Анатолию - 8 июля 1877 года - "Вечером ездили в коляске на острова. Погода была довольно скверная и моросило. Просидели одно отделение и поехали домой. По части лишения девственности не произошло ровно ничего. Я не делал попыток, ибо знал, что пока я не войду окончательно в свою тарелку, - все равно ничего не выйдет. Но были разговоры, которые еще более уяснили наши взаимные отношения. Она решительно на все согласна и никогда не будет недовольна. Ей только нужно лелеять и холить меня. Я сохранил себе полную свободу действий. Принявши добрую дозу валерьяна и упросивши конфузившуюся жену не конфузиться, я опять заснул как убитый. Этот сон большой благодетель. Чувствую, что недалеко время, когда я окончательно успокоюсь".

Модесту - 8 июля 1877 года - "Вчера мы провели день довольно приятно, вечером катались, были в каком-то увеселительном месте на Крестовском, а ночь прошла очень покойно. Лишения девственности не произошло, да может быть и не скоро еще произойдет. Но я обставил себя так, что об этом и беспокоиться нечего. У жены моей одно огромное достоинство: она слепо мне подчиняется во всем, она очень складная, она всем довольна и ничего не желает, кроме счастия быть мне подпорой и утешением. Сказать, что люблю ее - я еще не могу, но уже чувствую, что буду ее любить, как только мы друг к другу привыкнем".

Анатолию - 9 июля 1877 года - "Сегодня ночью произошла первая аттака. Аттака оказалась слаба; положим, сопротивления она не встретила никакого, но сама по себе была очень слаба. Однако этот первый шаг сделал очень много. Он сблизил меня с женой, ибо я предавался различным манипуляциям, которые установили между нами интимность. Сегодня я чувствую себя несравненно свободнее относительно ее".

Как известно, совместной жизни с женой у Петра Ильича так и не получилось. Последовали отчуждение, разрыв, неудачные попытки развода. Прибавим к этому постоянный страх шантажа. Уже через полтора года после приведенных эпизодов в купированном отрывке из письма к Анатолию - от 26 декабря 1878 года/7 января 1879 года - находим характерные "подозрения" композитора. Он воображает, в частности, что жена может начать уголовное дело с обвинениями его в "противоестественном" способе сожительства с ней. Впрочем, тут же Петр Ильич называет подобные фантазии "чистым сумасшествием"...

Тематика всех остальных сокращений в тексте автора уже никоим образом не связана с конкретными проявлениями его природных склонностей, но так или иначе отражает "перестраховочные" мотивы в работе редакторов разных изданий, а если еще точнее - уровень ханжества. Наиболее показательны в этом отношении купюры в письмах к любимому слуге, Алексею Софронову. Наличие сексуальной связи с ним документально не подтверждается. По некоторым косвенным деталям в письмах Чайковского к Модесту можно предположить, что такая связь существовала в первые годы службы Алексея у композитора. В более поздний период никаких намеков на это нет: к тому времени Софронов уже дважды был женат. Основой же отношения Чайковского к нему всегда была скорее отеческая, нежели "чувственная" любовь.

Следуя редакторской логике, можно без сомнения убедиться, что Петра Ильича подозревали даже в "кровосмесительном сожительстве" с родными братьями! (Ничего подобного, конечно же, не было - нет ни одного прямого свидетельства о его "связи" ни с братьями, ни с любимым племянником В.Л.Давыдовым.) Как уже отмечалось, зачастую из писем изымались самые обычные поцелуи и объятия, выражения любви. Особенно яркий пример редакторской "святости" находим в купюрах из письма к Анатолию:

29 сентября 1878 года - "... в Кларане работать удобнее, чем в Петербурге, где все-таки шумно, людно, суетно и где я не могу устроиться так, чтоб ничто не отвлекало от работы. Но вот в чем дело. Я, конечно, не уеду за границу, не пожив с тобой, или лучше сказать, под тобой. Итак, я давно уже решил мысленно, что или весь ноябрь, или часть ноября и декабря я проживу в Петербурге с специальной целью насладиться твоим сообществом. Потом я уеду за границу; буду много работать, а в начале весны приеду в Петербург и опять поживу под тобой".

Безусловно, выражения "пожить с тобой" и "под тобой" трактовались редакторами в сугубо эротическом плане. И стоит только удивляться подобной близорукости, поскольку в том же письме, в самом конце Чайковский сам объясняет смысл своих выражений: "Сходи посмотреть, есть ли подходящий № под тобой". Таким образом, речь шла всего лишь о нежелании композитора жить с братом в одном номере гостиницы или меблированных комнат.

Много сокращений и в описаниях композитором разного рода медицинских проблем, особенно "сифилитических", у своих родных и близких (Анатолия, И. Котека, А. Софронова, Н. Кондратьева и др.). Правда, в ранних изданиях такие описания даны более подробно, нежели в ЛПСС.

И наоборот, последнее издание более "расковано" в политическом плане: здесь уже не стесняются слова "жиды", употребляемого Чайковским очень часто (в основном по отношению к жителям еврейских местечек рядом с Каменкой и Вербовкой, где он часто гостил у сестры), не боятся ругательных выражений в адрес немцев - как было в предвоенном ЧР, и т.п.

