"ВИСИТ!"

Вяло тело- Я приехал на работу на велосипеде,- отчитался сегодня мой мальчик по телефону.

- Ты меня разыгрываешь, - сказал я и посмотрел в окно, где - действительно! - стояла его машина,- И сколько времени ушло?

- Сорок минут.

- Много.

- Хорошо. Только в ухо левое надуло. Надо было шапку одеть.

- Извини, - сказал я.

- Да. Извиняю, - сказал он.

Вчера вечером мой мальчик лежал полуголым на диване и смотрел телевизор.

Он лежал на боку, а рядом с ним лежал его живот. За последние семь лет, я набрал двенадцать килограммов, и оно мне оказалось к лицу. Он потолстел на два десятка, и оно пришлось ему не по фигуре - части тела, которые прежде прилегали, теперь норовят завести себе отдельную жизнь.

Я принес ему пижамную куртку, но одевать ее он не стал, а затянул старую-престарую волынку про свою некрасивость, которую я слушать не желаю. Обиженный, он ушел спать, а я стал пить коньяк с колой и смотреть "Имя розы".

- Назад тоже на велосипеде? - спросил я.

- Да.

- Значит, поздно придешь. Меня, может, дома не будет.

- А ты куда?

- К любовнику.

- Да, я тебя понимаю.

- Нет, - отрезал я.

Ясное дело, он снова собрался сказать, что уродлив, а я самобичевания не люблю: они похожи на манипуляцию. Ты лупишь себя воображаемым бичом, а другим полагается рыдать настоящими слезами.

К тому же он не уродливый вовсе. А ленивый. Как и я впрочем. Даже любовника себе толком завести не могу. Какой уж тут велосипед....

Мобильные радостиУспел в самый последний момент. За десять минут до полуночи отстукал:

"Поздравляю с днем рождения!"

На сообщение длинное и по делу не было ни времени, ни желания, ни возможности - не люблю мобильные записки. Писать приходится на латинице - если русские слова, то образуется много лишних букв - эти "tsch", "sch", "tja"; а по-немецки неясно, что делать с артиклями.

В общем, плохой из меня мобильный коммуникатор.

Это я так оправдываюсь, что написал Воле банальность, да еще в последний момент. Хотя он еще в начале недели недвусмысленно намекал.

- Свой день рождения я отмечу в ресторане, - говорил он.

- С кем? - спрашивал я.

- Один. Буду есть, что хочу.

Так узнал причину его поджарости - то, что он считает праздником, в нашем сладком семействе происходит каждый день. Жрем, хотя можно было б аккуратно питаться - считать калории, устраивать себе разгрузочные дни. Жизнь вести правильную, размеренную, а наедаться раз в год - на собственный день рождения.

Ответ пришел немедленно.

"Еще вовремя на твое счастье. Спасибо".

Легко представил, как сидит Воля в двух своих комнатах, отмытых до блеска. Уж ночь на дворе, он все ждет поздравлений, а когда они приходят, рявкает - потому что не так, не то, не тогда...

Есть люди, которые не умеют толком радоваться. Они органически не способны извергать эмоции чистые, ничем не замутненные. Они радуются робко, боязливо как-то, боясь, что прихлопнут их радость мухобойкой. А чтобы этого не произошло, кусаются предупредительно - исторгают яд.

- Ты же лучше, чем кажешься, - говорил я однажды Воле, - Зачем ты кажешься хуже, чем ты есть?

Но маска вечно обиженного ребенка не исчезла, и сам он - очень может быть - не понял, о чем я толкую.

Я ж иностранец. Косноязычен по определению. Даже поздравление составить толком не могу.

Красно-бело-розово- Я раздражен, - сказал Воля.

Я сидел у него в гостях и пил розовое шампанское по случаю его недавнего дня рождения.

Зашел я случайно - надо было купить мальчику ремень, а Воля живет в двух шагах.

- Подарок потом будет,- пообещал я, но Воля меня и не слушал. Он был пятнисто-красен. Обычно бледный, будто напудренный, теперь он все больше напоминал мухомор.

