Сыграно жизнями

МОБИЛЬНЫЙ

Сыграно жизнями

В филиале московского Театра имени Пушкина показали новый спектакль "Откровенные полароидные снимки" по пьесе современного английского драматурга Марка Равенхилла в постановке Кирилла Серебренникова.

Третья в этом сезоне премьера на Малой сцене - успех не только ее создателей, но и худрука театра Романа Козака: флигель в Сытинском переулке стал одним из самых интересных театральных адресов города.

Драматургия Марка Равенхилла (Mark Ravenhill) победоносно прокатилась по европейским сценам конца 90-х годов. Во всех странах, где игралась его первая пьеса-хит "Shopping and Fucking", газеты наверняка писали про шокирующую откровенность и социальную остроту, обыватели ежились и обзывались какими-нибудь нехорошими словами вроде нашей чернухи. Новое сочинение могло удостоиться того же.

В пьесе "Откровенные полароидные снимки" действуют вернувшийся после отсидки левый экстремист, его бывшая подружка, теперь делающая мелкую партийную карьеру, его старый враг и теперешний мафиози, стриптизерша ночного клуба (его случайная знакомая) и ее приятели, один из которых - гей-проститутка, качок и путешественник, а другой - его покупатель, умирающий от чумной болезни, которую ни разу не называют. Человеческие связи тут случайны: завязываются и рвутся, а диалоги - стремительны и неочищенны. Социальная сатира упакована в мусорные слова и пакеты от фаст-фуда.

Притягательность Равенхилла очевидна, и над этим феноменом еще предстоит поломать голову. В Англии для него и еще нескольких драматургов, образовавших подобие "новой волны", придумали особое понятие "in-yer-face", то есть испорченное выражение "в твое лицо". Драматурги in-yer-face пишут пьесы буквально своими жизнями. Сара Кейн (Sarah Капе), написав пьесу о самоубийстве, сама полезла в петлю. Марк Равенхилл, пишет о безнадежной болезни, и не с чужих слов.

Между тем режиссер Кирилл Серебренников, объявивший себя вестником нового, социально чуткого театра, ставит не социальный памфлет и не трагическую хронику, а комедию, замешанную на детских сказках. Содержание одомашнено: имена адаптированы, тюремный срок сокращен и отсчитывается от эпохи наших крутых разборок начала 90-х, а нанятый мальчик, в оригинале пьесы - русский, превращен в украинца.

Белым кафелем выложены и стены, и пол, в котором сделаны протоки для воды. Зрители тоже оказываются внутри этого скользкого и холодного пространства, придуманного художником Николаем Симоновым. Оно немножко напоминает метро и очень сильно - чистый общественный туалет. А потом - еще и морг, где в черном полиэтилене лежит герой: он перестал принимать таблетки и умер. Его случайный друг, будто льдом, обкладывает тело замороженными куриными тушками, обернутыми в полиэтилен. Труп оживает и просит живого в последний раз устроить ему оргазм. Как оказывается, только для того, чтобы иметь возможность признаться в любви. Самую сильную сцену спектакля (и пьесы тоже) Евгений Писарев и Анатолий Белый играют очень смешно. Собственно говоря, только так ее и можно играть. Ведь обреченный герой запрещал другу только одно - жалеть себя.

Героям много чего хочется и много чего нельзя. Персонажи спектакля Серебренникова еще не совсем выросли. Поэтому мальчики, будто зайчики на детском утреннике, напяливают детские плюшевые шлемы с длинными ушками, а стриптизерша с мафиози разыгрывают свою довольно острую по сути взаимоотношений сцену как встречу Красной Шапочки и Серого Волка. Финал и вовсе сказочный: с белым тюлем и мнимым единением персонажей. Кирилл Серебренников не сгущает краски, а вроде бы их даже размывает, подгоняя и облегчая весьма драматические события. Но эта кажущаяся поспешность то и дело цепляется за выразительные детали и актерские тонкости. Режиссура Серебренникова жадна до возможностей театра и рискованна по отношению к возможностям восприятия. Собственно, смесь этих качеств определяет и суть той жизни, которую драматург пытается разглядеть in-yer-face.

Спектакль стремителен (пока актеры даже не всегда поспевают за заданным ритмом) и каким-то непостижимым образом чутко откликается на новые ритмы большого города. Где очень страшно взрослеть, где за каждым проявлением силы таится пропасть беззащитности. Где извращенность и наивность часто неотличимы друг от друга, а равнодушие может оказаться благотворнее приязни. Где сказать слово "люблю" можно только под страхом смерти, а еще лучше - после нее. И если вы хотите узнать, что такое современный театр, непременно сходите на "Откровенные полароидные снимки". Вполне возможно, что вы убежите со спектакля прочь с проклятиями и обидами. Но зато не сможете больше сказать, что современного театра нет. Как утверждает новый Оксфордский словарь, in-yer-face - это не просто нечто, что шокирует агрессией и раздражает. Это еще и то, что не удастся игнорировать.