В апреле мне исполнится двадцать пять. Пока меня возраст не беспокоит. Меня не волнует, что со мной будет через двадцать лет. Гораздо важнее знать, будут ли тогда еще существовать люди, деревья. Я родом из Тюрингии. Мне нравится, как я сейчас живу. За последние пять лет много произошло. Будь я гетеросексуалом, все было бы иначе. Женился бы, создал семью, короче, все, как водится. Меня не прельщает семейная жизнь в общепринятом представлении, не прельщают ни дети, ни отцовские радости. Кому нравится - пожалуйста! Такую жизнь я вести не хочу и не требую, чтобы к моему мнению относились с терпимостью. Я отлично понимаю государство, когда оно оказывает содействие молодым семьям, ведь если все будут жить как я, рано или поздно население пойдет на убыль. К счастью для государства гомики не в большинстве.

Я ожидаю от жизни большего, нежели изо дня в день приходить со смены домой, смотреть телик, спать и снова на работу. Мне хватает регулярности, которую вносит в мою жизнь работа. В наших отношениях с Райнером тоже есть свой распорядок, но не такое разнообразие изо дня в день. Случается, пойду один выпить пива или к приятелю. Мне иногда нужно побыть одному, мне это полезно. Запрусь у себя в квартире, чтобы отдохнуть, прийти в себя. Тем больше меня тянет потом к нему, к остальным, близким мне людям.

Мне понадобилось несколько лет, чтобы понять, кто я и чего я хочу. У всех так, только у меня эта зависимость гораздо сложнее и запутанней, потому что я - гомик.

В тот вечер я тоже пошел с остальными. Захватил бутылку вина и сел рядом с ним. Пили, разговаривали о том о сем. Короче о разных пустяках. Когда вино было выпито, я попрощался и собрался идти домой. Он тоже встал и говорит: Нам по пути. Пойдем вместе! Не обмолвившись ни словом, мы миновали его дом, спустились к озеру. На берегу разделись и попрыгали в воду. Переплыли на ту сторону, вскарабкались на берег вверх по откосу. С тем же спокойствием и степенностью, с какой он входил и выходил из автобуса, он подошел, притянул меня к себе и произнес: Замерз, наверное. Под утро, часов в пять, мы вернулись к своим вещам.

Полтора месяца спустя мы встретились в пивной. Спустя примерно час, он первый раз посмотрел на меня. Я побледнел, задохнулся от желания и, чтобы не упасть, выскочил наружу. Вернулся минут через двадцать, сел спиной к его столику, а перед глазами - он. После закрытия, я отправился к магазинчику, его там не было. Расстроенный, зажал бутылку под мышкой и отправился к озеру. Там стоял он. Мы любили друг друга, истосковавшись за два месяца, воспринимая это вполне естественно и безо всякого стыда. Я впервые почувствовал его в себе.

Последующие дни становились для меня все невыносимее. В автобусе он по-прежнему не удостаивал меня ни единым взглядом, а ночью у озера не хотел от себя отпускать. Я сказал, что люблю его. Он замешкался и ворчливо пробормотал: чепуха, какая то, мы же не гомики.

И я решил уехать. Предложил поехать ему вместе, в какой-нибудь город, только прочь отсюда. Убеждал: работу мы везде найдем. А он упрямился: Никуда не поеду. Я принялся расписывать наше будущее: Поселимся в многоэтажке, на двадцатом этаже, только мы одни, никакие соседи не помешают. Он ни в какую, твердит одно и тоже: Никуда отсюда не поеду. Я чувствовал, что в этом окружении мы не сможем жить, умолял его снова и снова: Поедем вместе. Впустую. Я принял решение и стал с неимоверной энергией улаживать дела. Наконец, мне удалось подыскать место. Осенью, не попрощавшись, я уехал в Берлин.

Позже, навещая родителей, я иногда встречал его на улице, здоровался, а в голове вертелось: Ну и живи так дальше, таскайся со смены в смену на своем автобусе, воображая, что ты нормальный, пока не засохнешь окончательно.

