"И ГЛАЗА В ДВЕ ЧЕРНИЛЬНЫЕ КАПЛИ"

ПОЛКА

Полка располагается над телевизором и потому вечно мозолит глаза.

Она не очень длинная - метра эдак полтора. И неширокая тоже - места для всякой чепухи там немного, а потому выбирать пришлось не абы как. С умом вроде бы. Или с сердцем - не сразу поймешь.

С левого боку на полке сидит плюшевый заяц. Его мой мальчик купил и велел звать "Казимиром". Если бы у зайца не было таких длинных ног и ушей, то он сошел бы и за медведя.

Заяц, которого велено звать "Казимиром", подпирает иконку - мне ее мать вручила. Я уезжал, она сказала, что икона меня охранять должна, а лицо у нее подрагивало - мать будто прощалась со мной навсегда, хотя сама приезжала ко мне уже целых два раза, и все оказалось куда лучше, чем ей виделось в ее страшных снах.

У иконки в ногах - раскрашенный глиняный кот. Маленькая фигура в угловатых красно-сине-желтых узорах. Мне кота подарила одна милая толстушка, с которой мы считались друзьями. Потом она сильно похудела, кончилась и дружба.

Еще дальше - кубок. Он из неведомого металла, а невысокая ножка украшена стекляшкой. На кубке - надпись, которая информирует о первенстве моего мальчика в каком-то забеге в те еще времена, когда он был настоящим мальчиком, а не здоровяком о ста с лишним кило. Мальчик мой победы своей не помнит, и как-то не очень напоминаниям о ней и радуется.

За кубком - портрет моего мальчика в мальчишеском рыжем возрасте. Он смотрит умильно и на себя совсем непохоже.

Затем следует будильник старый из желтоватого пластика. Про него можно сказать только то, что иногда он звонит не вовремя.

Шкатулка, которую из-за тесноты пришлось разместить в профиль, сделана из металла. Она вся такая витая, на кривых ножках. Ее можно было бы и барочной назвать, если бы она не была настолько рыночной, что особенно заметно от соседства со старинным серебряным подсвечником - в меру пузатым и в меру стройным - формы у него выверены, а шкатулку рядом будто пучит. Внутри нее кстати лежит пара моих долларовых гонораров - небольших, а покупать мне на них здесь нечего.

Ближе к правому концу полки разместился медведь. Он плюшевый и косматый. Не очень красивый, но мне тоже - особенная память. В те времена, когда я еще не научился транслировать уверенность в безоблачности своего семейного счастья, было мне курьезное предложение - бочкообразный дядя подарил медведя и, хитро подмигнув, сказал, что если, мол, я захочу, то могу всегда рассчитывать на него.

С того времени мы раздружились, а медведя я храню по неизвестным причинам. Возможно, это что-то по Фрейду. Или в напоминание, что могла произойти со мной какая-то параллельная жизнь.

Совсем уже с краю стоит полупрозрачная коробочка из неизвестного мне материала. Я нашел ее в доме у матери моего мальчика. Его мать умерла, было грустно очень, я взял на память эту вещицу - она стояла на шкафу среди безделушек в той комнате, где мой мальчик родился. Внутри коробочки лежали монетки. Они и сейчас там лежат.

А венчает галерею банка с цветком и пробковой крышкой. Она сделана не то для микстур, не то для варенья. Я полюбил ее за пузатость, положил в нее синтетическую розу, крышкой закрыл и не тужусь этот предмет как-то интерпретировать. Что-то, наверное значит, но неважно что.

Иначе бы я точно знал. Ведь важное не проглядишь. Оно всегда само лезет на глаза. Маячит.

МОЙ ГОРОД

Вспомнил, как после всего лишь недельного отсутствия, у меня сильно застучало сердце: мы подлетали к аэропорту, и я увидел переливчатые высотки.

Было чувство, что я возвращаюсь на родину.

Мне даже неловко стало - потому что моя настоящая родина мне ничего плохого не сделала. Так сложились обстоятельства, я уехал, не особенно задумываясь надолго ли. Здесь у меня была затяжная депрессия, здесь я прыгал со сломанной ногой, здесь мы отбивались от подонков. Но еще здесь были и прогулки по набережной, и пляски до полного изнеможения, и застольные беседы в полшелеста, когда ты сидишь за столом, за окном переливается темнота, а от пламени свечи глаза похожи на две чернильные капли.

Моя мать говорит, что родина там - где тебя любят. Это она так разрешает моему мальчику его чувство. Благоволит.

