похоже на манию (во время представления пьесы Треплева она говорит о Заречной и собственном сыне: "Девочка не в себе, а у мальчика - истерика"); Тригорин же сразу с нескрываемым энтузиазмом начинает интересоваться Ниной. Впрочем, не только Ниной - у Уильямса Тригорин оказывается бисексуалом и купается по ночам в озере со слугой Аркадиной Яковом. Якова весьма капризен - во-первых, требует с видного писателя плату за ночные заплывы, а во-вторых, соглашается купаться только летом, а осенью отказывается.
Спектакль идет довольно долго - четыре с чем-то часа. Сперва он, невзирая на все отклонения от первоначальных установок, все-таки соблюдает флегматичную чеховскую интонацию - "люди пьют, едят, говорят, а в это время рушатся их жизни". Однако уже к середине второго акта действие совершенно ломается - актеры, да и режиссер, от чеховщины устают и пускаются во все тяжкие. К тому же тут как раз и Тригорин вспоминает, что это, собственно, его записные книжки тут штудируют, - начинает влезать во все, что происходит, и даже зачитывает вслух авторские ремарки.
Чем ближе к концу спектакль, тем очевидней становится, что Уильямс старался не переутомлять непричастного к тайнам "загадочной русской души" американского (а теперь еще и нового русского) зрителя. Он проговаривает все "недоговоренное" Чеховым и очерчивает жирными линиями то, что Чехов нарисовал акварельными красками. Сам Уильямс формулировал принцип своей реконструкции так: "Надо сделать Чехова ближе зрителям, слышнее для них, чем это было во всех видимых мною американских постановках. Наш театр должен кричать, чтобы быть услышанным...". И режиссер С.Яшин понял это буквально: в спектакле действительно много кричат. А еще заламывают руки, падают ниц и исчисляют степень страсти количеством оголенного тела. Дорн из желания нравиться женщинам кричит, что ему 55, - но Уильямс-то знает, что ему гораздо больше. Маша, изнемогая от любви к Косте, кричит, что надо пить не стесняясь (что тут же и делает). Треплев кричит о новых формах в искусстве.
Однако всю мощь своих эмоций чеховско-уильямсовские персонажи не в силах выразить даже воплями. Вдоволь накричавшись, они пускаются в пляс. Спектакль заканчивается пламенным танго, в котором танцуют все. А ведет его только что застрелившийся Костя Треплев.