В Берлине пошли первые знакомства. Поначалу я продолжал злиться на него, потом он стал мне безразличен, а сейчас он в моих глазах сущий бедолага. Даже старухи на улице перестали его спрашивать, когда он женится. Нечего сетовать на судьбу. Умеешь считать до трех, значит, сам в состоянии вычислить, что тебя, гомика, ждет в деревне или в маленьком городке.

На Дмитровошрассе мы вышли. Внизу под эстакадой, возле газетного киоска, мы выстроились кругом, и он начал объяснять. Значит так, бар на той стороне работает до пяти утра, но туда ходят только разведенные. А в том, что метрах в двадцати дальше, - он работает до шести - собираются люди нашего возраста. В заведении наискосок встречаются голубые.

Кивали, благоговейно бормотали "надо же", нисколько не сомневаясь, что он чуть-чуть преувеличивает, чтобы сразить нас наповал. Очень уж невероятным все нам казалось.

Наутро с похмелья раскалывалась голова, и, как заезженная пластинка, крутилась одна и та же фраза: "Наискосок заведение... там собираются голубые". Пойти туда я отважился лишь месяцы спустя.

В последующие выходные я бродил по Берлину одиночку. В конце прогулки я всякий раз оказывался на Александрплаце, где со мной тотчас пытались завести знакомство. И я шел с ними, исполненный самых радужных надежд. Пошел один раз, второй, третий. Самое невероятное, что я сразу же влюблялся в нового знакомца. Через полгода я совсем выдохся. На работе чувствовал себя прекрасно, город мне нравился, только вот к мимолетным знакомствам никак не мог привыкнуть.

Вот, - думал я - здорово, здесь наверняка я найду друзей. Зайдешь вечерком выпить пивка, поболтать с людьми, тебя наверняка поймут, ведь мы все одной веревочкой связаны. Я злился на себя, почему не пришел сюда раньше. Какой же я осел, целых полгода потерял на каких-то темных личностей, которым только и надо было прокрутить со мной секс, а потом смотаться. А здесь люди, что надо, здесь ощущается собственное достоинство, они-то не станут прятаться по темным углам.

На второй вечер подсел за столик на свободное место. Послушал, о чем говорят, а затем представился, мол, я из Тюрингии, послали работать в Берлин по молодежной линии. Сказал, что мне здесь нравится, что было бы здорово всем нам вместе что-нибудь придумать для разнообразия и вообще наладить более тесные отношения.

Люди за столиком стали обмениваться улыбками, а я пылал от воодушевления, как в детстве, когда сооружал в лесу свои шалаши. Парень справа от меня подтолкнул соседа и прошептал так, что все услышали: Слушайте, он имеет в виду групповой секс. Все засмеялись. Один, успокоившись первым, простонал: Прелестно, какая наивность! А диалект - просто умора! После закрытия, он пригласил меня домой. На следующее утро наспех попрощался со мной: Всего хорошего! Чудно провели время. Ну, пока дружище, может увидимся. Вечером я понесся туда обратно, окрыленный после минувшей ночи. Я все еще продолжал верить всему. Он, скучая, стоял у стойки. Я подошел сияя. Он бегло кивнул, давая понять, что ни в коем случае не хочет, чтобы ему сейчас мешали.

Мне наверняка не удалось бы выбраться оттуда с такой легкостью, если бы я не встретил Райнера.

Наша связь нужна нам обоим, мы ею живем. А ритм определяется моей трехсменной работой. Большую часть времени мы проводим у него, потому что квартира у Райнера лучше. Если мне заступать в ночь, то я сплю у себя. Для меня любовь во многом зависит от исполнения надежд, которые я возлагаю на жизнь, на партнера. В того парня из автобуса я был влюблен. Любить я его не мог, ведь для него уже в тридцать жизнь закончилась. Тот, кто ничего не ждет от жизни, сам не может любить и тебя со временем сломает. С Райнером жизнь не стоит на месте: строим новые планы, вместе мечтаем. Все обычно и, вместе с тем, невероятно важно. Каждый несет ответственность за себя и за другого. Любовь для меня также означает умением гордиться другим. Я часто встречаю мужчин, которые мне нравятся. Но любовь... Нет, для этого, нужно больше. Я не верю в любовь с первого взгляда. Желать - да, но любить?

