Когда Андреа Уолмутер (Andrea Wohlmuther) было четыре года, ее мать объявила о том, что является лесбиянкой, и развелась с отцом ради другой женщины. Долгие годы Андреа никому не говорила о сексуальной ориентации матери, боясь столкнуться с предубеждениями и непониманием, пока наконец не решилась рассказать, как сама научилась принимать все это.

Прошлым летом, когда отец вел к алтарю мою сестру - это было в нашем родном городе Оукленде, Новая Зеландия, - он сиял от гордости. Точно так же, как и моя мать со своей подругой, стоявшие чуточку в стороне. А поскольку сейчас я с нетерпением ожидаю собственной свадьбы, которая состоится совсем скоро, я знаю, что когда фотограф пригласит родителей невесты, чтобы всех запечатлеть на снимке, моя семья будет выглядеть немного по-другому, чем все остальные.

Когда мне было четыре года, мать оставила отца ради женщины. Первого октября, в тот день, когда моя семилетняя сестра Николь была в школе, мама спокойно объяснила мне, что она и папа больше не будут жить вместе.

Сперва я не очень расстроилась - я была слишком мала, чтобы понять, что происходит на самом деле. Но когда сестра вернулась из школы, и мама повторила ей ту же фразу, Николь разрыдалась. Она плакала так горько, что я последовала ее примеру, понимая, что здесь что-то не так. Кажется, это самый яркий эпизод, который запомнился мне из детства: мой красный шерстяной свитер, который впитывает капли моих слез.

Для отца камин-аут матери был как гром среди ясного неба. Некоторое время они пытались с этим бороться, а отец все списывал на мамины неудачи с работой.

До того, как я появилась на свет, у мамы была хорошая работа в Организации Объединенных Наций. А после моего рождения она стала официанткой. Отец был убежден, что мамино увлечение - это всего лишь некая "фаза", и что скоро она угомонится. Но этого не произошло.

Спустя несколько дней после того, как мама сказала нам, что оставляет папу, она привела в дом женщину Джен, пока отец был на работе. Джен разместила объявление о знакомстве в газете, и мама на него ответила. К тому времени они были знакомы три недели.

Мне показалось странным то, как они обнимались. Мама сказала, чтобы я не рассказывала отцу о визитах Джен, и я долгое время хранила их в тайне. Лишь две недели спустя, когда я вернулась домой из детского сада, мама приняла окончательное решение жить с Джен.

Однажды она спросила меня: "Ты знаешь, что происходит между мной и Джен?" Я ответила то, что в состоянии была понять в своем возрасте, - сказала, что считаю их друзьями. И мама произнесла: "Если у тебя будут возникать какие-то вопросы, обязательно задавай их мне".

Все, что я знала в то время - так это то, что мама больше не живет с папой, и что вокруг нее образовалась новая группа друзей, полностью состоящая из женщин.

Я безумно скучала по ней и обижалась на этих женщин за то, что они отбирают все ее внимание. Николь приняла на себя большую часть материнской заботы обо мне, она каждый день готовила мне завтраки, и в эмоциональном отношении я очень скоро стала полагаться именно на нее. Без сестры мне было неуютно. Николь была тем человеком, кто мог обнять меня, чтобы успокоить.

Напряжение, связанное с разводом, привело к тому, что мамины волосы быстро поседели, и она очень коротко остригла их, сделав прическу в стиле Энни Леннокс (солистка популярного в прошлом дуэта Eurythmics - Gay.Ru). Однажды, когда мы с Николь пришли к маме на выходные, сестра посмотрела на ее подруг-лесбиянок и шепнула мне: "Посмотри, у них у всех такая стрижка!"

Нам это показалось очень забавным. Наверное, когда мама совершила камин-аут, она почувствовала невероятную свободу - наконец-то она стала тем, кем действительно являлась. Позже мама рассказала мне, что знала о своей гомосексуальности всю жизнь.

