Викторианская Англия унаследовала неприязненное отношение к однополым сексуальным связям, особенно среди мужчин; гомосексуальность тогда не только считалась порочной, но и воспринималась как зло, направленное против общества. Акт короля Генриха VIII 1533 г. о придании гомосексуалов смерти применялся в течение трехсот лет, казнь как меру наказания за однополый секс сменили два года тюремного заключения и работ лишь в 1861 г., но общее предубеждение ослабевало очень медленно. Перемирие еще долго было неустойчивым, общественное мнение не раз провоцировало скандалы на тему о "порочных связях".

В 1889 г. британская пресса месяцами будоражила воображение обывателей "картинками" из обнаруженного на Кливленд-стрит в Лондоне мужского публичного дома, в числе клиентов которого оказался внук королевы Виктории принц Альберт Виктор. Шестью годами позже осуждением и тюремным заключением завершился один из самых громких процессов века - против Оскара Уайльда, разрушивший репутацию и сломивший личность известнейшего англичанина того времени.

Но даже при всей выраженности социального неприятия гомосексуальности альтернативе не могло не остаться места, и множество людей, несмотря ни на что, жило так, как им этого хотелось. Развитая гей субкультура существовала в Англии с XVII в., и это давало геям возможность для общения и устройства счастливой жизни вместе.

Одной из этих пар были обыкновенные англичане Монтегю Гловер и Ральф Холл, которым не помешали прожить вместе полстолетия ни мнение обывателей о допустимом и недопустимом, ни столь обостренно воспринимавшееся обществом в то время различие их происхождения, социального статуса и образования. Старший, Монтегю, был достаточно состоятельным, чтобы нанять слугу: его роль для соседей играл Ральф, его бойфренд. Все остальное: занятия в саду, чашечка чая поутру в постели, тихие вечера у камина - было, как у всех; не было только женских и детских лиц в их семейном альбоме.

Из дневников и писем современников:

"... Стоило мне выпить бокал-второй, как меня было не удержать: я начинал хабалить... Нам было смешно, мы веселились - мы были геями... Любому могло бы показаться, что весь этот треп о шмотках, обуви, прическах - просто какая-то детская болтовня, но таким было наше немужское понимание красоты! Мы любим тело и, в отличие от вас, господа натуралы, не стесняемся этого. Какое удовольствие нечаянно встретить новичка-гея и на ходу бросить ему: "Привет, дорогой!". Вы не можете представить себе, что значит для нас возможность быть вместе с тем, в кого влюблен, - вместе одну лишь ночь или всю жизнь!.."

Гловер родился в Лимингтоне в 1898 г. в семье преуспевающих торговцев недвижимостью и продуктами питания в розницу. Из стен колледжа, с началом I Мировой войны, Монтегю отправился на фронт, откуда вернулся спустя два года кавалером ордена Военного Креста за воинскую доблесть. Позже, завершив учебу в Школе архитектуры лондонского Университетского колледжа, Монт остался жить в столице, чередуя государственную службу и работу частным архитектором.

Первую половину 30-х годов Гловер провел большей частью на своей недавно приобретенной земле на окраине поселка между Ковентри и Лимингтоном, проектируя, выстраивая и обживая небольшой коттедж, вскоре ставший "милым домом" для него и его любимого парня, пятнадцатью годами младше него, выходца из рабочей среды, его шофера и слуги Ральфа Холла. Счастливое для них время, прожитое вместе, год за годом отразилось во множестве сделанных им фотографий.

Монт увлекся фотографией еще во время войны и продолжал снимать более сорока лет. Его подлинной страстью была портретная съемка: первыми его моделями стали офицеры и солдаты, с которыми он провел бок о бок годы в окопах и казармах. Фотографировать мужчин сделалось его хобби: большинство созданных Гловером образов - юноши и молодые мужчины.

Мода фотографировать тела мужчин родилась еще на рубеже веков, вслед за охватившим континенты по обе стороны Атлантики увлечением спортом и связанным с ним культом здорового и сильного тела. Ранними фото "натурщиками" были цирковые акробаты и силачи, успешно выступавшие в мьюзик-холлах и театрах варьете. Их фотографии - в основном благодаря множеству иллюстрированных спортивных журналов - найдя спрос, повсеместно распространились уже в первые годы века. Но в тот момент "телесная" мужская фотография коммерчески еще не была ориентирована на геев: не воспринимая очевидный для нынешнего зрителя гомоэротический контент образов атлетов и бодибилдеров, современники видели в крепких телах героев, нарочито застывших в классических античных позах, лишь воплощение "олимпийской" идеи "мускулистой мужественности".

