Впервые это рассказ был опубликован в ноябре 1992 года в московском журнале "Кристофер", который вышел только единственным номером и не более сотни экземпляров. До российского читателя журнал почти не дошел, осев на полках зарубежных коллекционеров, за время его представления в Германии Голландии и Англии.
Ольга Краузе

Ксения Демьяновна, очень привлекательная в молодости и в зрелые годы, к пенсии потолстела и поблекла. Красивыми остались большие зеленые глаза, даже морщинки к ним не подступали: задерживались на переносице, теснились к уголкам рта, тяжелой шторкой свисали с подбородка на неожиданно стройную шею. Она легко носила свое полное, несколько отечное тело по длинному коридору поликлиники, заглядывая в кабинеты к многочисленным своим приятельницам. Силу власти Ксения Демьяновна познала всей мерой, что была отпущена ей в этой жизни. Когда-то, лет пять назад, она занимала пост главной медсестры огромной краевой больницы, но объятия этой власти стали непомерно тяжелыми, почти удушающими, казалось бы, в самом расцвете ее деловой энергии. Случился огромный скандал, и поползли по кулуарам слухи, и до сих пор за глаза рассказывали нечто... почти уголовное, добавляя, как водится, много страшных деталей. Разжать кольца служебных объятий удалось с такими потерями, о которых знали немногие: знали да помалкивали, опасаясь ее даже в опале, хотя всем было видно, что от когда-то крепкой лыжницы, любительницы застолья и просто здоровой бабы ничего не осталось: в недавнем прошлом - клиническая смерть, а гормоны и "скорые" в ее доме - гости почти каждодневные. Теперь она была просто лаборантом.

И все-таки бодрость духа была у этого человека необыкновенной. Ночью "неотложка", а в 7.30 Ксения Демьяновна на работе. Свеженький халат, брови подщипаны, движения четкие, суеты - ни в глазах, ни в голосе. Вся лаборатория на ней: от стерильных склянок до всегда налаженной аппаратуры, от санитарки до врачей. К врачам Ксения Демьяновна относилась снисходительно, но одну из них почему-то жаловала, то ли за контрастную с собой отвлеченность, почти беспечность, а может, за возможность поговорить по-умному о полтергейсте, инопланетянах и ворожбе. Врачу этому было тридцать с хвостиком, а звали ее Елена Евгеньевна.

Демьяновна блестяще гадала на картах. Говорила ни много, ни мало, а в самую точку и про думы тайные, и как все исполнится. Елена Евгеньевна частенько просила ее посмотреть, что сулит очередной визит к свекрови или вызов в школу к ласковой, как стук указки по пальцам, учительнице старшего сына. В этот момент к Елене Евгеньевне обычно подкатывалась хорошенькая лаборантка Наташка и, щуря на Демьяновну пушистые свои глаза, капризно-ласково заклинала: "И мне, и мне, Демьяновна, погадай!"

- Дороги, дороги, доктор. Скорые, дальние...много, - не то удивлялась, не то уверяла гадалка Елену Евгеньевну. - И все по сердцу. К зиме ближе... Снега долго не будет, и трава зеленая еще... там, - будто не в карты смотрела, а в ту самую лужу, где видно все на перед. - Домой вернетесь - душу там оставите.

- Вот те на, - хохотнула Елена Евгеньевна, - куда это я от мужа, от детей?

Она повела плечами, сладко потянулась, протянула ладони к своему нежданному будущему и ощутила, как что-то скользкое и холодное плюхнулось ей за шиворот. В недоумении, переходящем в ужас, Елена Евгеньевна сорвалась с кушетки и прыгнула, закричав, как первый раз в жизни. На оцепеневшую Ксению Демьяновну свалилась Наташка. Она будто плакала и в изнеможении от этого плача болтала непослушными руками и ногами в пространстве. А Елена Евгеньевна, едва коснувшись пола, прыгнула еще выше, пытаясь в полете сорвать с себя хоть что-то из одежды. "Плач" Наташки перешел в какие-то бульки с хрюками...

Когда Демьяновна сняла со спины Елены Евгеньевны резиновую присоску, предварительно выдержанную в холодильнике, Наташка, отброшенная к столу, все еще прижимала ватные руки к груди и давилась от смеха. Тут Демьяновна сказала: "Тьфу!" - и ушла в соседний кабинет "на иголки".

Елена Евгеньевна стиснула Наташкины запястья и стала трясти ее, приговаривая: - Отстань от меня! Отстань! Вчера мазок из варенья подсунула - весь объектив к чертовой матери, позавчера тапочки к колготкам прилипли...

Наташка рухнула на стул и Елена Евгеньевна нависла над ней:

 - Дойдет ли до тебя, "Матрена"? - почти кричала она. - В следующий раз я тебя просто прибью!

Глаза Наташки утеряли веселость, она уже не повизгивала. Ошеломляюще близко от Елены Евгеньевны оказались ее ждущие губы. "Наваждение какое-то", - успела подумать Елена Евгеньевна...

Короткий Наташкин стон отрезвил обеих. Елена Евгеньевна оторвалась от ее губ и пролепетала:

- Отстань... от меня...