Раздражен, в общем.

Налил шампанского в цвет лицу и стал рассказывать.

- Еду на велосипеде с работы. По велосипедной дорожке. На зеленый свет светофора. А этот чурка из машины кричит "Я ебал твою маму".

- Что за чурка?

- Лет тридцать. В "Мерседесе", - тут Воля назвал модель, но я тут же цифру забыл, усвоив лишь, что машина у "чурки" была дорогой.

Вычурный попался чурка.

- Я ему "Что ты сказал?!", - на лице Воли красное все стремительней одолевало белое, питаясь будто прямиком из бокала с шампанским, - Говорит "я ебал твою маму" и палец показывает вонючий, - Воля изобразил оскорбительную фигуру.

- Молодой, неумный, да еще с толпой - такое часто бывает, - сказал я.

- Он проехал, а я номер записал. Я ему устрою. Пойду завтра в полицию, напишу на него заявление.

- А повод? Домогался до мамы?

- Он проехал на красный свет. Нарушил общественный порядок.

- Ну, если тебе от этого легче станет - давай. Твое святое право. Ты ж гражданин своей страны. Налоги платишь.

- Его вызовут.

- В тюрьму что ль посадят?

- Этих чурок - если рыпнутся - надо сразу высылать.

- Ага, - поддержал я, - без суда и следствия, как Гитлер завещал.

- Вот именно, - Волю еще несло, но вот и он уж заметил, что говорит глупости.

- Его на родину, а тебя в печку, на правах пидараса.

Воля поджал губы.

- А меня бы нацисты трижды сожгли, - постарался я подсластить пилюлю, - Я русский гей с еврейскими корнями.

- И ведь красивый парень. Очень ничего.

- Кто красивый? - я замер с бокалом, на дне которого плескалось уже совсем чуть-чуть.

- Этот. С матерью.

- Так вот в чем дело, - протянул я.

"Кузнец несчастья"- ...Он считал, что я дурак. Ну, если не дурак, то очень наивный, - говорил я.

Слова, едва слетев с языка, рвались на клочки, и их неспешно разносил туман. Мы сидели в большой парной вдвоем. День был будний, посетителей в этой огромной сауне почти не было, а потому можно было говорить обо всем в полный голос.

Сидя в тумане на скамейке, выложенной мелкой трехцветной плиткой, я вспоминал об одном человеке, который сам был кузнецом своего несчастья.

Не знаю точно, так ли уж он был несчастлив. Ведь представления о счастье у каждого свои и вполне возможно то, что кажется мне кромешным несчастьем, с другой точки зрения - подступы к счастью, большому и прекрасному.

Так вот. Мы сидели, слова рвались.

- Он говорил, что меня легко обмануть.

- Он обманывал? - спросил мой мальчик, хотя знал ответ; история эта была не нова, а только обрастала дополнительными подробностями, как днище корабля полипами.

- Вначале он, потом я. Это был симметричный ответ. Он был старше и я думал, что так и надо. Он считал себя умным, а на самом деле был дурак. Обман хорош в краткосрочной перспективе. Удовольствие здесь, сейчас и любой ценой.

- Греческий метод.

- Ну, примерно так, - я знал, что мой мальчик под этим подразумевает, хотя со стороны слова его могли показаться не совсем вразумительными.

Но мы ведь в парной были одни, а потому могли ворковать и гулить на своем домашнем языке.

- Ну, вот представь. Я сегодня знакомлюсь с одним красавцем. Распрекрасной задницей, которая сулит мне пару приятных дней. Так и будет. А на третий день все кончится.

Будь мой мальчик тем самым "кузнецом несчастья" о котором я вспомнил, то он сказал бы, что появится ведь и другая задница, еще прекрасней.

- И останешься. С голой жопой, - заключил он.

Кстати, сидели-то мы голышом, так что можно бы даже вообразить, что голыми своими задами, да на кафельной скамеечке тоже чего-то там символизировали.

