"Великий Бах" и гомосексуальность - на первый взгляд, понятия совершенно не соприкасающиеся. В отличие от случая его великого ровесника, Генделя, характер личной жизни Иоганна Себастьяна Баха не оставляет места ни для каких подозрений (и, вероятно, так будет и впредь): даже напротив, образ всецело ушедшего в творчество "многодетного органиста из Лейпцига", окруженного бесчисленным потомством, мало что не скучен своей обыденностью и стереотипностью.

Однако в сторону стереотипы. Что бы ни судачили про Генделя, но во всем объеме его творчества невозможно найти ни одного намека на однополое чувство - и это при том, что, пожалуй, мало кто из композиторов так часто, охотно и умело брался за любовную тематику вообще. И, с другой стороны, творчество Баха дает нам - пускай и маленький, и весьма малозаметный, и, что самое главное, единственный - довольно яркий пример того, как... Но судите сами.

Речь идет об арии Аполлона (Феба) из кантаты "Geschwinde, geschwinde, ihr wirbelnden Winde" ("Быстрее, быстрее, бурные вихри"), известной так же под названием "Состязание между Фебом и Паном" (BWV 201). Содержание кантаты восходит к знаменитому мифологическому сюжету: Пан, изобретатель флейты, вызвал на состязание в пении Аполлона - создателя лиры. Оба показали себя, после чего Тмол (божество одноименной горы в Малой Азии, на которой и происходил конкурс) присудил первое место Аполлону; за Пана высказался только местный царек Мидас, за что и был награжден, как известно, ослиными ушами. Оба "конкурсанта" поют по одной арии; в то время как любопытная в музыкальном плане, но незамысловатая ария Пана посвящена всего-то тому, что хорошо танцевать под веселую музыку, эстет-Аполлон поет вот что:

Курьез, не правда ли? Да еще у Баха, настолько скупого на откровенные (да и на любые) выражения физического влечения... Впрочем, вряд ли стоит торопиться с выводами. Либретто кантаты (или "музыкальной драмы", "drama per musica", как она озаглавлена в подлиннике) написал не сам композитор, а поэт Христиан Фридрих Генрици, часто сочинявший тексты для Баха-отца (это ему принадлежит, в частности, либретто известной "Кофейной кантаты"). Причем текст "Состязания", как было принято в то время, совершенно явно восходит к поэме Овидия "Метаморфозы"; а уж Овидий-то гомоэротических сюжетов не пропускал. Собственно говоря, в XI песни "Метаморфоз", где повествуется, среди прочего, о пресловутом "конкурсе", не говорится, как и о чем пел Аполлон. Генрици явно вдохновился предыдущей, X песнью, где рассказывается история Орфея: после смерти и вторичной потери Эвридики певец, как известно, "избегал неуклонно женской любви", "перенеся на юнцов недозрелых любовное чувство" (здесь и далее пер. С. Шервинского). "Буду отроков петь я - нежных любимцев богов..." - решил Орфей и начал свое пение как раз с рассказа о Гиацинте (впрочем, абсолютно никаких текстуальных совпадений в тексте поэмы и в либретто кантаты нет: Овидия интересует только сама "метаморфоза", превращение в одноименный цветок Гиацинта, которого божественный возлюбленный случайно убил во время совместных занятий спортом, - текст же "Состязания", надо думать, предполагает, что Гиацинт еще жив).

Любопытно - странным образом в кантате и в самой этой мелодичной, печальной арии переплелось множество тем и проблем, о большинстве из которых ни Генрици, ни Бах, пожалуй, не задумывались: двусмысленность отношений между Орфеем и Аполлоном (Орфея почитали и как сына, и как любовника последнего). - Диалектика высокого/низкого в искусстве (состязание Феба с Паном - состязание "высоких", "небесных", "элитарных" струнных инструментов в лице лиры с "низкими", "земными", "вульгарными" духовыми в лице флейты (ср. фаллические коннотации); однако в партитуре этой арии у Баха не чему-нибудь, а флейте отведена значительная роль). - Знаменитая антитеза "аполлонического" и "дионисийского" начал (ср. у Ницше, а затем и в теории типов Юнга)... И - то, с чего мы начали - не просто некое выражение гомосексуального чувства, а декларация его возвышенного и одухотворенного характера. Вполне в духе Платона. Хотя более чем вероятно, что это самое чувство притянуто либреттистом за уши и для красного словца (эдакий своеобразный вид демонстрации эрудиции и классической образованности); на примере же Баха видно, что истинному художнику доступно выражение любого чувства, даже такого, которое, может быть, чуждо его природе.