Глядя на дошедшие до наших дней фотографии и портреты великого норвежца Эдварда Грига, всякий раз поражают его необыкновенные добрые глаза. Да и весь его облик удивительно романтичен - вьющиеся светлые волосы, ниспадающие длинными, густыми локонами, чувственные губы, небольшой, но правильной формы подбородок - необыкновенной нежности и обаяния образ. Такова и музыка этого композитора - мудра и наивна, тепла и сдержанна, совершенна и доступна, темпераментна и лирична.

У многих композиторов существует так называемый "музыкальный дневник их жизни". У Шуберта, например, - его песни, у Гайдна - симфонии, у Шопена - мазурки. У Грига же - "Лирические пьесы", написанные для фортепиано. Хотя почему-то наибольшей популярностью из сочинений Грига пользуется симфоническая музыка к драме Генрика Ибсена "Пер Гюнт". Это сочинение чуть ли не в обязательном порядке играет каждый оркестр - будь он даже третьесортного "ранга". "Танец Анитры", "Песня Сольвейг", "Смерть Озе" - всё это музыка, приобретшая чрезвычайную популярность. А вступительные аккорды его фортепианного Концерта? Это же настоящий лирический гимн! Люди не всегда запоминают названия того или иного музыкального произведения, но, стоит музыке зазвучать, - оказывается, это "любимая вещь"! Многие произведения Грига подходят под эту категорию.

Говорят, музыкальный язык Эдварда Грига глубоко национален. Однако, было бы неверно рассуждать лишь только так. Музыка Грига прежде всего очень понятна, доступна каждому, т.е. человеку любой национальности и вероисповедания, ибо она - очень жизненна и правдива. Когда-то Чайковский сказал, что композитору необходимо сочинять музыку всегда, в любой момент, даже когда он абсолютно не склонен это делать по каким-либо причинам. Вряд ли можно отнести эту реплику к творчеству Грига - здесь каждое сочинение напоминает абсолютное откровение, которое невозможно выразить словами. Будь это незатейливая норвежская песенка, будь это восторженная поэма "Erotic" или щемящая до боли музыкальная исповедь под названием "Одинокий странник".

Казалось бы, жизнь Эдварда Грига - счастливая жизнь. Он никогда не жил в нищете, всегда охотно издавался, был широко популярен в течение жизни, жил верной супружеской жизнью с замечательной женщиной Ниной Хагеруп. Эдвард и Нина очень любили Россию, в этой стране был их самый близкий друг - Пётр Ильич Чайковский. Эта дружба была одной из наиболее верных и продолжительных, если, к тому же, учесть, что "с друзьями" Чайковскому явно не везло. Эдвард и Нина неплохо владели русским языком, часто путешествовали по России, нередко в сопровождении Петра Ильича, имели много русских друзей и даже какое-то время жили в России.

Казалось бы, жизнь Эдварда Грига - счастливая жизнь. Но это только казалось...

Если вспомнить новеллу Стефана Цвейга "Смятение чувств", то жизнь Эдварда Грига проводится прямой параллелью с жизнью цвейговского героя - профессора английской филологии. Имея замечательную, любящую жену, обладая от природы огромным талантом, пользуясь заслуженным авторитетом, Григ не имел самого главного, столь необходимого и желанного. По всей видимости, в ранние годы жизни проблема отношений с мальчиками беспокоила Грига не столь сильно. Дружба и доверительные отношения с Чайковским во многом повлияли на Грига - не столь в профессиональном плане, сколь в смысле самоопределения как человека. В результате - вполне понятно, что музыка стала единственной душевной отрадой Грига. Здесь он мог сказать всё, что хотел. Но, чем старше он становился, тем больше и явственнее понимал, что "уйти в мир музыки" это совсем не значит уйти от самого себя.

Роковая встреча Эдварда Грига с юным Перси Грэйнгером произошла тогда, когда композитор был уже в преклонном возрасте. Может быть Григ, как обычно происходило в его жизни, смог бы побороть свои желания и не поддаваться соблазнам, вызванным красотой и обаянием Перси. Но Грэйнгер сам бросил Григу "любовную перчатку", - так, скуки ради, от нечего делать. Каким образом это отразилось на Эдварде, остаётся лишь догадываться. Но, думается, здесь нет особой загадки - что может произойти в душе человека столь зрелого возраста, когда всю свою сознательную жизнь он тщательно боролся со своими заветными желаниями, подавлял их как мог, но однажды почувствовал, что больше нет сил отравлять себя этим безжалостным давлением, которое становилось всё более и более невыносимым. Настал момент, когда Григ сказал: "Я люблю его! Я люблю его так, как может любить молодая женщина! Я люблю его со всей страстью, которая есть во мне!"

Разумеется, юный Перси Грэйнгер знал об этой страсти. Но что может думать молодой человек, который сознательно уходит от взаимности, что просит его друг? Что может думать тот, кто думает прежде всего о самом себе, а уж в последнюю очередь о другом - несмотря на то, что тот, другой, с каждой минутой сжигает себя в адском пламени любви, уже не в состоянии ничего с собой поделать? Да, Перси сам завёл с Григом любовную игру - но вряд ли он рассматривал эту игру как нечто более серьёзное...

Каким образом повернулись отношения Перси и Эдварда - не известно. Однако, сохранилась фотография, на которой рукой Грига написано: "Перси, Перси, пожалуйста, будьте милосердны!"

Наивная, в чём-то даже детская фраза, на первый взгляд. Но если хорошенько призадуматься...