Домой я наведываюсь редко. Когда приезжаю, все внимание родителям и брату. Родителей я поставил в известность. Я позвал отца, усадил обоих за стол и стал рассказывать. Слово "гомосексуал" мне не понадобилось. Я то и дело упоминал Райнера, говорил о предрасположенности, причем так часто, что даже мать поняла. Отец встал, достал из буфета шахтерский шнапс, рюмки, налил. Я смотрел в окно, мать - на свои руки, пока отец не произнес: Ну что, мать, хорошо, что он нам сказал. Будем здоровы!

Пять рюмок спустя оказалось, что ему все это не в новость и что он давно обо мне все знает. Недооценил я отца.

На работе у нас преимущественно молодежь. До сих пор моя искренность мне не вредила, наоборот. Комедии я перед ними не ломал, и они сразу все приняли нормально. По крайне мере те, с чьим мнением я считаюсь. Может, за спиной отпускают шуточки, но меня это не трогает. В моем присутствии ничего плохого не говорят. Если в перерыве рассказывают анекдот о гомиках, я слушаю. Смешно - смеюсь. Женщинам порой и не такое приходится слышать. Недавно за завтраком я пригрозил, мол, придет время и женщины с гомиками будут рассказывать анекдоты про гетеро-козлов. Большинство женщин меня не поняли, а мужчины - да. Про многое им хочется узнать... Жду, мол, спрашивайте. Мнутся, не знают, как спросить, хотя прямо-таки распирает от любопытства. Финансы у вас как, совместные? Ревность бывает? А потом самый главный вопрос: Кто у вас за женщину, а кто за мужчину?

Рассказал, что финансы совместные, отдыхать ездим вместе, что Райнер больше делает по дому, чем я, так как лучше готовит и работает не посменно, что нет деления на мужчину и женщину. Как это? Выпалили тотчас как из пушки. Стали вдаваться в подробности, начали хихикать. Из этих бесед мне стало ясно, что большинство в состоянии представить двух мужчин в постели. Но вот что они танцуют, нежничая друг с другом, потому что это доставляет удовольствие, - такое у них в головах не укладывается.

Он: Ты не возражаешь поговорить в открытую?

Я: Нет, отчего же?

Он: Ну, парень, ты всех за пояс за пояс заткнул. Молодец, знаешь, что к чему. Вы по-прежнему вместе?

Я: Да.

Он: Только для меня гомики не существуют.

Я: Многие так думают.

Я понял, что он хотел сказать. Хотя он гомиков отвергает, ему нравится, что я с коллегами не притворяюсь, пытаясь завоевать авторитет. Тут я решил побить его, его же картами и спросил: Давай поговорим о тебе. А как ты живешь? Счастлив?

Он: Ну как, у меня есть жена.

Я: Зато поддаешь будь здоров?

Он: А это как водится. Но живу я неплохо.

Я: Смотри, какой ты жирный! Будь ты гомиком, у тебя бы не было никаких шансов.

Он: Да кончай ты со своими гомиками! Что будет с тобой когда состаришься? Или если произойдет несчастный случай? У меня есть жена, например.

Я: А у меня - друг.

Я попытался было ответить, но он уже не слушал. Довольный собой, отвернулся и пошел к бару.

Меня уважают, потому что не прогуливаю, и на работе - один из лучших, зарабатываю порядочно. Но вот мне, допустим, захотелось стать наставником. Тут-то и могут повлиять предрасположенность и предрассудки. Они, дескать, такие-разэдакие, могут соблазнить молодежь. Если, например, речь зайдет о должности повыше, начальство непременно учтет такой факт, примется обсуждать его за закрытыми дверями. Может, в ресторанном деле или в балете это никакой роли сейчас не играет, но в других профессиях нас не особенно продвигают по службе.

Я насторожился, начал гадать. Аж давление поднялось.

