Здравствуй, Довлатов! Ты один, с кем я сейчас хочу разговаривать. Все остальное: книги, друзья, музыка вызывают во мне неразвившуюся неприязнь и слабое чувство тревоги. Не хочется, чтобы все это выросло и сжевало меня, как будильник утренний сон. Будильники я ненавижу! Наверное, поэтому я безработный врач. Одна только мысль об обязательном ежеутреннем вставании и спешке на службу наводит тоску смертную.

Я - свободный художник: без рук, певец - без горла, писатель - без слова, богема - без таланта, сытый лентяй - без средств к существованию. И все это в женском роде, потому, что я еще и женщина.

Может быть, все дело в моей памяти? Но, ведь, она хоть как-то должна быть причастна к интеллекту, который я так часто и с готовностью себе приписываю. Если он у меня есть, он ухитряется обходиться без нее. Не помню даже из своей собственной жизни почти ничего, не запоминаю разговоров, событий, не говоря уже о датах. Какой должен был выйти из меня писатель, рассказчик, собеседник, наконец? Пока дело не доходит до каких-нибудь отвлеченных рассуждений - я безмолвна, как будто не знаю родного языка. Других просто не знаю. Ах, да не в этом дело!

Вот почему, скажи мне, Довлатов, почему человек, где бы он ни жил, во все времена старался исторгнуть из себя Бога? Увещевал его, давал ему имя, разукрашивал, отправляя на небо, в сияние звезд? Почему? Извлечь из себя, чтобы отправить подальше?

Человек, не знавший в своей жизни ни экстаза любви, ни экстаза творчества, ни экстаза побед, не представляет себе ничего величественнее смерти - потому что боится ее. Как же он может вынести Бога внутри себя? Когда у него случаются священные моменты прозрения, ему чудится, что он умирает.

Довлатов, любименький, я у тебя еще повыспрашиваю, ладно?

Если такого состояния как АБСОЛЮТ не существует (ну, нечем его зафиксировать!), есть, хотя бы, две крайности его проявления: Абсолютный Закон и Абсолютный Хаос

с их примитивными терминалами: человеческое добро и зло. Что из них что? Вот умора! Добро инертнее, слабее зла, потому что зло ничем не дорожит и "идет на все", добро же всегда имеет привязанности, ему есть, что терять. А активное - невостребованное добро - есть зло. И, если деление клеток - пример созидательной энтропии, то Абсолютный Хаос так же созидателен, как и Закон.

Вот, мне иногда хочется (до мурашек в затылке) увидеть боль и страх в глазах любимой женщины. Нет, не до смертельного страха хочется ужаснуть и не до смерти ударить, а так, чтобы зрачки сузились, и цветное полотно глаз стало широким и еще более насыщенным, красивым до ощущения оргазма в мозгу. Чтобы стон был похож на окрик, а крик вибрировал, как нежный стон, чтобы тело ее стало змеей, чтобы оно вытягивалось навстречу удару и сжималось в экстазе боли.

Один раз в жизни я держала в руках плетку, она была очень красива и легко легла в ладонь, я впилась во впадинки рукояти и ошалела от желания ударить... Тогда я кончила шесть или восемь раз. Но ты-то знаешь, Довлатов, что все это ложь... или иначе - бред сивой кобылы. Шесть или восемь оргазмов подряд я пережила совсем от другого.

И еще меня интересует: чем отличается знание от искусства? Тем, что первое - плагиат Божьей работы, а второе - попытки Божьего промысла, его зачатки на земле, его первые шаги? Все знания науки о мире и человеке, все открытия - просто констатация тех законов, которые придумал Бог. В общем: "Plus ca change, plus c`est la mene chose"

"Чем больше изменений, тем меньше тут меняется".

За последние два часа небо трижды опускалось до решеток балкона, и лил беспрерывный дождь. Когда он стихал, хотелось бежать, переходя на шаг, только чтобы

не задохнуться; и бежать дальше... К тебе, Довлатов? Ты даже не ответишь. "Contra spem spero" - "Надеюсь вопреки надежде". Тогда - до встречи в Просторах!