Монтегю, нуждавшийся - быть может, острее, чем другие - в визуализации своих гомоэротических грез, создал собственную фотогалерею, отразившую его понимание и восприятие сексуальности мужских тел, прижимающихся друг к другу - футболистов и полуобнаженных пловцов, гвардейцев, облаченных в парадные мундиры, полисменов, многоликого рабочего люда...

Гловер не расставался с камерой, снимая всех, кто его привлекал - мимолетно или всерьез: строителей, дорожных рабочих, молочников, почтовых служащих, мальчиков - разносчиков, докеров, фермеров, торговцев - словом, работяг, к которым его неудержимо тянуло всю жизнь. Они его завораживали - естественно брутальные, "настоящие" мужчины, не обремененные грузом "хороших манер", населявшие мир совсем иной, чем тот, которым жила его семья, - мир неотесанных грубиянов, грязные, заношенные робы которых влекли Монта, возможно, сильнее, чем скрытые ими их бледные, уязвимые тела.

Монт собрал богатый гардероб рабочей униформы, в которую поочередно одевал свои модели, создавая серии фотографий рабочих самых разных специальностей; дополненные колоритными "живыми" снимками с улиц, они составили целые альбомы типажей обитателей Восточного Лондона.

Страстью Гловера - еще со времен I Мировой - были и военные; сохранился альбом сделанных в Италии в 1918 г. фотопортретов и групповых снимков его фронтовых приятелей - в том числе, Эрни, о котором Монт много и тепло писал в своем армейском дневнике.

Из дневников и писем современников:

"... Еще в юности я почувствовал непреодолимое влечение к солдатам. Видеть их, касаться их, мужественных парней, возбуждало меня немыслимо. Тогда я влюбился в офицера, и с тех пор жутко вожделел к диким мужским особям..."

Очевидно, именно тогда в Европе, возможно, впервые так остро ощутившей горечь военных смертей, родилось особенное, глубоко интимное отношение к солдатам: чумазые недоросли из рабочих кварталов городов неожиданно превратились в "наших мальчиков", прославленных защитников нации; они, герои - мальчишки, и сами влюблялись друг в друга.

Из дневников и писем современников:

"... Охваченные липким страхом погибнуть, солдаты любили друг друга в окопах - запросто, не стыдясь своих чувств - вглядывались в юные лица, боясь разглядеть в них тень смерти, едва надеясь искупить любовью весь ужас их нынешнего положения. Тогда как Европа смертельно корчилась в собственных отбросах, мужчины любили..."

Вернувшаяся с фронтов армия принесла с собой дух победы; военная форма, рождая ощущение силы и мужественности, сразу сделалась самым мощным движителем гомоэротических фантазий. Некий современник Гловера откровенничал в письмах кому-то: "Мое желание, мой дорогой, состоит в том, чтобы быть задавленным насмерть между ляжками гвардейца!" К тому же связь с солдатами казалась их поклонникам - возможно, вполне обоснованно - более чистой и безопасной, более натуралистичной, сырой и естественной.

Теми особенными преимуществами, что давала военным их амуниция, армейцы пользовались и до I Мировой на протяжении как минимум столетия, пополняя торговлей своими телами скудное казенное содержание. Секс с мужчинами, даже если он не доставлял самим солдатам особого удовольствия, приносил, тем не менее, денег за полчаса больше, чем давала неделя службы. Юным офицерам, конечно же, удавалось ухватить еще больше - как у клиентов, так и у собственного начальства, слухи о небескорыстной протекции которого, едва не превратившейся в обыденное явление, выплеснулись даже в прессу. Ропот быстро угас, но вызов был брошен: неожиданно вспыхнувшая страсть чинов к брутальным крепышам из глухих деревенек грозила сломить вековую традицию пополнения королевского офицерского корпуса холеными "оксбриджскими" денди...

Поступая на военную службу, вчерашние деревенские парни делались завзятыми горожанами. С эпохи наполеоновских походов воинская проституция укоренилась во всех гарнизонных и портовых городах; повсюду возникли популярные среди геев пабы и круиз-пятачки, населенные доступными солдатами и матросами. Гладко выбритые, ухоженные и навощенные, по-британски предупредительные и по-армейски мужественные, улыбчиво предлагающие себя в услужение, они подобрали под свои промысел целые кварталы Портсмута, Саутгемптона и Лондона, надолго запомнившиеся как места бойкого солдатского съема. "В моем полку это было обычным делом. Неужели этого кто-то не знает? Да так было везде..." - этим словами открывается шедевр викторианского порно, опубликованные в 1881 г. "мемуары" некоего Джека Саула, в прошлом солдата, "The Sins of the Cities of the Plain, or the Recollections of a Mary-Ann".

Продолжение следует.