Я согласен. Меня здесь любят. Во всяком случае, больше, чем в Москве, опыт жизни в которой оставил ощущение длинного такого неудобства - иногда веселого, иногда поучительного, но всегда какого-то лишнего, словно ты в чужом месте совершаешь что-то тебе не совсем свойственное.

О городе, в котором родился, я не могу сказать ничего плохого. А хорошего - не хочу.

А вот здесь - в городе, который просто под руку попал, был выбран по случаю, как в лотерею - я чувствую себя в своей тарелке: он претендует на столичный шик, но в саду перед окном прыгают белки, он богат, но ненарочит, в нем все - моего размера. Город, который всегда сам по себе. И если меня спрашивают про место, где мне хотелось бы жить, то я отвечаю: "Я там уже живу".

Я здесь и умереть согласен. А это действительно о чем-то говорит.

ПРИОБРЕТЕНИЯ И УТРАТЫ

Вчера ходили смотреть дом. Он в десяти минутах ходьбы, после квартала средней руки и на подходе к кварталу, где руки требуются сплошь золотые.

Честно говоря, я не совсем понял, зачем нам смотреть дом, который купила его начальница.

- Четверть миллиона, - шепнул мне мой мальчик, когда мы туда шли.

- И что с того, что четверть? - нарочито громко сказал я.

Мне эта секретность ни к чему. Цифры для меня не очень важны, главное, чтобы их хватало на что-то нужное.

Мы живем в хорошем районе. Зелено, тихо, виллы кругом, а до метро рукой подать. Напротив живет сановитый священник в казенном особняке - у него личный шофер, а вчера садовник полдня подстригал кусты в его саду. Еще рядом проживает образцово-показательная семья. Он - молодой и красивый, она - молодая и красивая, их открыточных детей (мальчика и девочку) холеные дедушки и бабушки привозят на дорогих машинах из дорогих интернатов, а к праздникам фасад дома украшают наемные дизайнеры - все образцовое, показательное и неживое. Еще по соседству проживают благообразные старушки, которых я все время путаю. И их взрослые дети, которых я никогда толком не видел, потому что они, в отличие от меня, работают не на дому.

Из всех домов на нашей улице, тот, в котором проживаем мы - самый страшный. Трехэтажная коробка без излишеств грязно-желтого цвета. ("Где ты живешь?" - поинтересовалась однажды моя московская подруга. "В желтом доме",- сообщил я. "Правда?" - она почему-то обрадовалась).

Дом, который мы пришли смотреть, оказался не домом даже, а только его частью: нечто вроде двух двухкомнатных квартир, составленных друг на друга, а к нему микроскопическое крылечко и соседские окна впритык.

- Теснота, - сказал я.

- Она хотела, чтобы с садом,- пояснил мой мальчик, будто это что-то объясняло.

- И это ты называешь садом?

- Похоже на заячий загон,- признал он.

К дому за четверть миллиона, по его словам, прилагалась и соседка. Сварливая старуха, которая с трудом мирилась с потерей. В той части дома, которую купила начальница моего мальчика, проживала ее подруга. Потом подруга умерла, а наследникам потребовались деньги.

- За такие деньги, - качал головой мой мальчик, оглядывая дом хозяйским таким взглядом. Он и забор покачал - не хрупок ли, и шепотом посетовал, что для мусорных контейнеров места мало. В общем, выбора не одобрил. На соседские окна ему наплевать, да и на сварливую соседку тоже. Машину, говорит, не припаркуешь, а ремонт обойдется в круглую сумму.

Затем мы осмотрели соседний дом - миллиона эдак за два (серый куб без излишеств, похожий на офис). А еще дом с завитушками и окнами от пола до потолка (такие любят строить в Подмосковье).

На обратном пути выяснили, что совместных бюджетов нам не хватит даже на покупку заячьего загончика.

Я слушал, а мальчик мой подробно рассказывал, почему не жить нам в роскошном особняке.

- Никаких шансов? - уточнил я.

- Вряд ли.

Чувство возникло такое, будто я всю жизнь мечтал о заячьем загончике, а тут мечты - бац! - и скукожились.

Если из нуля вычесть крупную сумму, то получится крупная сумма со знаком минус. Ты чувствуешь утрату, хотя ничего не терял.

- Зато у нас вид на особняки, - сказал я.

Унынию я предаюсь часто, не ненадолго, потому что беспросветное уныние неконструктивно.

- И что? - спросил мой мальчик.

- А у особняков вид на наш дом, - закончил я мысль.

И знаете? - вмиг полегчало.