Наши родственники были потрясены случившимся, и даже родственники мамы приняли сторону отца в довольно грязных судебных разбирательствах о том, с кем из родителей останемся мы с Николь. Папа очень боялся, что никогда не увидит нас снова, если мы будем жить с матерью и воспитываться в атмосфере, которая для него являлась абсолютно чуждой. Сестра не хотела переходить в другую школу, и когда социальный работник поинтересовался, с кем мы хотели бы остаться, мы ответили совершенно недвусмысленно: с папой. Сестра все еще винила маму в разводе и не могла ей этого простить.

Но ко всеобщему удивлению суд предоставил право опеки именно маме, а папа мог видеть нас по выходным и праздникам и брать нас с собой в отпуск.

Там мы с Николь стали жить вместе с мамой и Джен. Ей было тридцать с небольшим, она была полной и очень застенчивой. Я не помню, чтобы она пыталась нам что-нибудь объяснить. Если ей нужно было что-то нам сказать, обычно она делала это через маму. Она была крайне не уверена в том, как мы ее воспринимаем. Точно так же, как и мы сами.

Я познакомилась с детьми подруг-лесбиянок своей мамы, которые помогли мне относиться ко всему проще. Для них не было странным то, что мама и Джен делят общую спальню. В новом окружении я очень быстро поняла, что такое лесбиянка: это значит, что ты любишь женщин, а не мужчин.

Однако в школе ни у кого из моих одноклассников не было мамы-лесбиянки. Чтобы избежать ненужных вопросов, мама приказала мне говорить всем, что Джен - моя тетя.

Когда мне исполнилось восемь, я рассказала одному мальчику из класса, что моя мама - лесбиянка. Он выглядел удивленным, а на следующий день подошел и сказал: "Я подумал об этом и решил, что твоя мама не может быть лесбиянкой, потому что она родила тебя". Я тогда рассердилась. Он мне не поверил, но я получила хороший урок и больше ни с кем этим не делилась.

А Джен тем временем становилась все более капризной и замкнутой. Часто она уходила в свою комнату и запиралась там, сидя в одиночестве. Через некоторое время она стала пить. Мы с сестрой ходили по дому на цыпочках, стараясь не привлекать ее внимания. Когда мать рассталась с ней после года совместной жизни, у нее стали появляться подруги, которые к нам относились, скорее, как старшие сестры, нежели родительницы. У матери были партнерши, которые пили, курили траву. Одна из ее подруг, с которой мама прожила семь лет, продолжала носить обручальное кольцо и категорически отказывалась совершать камин-аут перед своей семьей и коллегами по работе.

К тому времени, когда мы достигли подросткового возраста, мы с Николь шутили, что это мамина судьба - влюбляться с женщин с психологическими проблемами. Принимая во внимание тот факт, что все эти годы я наблюдала за тем, что происходит, мне в конечном итоге надоело, что мама вечно попадает в одну и ту же историю. И я максимально ограничила любые контакты с ее подругами. В то время у меня самой стали появляться отношения, но я не приводила друзей к себе в гости. Когда мне исполнилось 18, я уехала.

В отличие от мамы, подруги которой часто менялись, у папы за это время было всего две женщины, причем на второй из них он женился. Когда мы с сестрой приходили к нему в гости, все было в порядке: мы смотрели кино, ужинали, и в его доме я чувствовала себя абсолютно спокойной.

А мама сталкивалась со всеми теми вещами, с которыми приходится сталкиваться любой матери-одиночке: вовремя прибегать домой, чтобы покормить нас, планировать бюджет так, чтобы мы могли позволить себе развлечения. Позже я поняла, что в борьбе за свое право быть тем, кем она является, мама воспитала независимость и в нас с сестрой.

Я очень любила оставаться с ней и Николь наедине. Она часто брала нас в путешествие на лодках или в пешие походы. Она очень внимательно относилась к нам и всегда проповедовала одну истину: "Делайте лишь то, что действительно хотите делать".

