Трэшевый мальчик. Я знаю: ты жив. Ты продолжаешь жить. Губы улыбаются, походка пружинит, ладонь остается холодной и влажной - скачи, лягушонок. Выпрыгнул из машины, ворох одежды, взмыл тоненькой лапкой, несешься ко мне, "Привет", но слова опережают мысли и спотыкаются друг о друга и летящие взгляды между "Куда пойдем?", и где-то далеко не ждешь ответа знаешь что не получишь - главное: не стоять, все равно жизнь - трэш, всё - трэш, а ты - первый трэшевый мальчик.

Вот ты такой, какой есть, и я люблю смотреть на тебя такого. В заданных условиях безличности этих курсов (всем бы выучить язык и разбежаться) ты с удовольствием общаешься со ВСЕМИ и можешь подойти и сказать что-нибудь любому из этих пятнадцати разных людей, и это не займет у тебя много времени, вообще не потребует времени и усилий; и ты лучше всех знаешь этот чертов язык, и когда рассказываешь что-то, можешь так  м н о г о о б е щ а ю щ е  растягивать слова (для меня - красиво).

Но когда приходит черед подписывать всем рождественские открытки, тебе, из всех нас, некому подписать, и ты сидишь с ручкой в руке и смотришь в пустоту и впервые не знаешь, что делать - понимаешь ли ты, что ты одинок?

Она живет одна уже много лет. (Я - не в счет.) Каждое утро и каждый вечер она усердно молится, отбивая положенные поклоны. Ей - семьдесят шесть лет. Она брезгливо морщится и говорит мне: "Я и минуты не находилась бы в одной комнате с гомосексуалистом". "Почему?" - спрашиваю я как можно спокойнее.

"Не люблю извращений, и не только однополых", - и когда я почти закрываю за собой дверь, добавляет: "хотя сама в некоторых участвовала".

Она донимает меня заботой для того, чтобы чувствовать себя нужной. Ее дочь не выходит из дому, а внучка уделяет ей в день две минуты внимания. Не потому, что не любит, а потому что такую заботу выдержать трудно. Конфликт поколений.

"Гомосексуалист - лучший друг для пожилой женщины. Он единственный, кому она интересна, после того, как все от нее отвернулись", - цитирую я. "Я не стала бы разговаривать с гомосексуалистом," - бросает она.

У нее есть любовник. Он приходит внезапно. По ночам я слышу его горячее: "Соси, сука, соси...". Наутро он уходит и мы снова остаемся вдвоем. Она молится, снова отбивает поклоны.

Когда-нибудь и мне будет семьдесят шесть.

Джош - гетеросексуал. Он еще очень молод, ему двадцать два. Мы любуемся им и обожаем его - так он красив. Но однажды, пробравшись сквозь дебри европейской идеи всеобщей терпимости, воплощением которой он для нас выступает, я понимаю, что Джош с его красотой - лишь "свадебный генерал", и что ни один из его поступков не был бы тут, в н а ш е м кругу замечен, не обладай он вкрадчивыми обертонами, спелыми, как вишня, губами и ростом под метр восемьдесят.

А так он рядом - и все питают свои иллюзии. Всем хорошо.