Он начал щелкать пальцами, занервничал. Нет, нет, нет! Лицо покрылось красными пятнами. Не в состоянии дольше сдерживаться, выдал: Л. Да, он. Л.! Я был потрясен. Л.? Ни за что не подумал бы! Л.! Пока он обследовал второй ряд шкафчиков, не подслушивает ли кто, я обрел дар речи: Поздравляю! Как тебе это удалось? Ведь он же такой нормальный - дальше некуда. Покраснев как рак, он гордо возразил: Ошибаешься, это он меня уломал. Я оторопел. Как же я ничего не заметил? Ни у этого, ни у другого. Стал за ними наблюдать. Тогда и обнаружил, что и ожидал. В столовой Л. с подозрительной элегантностью держал за ручку чашечку кофе. Другой в обеденный перерыв вел себя как-то по-бабски, стоя в очереди. Еще заметил, что из душевой оба всегда выходят последними. Все было столь очевидно. Удивительно, как я сам ничего не замечал. Меня ввело в заблуждение то, что Л. вечно подкатывает к женщинам: то одну ущипнет, то другую по заду шлепнет. Кроме того, он женат.

Теперь-то я знаю, что со мной случилось то, что происходит со многими. Я оказался во власти распространенных предрассудков. Дескать, раз ты гомик, значит, по тебе это должно быть видно. Повторяю, я увидел то, что хотел увидеть. Словно знаешь человека много лет подряд и вдруг узнаешь, что у него родители евреи. Внезапно начинаешь смотреть на него другими глазами. С каким-то пристрастием неотрывно следишь за ним и вдруг замечаешь, что нос у него с горбинкой.

Райнер ни с кем не откровенничал, но и не старался ввести людей в заблуждение, ведь рано или поздно все равно узнают и ахнут. Он полагал, что люди достаточно умны, чтобы сами разобраться, что к чему. Так оно и оказалось.

Сейчас все жильцы в доме знают про нас. На первой вечеринке смотрю и глазам своим не верю. Райнер танцует в паре с мужчиной из соседнего дома, и оба ведут себя так, словно ничего особенного не происходит. А жена его партнера болтает с соседкой и в их сторону даже не смотрит.

Летом мы устраиваем вечеринку внизу, во дворе. Общими усилиями достали вазоны с цветами, посадили вьющиеся растения. Уже с марта весь дом только и говорит о предстоящим празднестве. Двое из нашего дома смастерили столы со скамейками, а электрик из соседнего - гирлянду из лампочек. За столом всегда весело. Я уже так привык к этим завтракам. Не все принимают участие. Одни из жадности, другие из-за того, что за столом сидит кто-нибудь, с кем они как раз в ссоре.

С тремя семьями мы подружились. Приходят к нам за помощью. Молодые жены часто не умеют готовить, как следует. Позвонят, открываешь дверь. Слушай, Райнер, как у тебя получается такое вкусное мясо, пойдем попробуешь мою подливку, а то супруг снова разворчится. Или просят дольку чеснока, уксус. В последнее Рождество примчалась соседка по лестничной клетке, расстроенная такая, и просит: Райнер, купила гуся, а что с ним делать - не знаю. Выручай! Или поссорятся, придут, - он или она - начинают выкладывать все, что наболело. А то настает наш черед, и мы идем.

Я не в обиде на людей, которые, и на работе, и дома обходили меня стороной, когда началась эта паника. Настоящую опасность всегда либо распознают с опозданием, либо не замечают вовсе. Многие не испытывают такого страха перед ракетами, как перед звонком в дверь, за которой обитают два гомика. А вдруг заразят! К счастью, сейчас паника немного улеглась, так как информация стала более объективной.

Чего мне бояться? Пусть себе отворачиваются, если я им противен. Пожалуйста! Начальник меня за ворота не выставит. Из квартиры меня могут выселить, но только, если перестанешь за нее платить. Но некоторые из нас только и знают, что ноют, мол, не понимают нас, не понимают.

Надеюсь, что в ближайшем будущем люди будут гораздо больше общаться друг с другом - дома, в школе, на работе, повсюду.

Берт, 1961 года рождения, рабочий.

Из книги: Юрген Лемке. "Совершенно нормальный, но по-другому". Благодарим издательство "Magnus", в Берлине. Использованы иллюстрации из альбома Tom of Finland "Kake"