Впрочем, и в ЛПСС есть примеры политического ханжества редакторов. Так, в частности, выпущено сообщение о еврейском погроме на Украине в письме к Анатолию:

6 мая 1881 года - Между жидами здесь невообразимая паника после того, что их в Смеле били. Теперь там, в Смеле, идет расправа: дерут, секут и бьют нагайками участников бунта. Хоть и тяжело это, а надо согласиться с добродушным Владимиром Андреевичем, что так и следует, если хотят предупредить разгром панов, долженствующий последовать после жидовского". Днем позже об этом же Чайковский писал и Модесту:

7 мая 1881 года - "Только антиеврейское движение, произведшее в Каменке страшную панику между жидами, немножко беспокоит. Особенно было страшно после того, как в Смеле произошел разгром. Лавки здесь два дня были закрыты. Евреи сидели кучами около своих домов и плакали, как на реках Вавилонских. Теперь выяснилось, что в народе до сих пор существовало убеждение, что бить жидов царь велел. Сегодня арестовали Ивана Савченку, проповедовавшего избиение евреев. Уже если давыдовский кучер был глубоко убежден в правоте дела избиения, то можно себе представить, как безгранично верили в это крестьяне".

Что касается "ненормативной лексики" (она встречается, пожалуй, чаще всего в письмах к П.И. Юргенсону), то здесь все издания единодушны: ни одного "непечатного" слова. К сожалению, это порой лишает язык автора присущей ему живости, а иногда и характерного "чайковского" юмора. Одним из таких примеров, где элемент "нецензурности" придает содержанию особую эмоциональную окраску, является письмо Чайковского к П.И.Юргенсону от 17/29 января 1878 года - шесть "крепких" выражений в связи с нежеланием участвовать в концертах Парижской выставки!

 Заслуживают внимания и некоторые курьезные ситуации, в которые иногда попадал Петр Ильич. Такие случаи дают нам возможность увидеть не только "неожиданного" Чайковского (чего тоже стыдились в свое время редакторы), но и оценить уровень его самоиронии, его блестящий литературный стиль в описаниях этих "курьезов".

В одном из самых ранних писем к отцу, И.П.Чайковскому, будущий великий композитор, рассказывая о своем путешествии за границу, повествует о маленькой "неприятности", приключившейся с ним в пути:

9/21 июля 1861 года - "В Динабурге нас посадили в очень удобный дилижанс, и через сутки уже мы были в Ковно, где со мной случилось весьма неприятное происшествие. Не доезжая до Ковно, в одной из станций я отправился отдать большой долг природе, но почувствовал вдруг довольно сильный припадок геморроя, т.е. некоторую боль в заднем проходе и огонь. Я сообщил об этом ехавшему с нами французу, премилому господину, и он посоветовал выпить мне стакан холодной воды, что я и исполнил. Вода подействовала на меня слабительно, и вдруг, почти въезжая уже в Ковно, я почувствовал такое непреодолимое желание испражниться, что панталоны послужили мне нужником. Можете представить мое положение; в Ковно я прямо отправился в нужник и для омытия себя должен был пожертвовать целою парою белья. Как это происшествие ни неприятно - но оно все-таки не несчастье, а потому я повторяю, что путь наш свершился благополучно".

Еще одна трагикомичная ситуация (представляющая редкий случай понаблюдать Чайковского в нехарактерном для него состоянии гнева) изложена в письме к Анатолию от 8/20-10/22 декабря 1877 года:

"Вчера вечером у меня была сцена с Алешей, начавшаяся тем, что я заметил, что он потихоньку от меня приготовлял себе какую-то мазь на тряпке. Заметил я это уже не в первый раз в эту неделю. До сих пор он меня успокаивал тем, что прыщик какой-то и где-то вскочил. Но вчера он покраснел, и я заподозрил, что у него что-нибудь с детородным членом. Я стал приставать, что и как. Он упирался. Я вдруг рассвирепел, разодрал галстук, рубашку, сломал стул и т.д. Когда я предавался этим странным гимнастическим упражнениям, вдруг я встретился с ним глазами. Он был до того испуган, до того жалобно смотрел на меня, совершенно побледневший, так потерянно говорил "что с Вами, успокойтесь" и т.д., что я тотчас же успокоился. Тотчас после этого Алеша начал плакать, и я насилу мог его успокоить. Разумеется, произошла сцена примиренья. Толя! ты не можешь себе представить, какое это милое и хорошее существо, несмотря на его видимую грубость и видимое равнодушие. Оказалось, что у него самый обыкновенный чирий и что он скрывался просто оттого, что, зная, как я суечусь, когда кто-нибудь около меня хоть немножко нездоров, хотел оставить меня в неведении. Нужно знать его так, как я его знаю, чтоб оценить его милые качества. Но вот что досадно! Он не взял с собой книг (кроме Арифметики Евтушевского и Библии), и ему нечего делать. Третьего дня я заставил его написать письмо Модесту, поправил все ошибки, как сумел объяснил правила и велел переписать. Сегодня такое же письмо он напишет Николаю Львовичу. Хорош этот Николай Львович! Представь себе, что он брал письма, которые приходили ко мне на квартиру, распечатывал и читал их!!! Когда я ему написал письмо из Кларанса насчет Алеши, то он предложил Алеше ответить мне, что последний болен и не может ехать. Вообще он его всячески уговаривал не ехать и пугал всякими страхами. Глупый старикашка и не совсем честный?"

Содержание

В постели с Чайковским - 1 """
В постели с Чайковским - 2 """
В постели с Чайковским - 3 """
В постели с Чайковским - 4 """
В постели с Чайковским - 5 """
В постели с Чайковским - 6 """
В постели с Чайковским - 7 """
В постели с Чайковским - 8 """
В постели с Чайковским - 9 """
В постели с Чайковским - 10 """