К тому времени, когда я стала старшеклассницей, я сознательно пыталась скрыть правду о сексуальной ориентации матери. Всякий раз, когда в разговорах кто-то отрицательно высказывался в адрес геев и лесбиянок, у меня все переворачивалось внутри, потому что я разрывалась между желанием защитить мать и необходимостью сдержанно вести себя, чтобы никто ни о чем не догадался. Мы жили в маленьком консервативном городке, среди невежественных представлений о геях, которые родители моих сверстников прививали своим детям.

Многие родители моих друзей догадывались о том, что мама - лесбиянка, и были не слишком счастливы, когда я приходила к ним в гости. Они пробовали выпытывать у меня правду, постоянно спрашивали, планирует ли мама снова выйти замуж, и есть ли у нее мужчина.

Я разработала целый набор неопределенных ответов для того, чтобы скрыть реальное положение вещей. Подруг своей матери я называла словом "партнер", без упоминания их пола, и отвечала: "Маме очень хорошо одной".

Я, конечно, могу понять, почему мама не хотела, чтобы мы рассказывали кому-то о ее сексуальности. Но мне жаль, что она не была более открытой с нами. Было бы проще, если бы она сказала: "Да, наша семья отличается от других, но мы любим друг друга, и у нас все в порядке".

Мать одного моего приятеля однажды сказала мне: "Тебе столько всего пришлось пережить, у тебя было такое трудное детство!" Я оскорбилась до глубины души. Ведь у меня были два родителя, которых я любила, и которые любили меня. И я думаю, что именно мое детство повлияло на то, каким человеком я выросла.

Как и большинство детей разведенных родителей я пыталась сохранять нейтралитет, зная о том, что между ними существует напряженность. Мне не хотелось обижать ни папу, ни маму. Я никогда не обвиняла маму в том, что она совершила камин-аут как лесбиянка. Я всегда понимала, что это - та вещь, которая ей неподконтрольна. Когда я была маленькой, мне было грустно от того, что у меня нет "нормальной" мамы. А сейчас я понимаю, что не хотела бы никакой другой.

Моя гомосексуальная мама с детства обучала меня толерантности и тому, что мир очень разнообразен. Благодаря ей я узнала, как много страданий могут причинить предубеждения, основанные на невежестве.

Лишь последние пять лет я совершенно свободно чувствую себя, говоря с людьми о гомосексуальности своей матери. Когда я стала работать, косые взгляды в мою сторону продолжались, и я чувствовала, что не могу достойно ответить на них.

Однажды я сидела в столовой с коллегами, которые ничего не знали о моей маме. И тут в разговоре всплыла тема воспитания детей геями и лесбиянками. Четверо из них были категорически против этого, утверждая, что подобное воспитание травмирует детей и рождает в них инакомыслие. Я почувствовала себя просто избитой, старое знакомое чувство стыда вернулось ко мне. Я была настолько потрясена! Я сидела среди них и не могла сделать ничего, чтобы защититься.

Мои отношения с мамой сегодня просто великолепны. Она десять лет прожила одна, вместе с Николь, которую я воспринимаю почти как свою вторую мать. Сегодня она признает, что многие ее решения в прошлом были не лучшими, но мне кажется, что оба моих родителя сделали все возможное для того, чтобы нам с сестрой было хорошо. Когда я это поняла, все детские травмы забылись сами собой.

Отец повторно женился через 14 лет после развода с мамой. И моя мать после вереницы неудачных отношений наконец-то встретила великолепную и заботливую партнершу, с которой мы замечательно ладим.

Когда 24 года тому назад мама совершила камин-аут, это было чем-то невиданным и для меня, и для нее самой. А сегодня я понимаю, что, несмотря на все это, мы остаемся обычными людьми. Однажды вечером я сидела в компании приятелей, которые заговорили о геях, и я наконец отважилась произнести: "Моя мама - лесбиянка". Знаете, что сказал на это мой друг? "Правда? Вот это круто!" И я подумала, что это действительно круто.