- Получается, что обманывать не очень выгодно. Глупо, - говорил я, - Конечно, тут важна и эмоциональная составляющая, но если судить только рационально, то...

- Жарко, - сказал он, вставая.

Мы вышли из парной. Купили в баре кофе с молоком, завалились на лежанки перед большим панорамным окном и долго смотрели, как посреди небольшой зеленой лужайки в ясное синее небо стучится фонтан.

Взбодрившись кофе, мальчик мой стал развивать свой любимый тезис - о целесообразности жизни вдвоем.

- Это экономически выгодно, - говорил он.

Без сочной, красочной оболочки, очищенные от эмоций, оголенные до рационального зерна, семейные отношения выглядели простыми и чуть не единственно разумными.

Побочные эффектыПришел я к Воле не за тем, а смеялся так, будто веселье и было единственной целью моего визита. Так получилось.

- В шоколаде ореховая скорлупа, - Воля был возмущен, - Я чуть не подавился.

- Какой ужас.

- Я написал жалобу.

- Куда?

- Чтобы разобрались.

- И что ты написал?

- Я покупаю этот шоколад уже тридцать пять лет.

- Чуть не с младенчества, в общем, - вот она, покатилась на меня щекотная волна.

- На сайт им написал. Они запросили номер упаковки. Хорошо, что у меня был другой шоколад.

- Ты им соврал.

- Обещали целую коробку прислать.

- Здорово. А ты еще раз напиши. Скажи, что ведром скорлупы подавился.

- Не поверят, - Воля ответил серьезно.

- В другую фирму напиши. Которая туалетную бумагу производит, например.

- А что с ней? - он заинтересовался.

- Напиши, что подавился, - я лопнул, и смех раскатился по всем концам.

Если бы Воля не позволял над собой смеяться, то был бы невыносим, а так я приятно проводил время. Сидел на его диване кожаном, будто украденном из офиса, пальму в углу напротив разглядывал, да заходился в хохоте - временами истерическом.

- А я не пошел в полицию, - отчитался Воля, тоже оживившись.

- Зачем?

- Ну, по поводу того, который мою жену.

- Ага, - я вспомнил, - только он обещал не твою жену, а твою маму. А почему не пошел?

- Утром проснулся, подумал, зачем?

- Они же шоколад не рассылают, - подхватил я, - А если б рассылали что-нибудь, ты бы написал жалобу?

- Если бы рассылали, то конечно.

- У тебя вина нет? - спросил я. Желание возникло отчетливое, хоть тоже целью визита не являлось, - Белого. Я целую неделю не пил белого вина.

- Нет.

- Смотри, я жалобу напишу.

- В следующий раз будет, - пообещал Воля.

Обозвал его "Жалобным бюро" и домой поехал. По дороге увидел ногу крупным планом - ухоженную такую ступню с биркой на большом пальце. Рекламный щит. На нем надпись. Что-то вроде: "Лекарство было поддельным. Зато побочные эффекты настоящие".

Прыснул. Я ж ведь тоже не за тем к Воле приходил. Не за весельем.

"Висит!"Слухи о том, что двенадцать кило, набранные за последние семь лет, мне к лицу, оказались сильно преувеличены.

- А я тебя откормил, - удовлетворенно произнес мой мальчик, валяясь на диване.

Я шествовал по нашим апартаментам в разлетающейся пижаме и чувствовал себя фруктом в собственном соку.

- Ну-ка наклонись, - попросил он и расхохотался,- Висит.

- Врешь, - сказал я.

После его слов пижама оказалась не разлетающейся, а попросту неудобной, а фруктовые фантазии скукожились до какой-то незатейливой бурды. Да и апартаменты - конкура конурой.

- Зато мы состаримся вместе, - сказал он.

Будто ожирение, которое мне грозит, что-то значит. Вот случится у меня из-за лишнего веса преждевременный кризис среднего возраста и пущусь я во все тяжкие...

- Надо было плясать идти в субботу, - сказал я.

- Да, - сказал он,- А мы в саду мясо жрали.

Весело так сказал. Ехидно.