Когда это началось у нас? Может, в 1975-ом, когда наши родители заселились в один подъезд только что отстроенной пятиэтажки - мы на пятом, а Юрка с мамой на третьем? "Тили-тили-тесто, жених и невеста!" пожизненно: и в саду, и в школе, и во дворе... И ссорились, и дрались, но в памяти другое: вот я с тетей Ниной, сокрушавшейся, что ей бог не дал дочку, пеку пироги, а вот Юрка обыгрывает в шахматы моего папу, раздосадованного тем, что вот, елки-палки, выучил на свою голову малолетнего гения...

А может быть тогда, в августе 1985-го после моего последнего деревенского лета, когда меня, четырнадцатилетнюю девочку изнасиловал грязный и вонючий сосед-алкаш... Мне было стыдно, больно и стыдно, страшно и стыдно, мерзко и стыдно, стыдно, стыдно! Я никому ничего не рассказала: ни ничего не понимающей бабуле, после трех дней моего безмолвного и неподвижного лежания на кровати, потащившейся со мной на поезде в Москву; ни всполошившейся маме, пристававшей ко мне с вопросами "что случилось, котик, что с тобой?" Не удовлетворившись моими "ничего, все нормально", мама повела меня к психологу - я собралась в комок, я скрючилась и зажалась - только чтобы никто никогда не узнал моей ужасной тайны! Да вы не волнуйтесь, у подростков бывает, особенно у девочек... гормональные изменения и все такое... Вы, мамочка, не беспокойтесь, все наладится, а если что - приходите.

Как же мне было плохо! Я открыла окно и села на подоконник. Пятый этаж. Слишком низко. Упасть, чтобы остаться жить калекой? Крови я боюсь... Нет, нужно снотворное, а в аптечке нашлось только пятнадцать таблеток димедрола. Я решила, что, наверное, этого будет мало, да и вообще, вдруг это не снотворное, его же мне с антибиотиками давали, и пошла к Юрке. "Юр, у меня голова болит, посмотри там таблетку какую-нибудь". Он достал большую металлическую коробку, вывалил все на кухонный стол... вот ещё две упаковки. "Юр, а димедрол - снотворное?" "Да нет, но у него, эта, есть такой побочный эффект". "А это - р е л а н и у м - снотворное?". "Это от нервов, кажется, там в коробочке бумажка есть.. А тебе зачем?". "Да так, название красивое". Через десять минут я с добычей поднялась домой и, сложив перед собой цветную горку, начала... Юрка влетел на тридцатой таблетке. Дура, дура! Тащил в ванную, поливал из душа, заставляя пить воду... Блюй в ванную, дура, ну какая же ты дура! Пей, пей и два пальца в рот, быстро, быстро! Не будешь пить, я тебе силой залью, через шланг! Вот, блин, совсем рехнулась, что ли?! Когда все закончилось, мы мокрые и обессиленные сидели на краю ванной, я все ему рассказала - и как табаком и навозом воняла рука, зажавшая мне рот, как не хватало воздуха, пусть даже и вонючего, моему зажатому горлу... я больше не смогу жить, Юра!

Я выла, он гладил меня по спине, он прижимал к плечу мою мокрую голову и целовал в макушку. И он говорил, говорил, говорил: что все уже позади, что все будет хорошо, что я самая лучшая девушка на свете, самая умная, самая красивая, что у меня все будет замечательно... Я выла, тихонечко, и это было спасение - первые слезы за эти невыносимые две недели. Потом я стала замерзать, он отвел меня в комнату, помог переодеться, укрыл пледом. Когда я проснулась, он по-прежнему сидел рядом, только в другой футболке - значит, сбегал домой. И в ванной все убрал, и на кухне...

Мы больше не говорили об этой истории никогда. И вовсе не так, как если бы у меня была постыдная тайна, а он, такой добрый и порядочный, свято бы ее хранил. Вовсе нет! Он просто вымыл из меня эту историю, заставил вырвать и забыть. Он был моим другом, безусловно, добрым и порядочным, иногда занудным, ну, может быть не очень красивым и мускулистым, зато всегда понимающим и принимающим...

Даже учась в разных институтах, обрастая новыми увлечениями и друзьями, меняя место жительства и доведя общение до десяти телефонных минут раз в две недели - я была в нем уверена... Даже когда замуж выходила, а через год разводилась: "Юр, а ты меня любишь?" "Ну, естессна, это ж в учебнике истории за седьмой класс написано!". или "Мой гениальный, ну ты как там, не женился пока?". "Неа, не женился, не могу найти такую, как ты!". Десять минут такой психотерапии и я, как птица Феникс, возрождаюсь из любого пепла.

Когда это у нас закончилось? Сегодня. Восемь часов назад, когда я отправляла сына в летний детский лагерь. Сбор возле памятника Юрию Долгорукому. Перекрестив уезжающие автобусы и, наконец-то, вздохнув свободно, я решила с банкой пива немножко отдохнуть за столиком летнего кафе. Рядом расположилась веселая мужская компания. Ну да, все понятно: симпатичный мальчик не старше двадцати прижался к своему соседу, сидящему ко мне спиной, да с такой нежностью потерся щекой о его щеку! Я бы смутилась, даже если б он был девушкой... А сосед приобнял мальчишку и, повернувшись, поцеловал в стриженый висок. Юра! Боже ты мой!! Юра! Я вскочила, но, мне кажется, я не кричала. Он повернулся и посмотрел на меня. Они все посмотрели на меня. Дружелюбно и заинтересовано. Юра встал, подошел ко мне, поцеловал в щеку и совершенно спокойно сказал: "Привет!". "Ты! Ты! Юра, ты?!". "Извините, это моя сестра...", - и, взяв за локоть, вежливо, но жестко "выдавил" меня за будку с мороженым. "Юра?", - я почти убедила себя, что обозналась. - "Юра, ты что, ты пи.., нет, то есть, пе..? нет, то есть, гомо...". "Да, я - гей! Это что-то меняет?". "Ты мне всю жизнь врал!". "Я не врал. Ты же не спрашивала, спросила - вот я тебе ответил". "Как ты мог, Юра?! Юра! Ты же...Я же тебе сына моего всегда...". Юра очень больно сжал мой локоть и как будто заскрипел зубами. Я не смогла посмотреть ему в лицо. Он бросил мою руку и каким-то не своим, совершенно безжизненным голосом сказал: "Книжки почитай. Я педераст, а не педофил". И пошел.

А шесть часов назад я поняла, что какая мне, к черту, разница: девушка его целует или парень! Разве это не тот Юра, что сдавал со мной и за меня физику, сидел с моим сыном и всегда находил для меня нужные слова? Что изменилось-то? Это же он - мой умный, добрый, порядочный, немного сутулый и близорукий Юрка. Прости меня, брат! Прости мне эти два часа ненависти, страха и глупости. Ты сегодня промыл мне мозги как когда-то желудок...

Я набираю Юркин номер, долго не отвечает, потом грустное: "Да, дорогая, что ты еще хотела мне сказать?". "Я хотела тебе сказать, мой гениальный...". "Ха-ха, ты теперь можешь говорить, "мой геЙниальный" - миленький каламбурчик...". "И все-таки, мой гейниальный, я продолжу. Я хотела тебе сказать, мой дорогой, что ты меня обманывал! Да-да, и не отвертишься: ты ж говорил "люблю, люблю..." и что теперь? Отвечай, ты меня любишь?". "Дурочка. Ну, конечно, люблю, это ж в учебнике истории за седьмой класс написано!".