"ДУМАТЬ - МОЖНО, ГОВОРИТЬ - НЕЛЬЗЯ"

Вкл/выклМой французский друг. В моем повествовании он появляется уже не первый раз, а потому надо бы дать ему имя.

Так вот. Мой французский друг Оливье иногда напоминает мне тумблер - прехорошенький такой с указателями "вкл/выкл".

Он хочет трахаться и несчастлив.

Он потрахался и счастлив.

Полутона хоть и есть, но они несущественны.

Вчера мы были в самом помоечном углу нашего распрекрасного города - там, где кроме выпивки предлагают хардкор и темные помещения, куда люди проваливаются, как в яму, а выпадают безмолвными тенями с сосредоточенным таким безразличием на лице. "Я тут мимо проходил" - популярная масочка, которую мне нравится называть "Починяю примус".

В общем, Оливье ходил в сокровенную тьму примуса починять, а я пиво пил и смотрел, как крупногабаритные мужчины в телевизоре терзают свои тела. Я и сам бы туда сходил, да только много очень неудобных мыслей, которые качественной примусопочинке не способствуют.

Пока он там ходил, я думал, что нет повода для грусти. Совсем никакого. Во всяком случае у моего друга Оливье, который, тем не менее, выглядел несчастливым совершенно, потому что и с матерью у него был неприятный разговор, и работа новая, и прочая, прочая, прочая, что, впрочем, означает лишь одно: что-то крайне для него важное - "выкл".

И вот мы выпили, он пошел по примуса (или примусы?), а я под телевизор и пиво поговорил с человеком, похожим на лисицу. Мы поиграли в игру "угадай откуда я", он облажался, назвав меня французом, а узнав о русскости моей, увял. Я и не настаивал. У него там по части русских чего-то "выкл".

Тут и Оливье появился - сияющий, как начищенный пятак.

Щелкнул тумблер.

"Память"Знаю я об этом по рассказам, да еще в дурном английском. Да еще в нетрезвом виде.

Мы приехали в дискотеку. Давно - года четыре тому назад. Ряженный матросом, я повеселился немного, а потом сел на скамейку в саду и голову повесил.

Заскучал, как бывает со мной всегда через час или два веселья. Надолго меня не хватает.

- Какая ты стала жирная корова! - вдруг закричал мой мальчик, бросившись обнимать кудрявую женщину средних лет.

Она улыбалась и тоже охотно тискала моего мальчика. Было у них понимание - оба большие, розовощекие, веселые.

Потом мой мальчик стал обниматься с кем-то еще - дискотека находилась в том городе, где он учился, а потому старые университетские знакомства всплывали, как пузыри из болотистых глубин: то там, то сям.

- А ты всегда знала, что он гей? - задал я веселой толстухе вопрос, который меня давно интересовал.

О своем "выходе из чулана" мой мальчик повествует неохотно - сбивается все время на невнятное бормотание. А мне интересно уже потому, что это один из самых эмоциональных моментов в жизни любого пидараса - иные вплывают в него на тихой лодочке, иные взрываются, как новогодняя бомба, а кто-то размазывает правду, как гниль.

Как живут, так и "выходят".

Толстуха долго не раздумывала.

- На третьем курсе, осенью, приходит в новых очках, в рубашке в цветочек. Похудевший. С новой прической. Спрашиваю: "Что с тобой случилось?". Он посмотрел на меня удивленно и отвечает: "А ты разве не знаешь? Я теперь гей".

Толстуха засмеялась. Видно было, что это одна из ее любимых историй.
Мне она тоже понравилась.

- Разве ты не знаешь? - горделиво ответил мой ненадолго похорошевший мальчик, - Я теперь гей, - и кокетливо дернул плечиком, обтянутым рубахой, которая цветами своими напоминает клумбу. Рубаха до сих пор висит в шкафу, в самом дальнем углу: в дело уже не годится, а для помойки слишком хороша.

"Память", - коротко аттестует ее мой мальчик. Я не спорю.

Двенадцать негритятВообще, из всех ключевых моментов гейской жизни меня по-прежнему больше всего волнуют истории "камин-аутов".

Во-первых, это момент истины. Очень важный момент, когда твоя персональная правда вдруг набирает плотность и вес.

Во-вторых, это история с довольно жесткой сюжетной структурой, а это означает динамичное повествование.

В-третьих, есть в этом что-то детективное: и вдруг пелена спала, и всем все сразу стало ясно. Катарсис.

Выходы из чулана бывают так разнообразны, что трудно себе представить.

Один, насмерть влюбившись, явился домой с мальчиком и заявил: люблю. Турнули вместе с мальчиком.

Другой с десяток лет подсовывал родителям литературу по "теме": эрозия стереотипов не удалась - мозгами он уродился не в папу с мамой.

Третий забыл порно на видном месте.

Четвертого вывела на чистую воду старшая сестра. Приперла к стенке - и вывела.

Пятый уехал в дальние дали, а родителям прислал фотографию "Это мой муж".

Шестому надоело прятаться (а лет ему было эдак под сорок). Сказал за обедом, что бабы-де надоели, а любит мужиков и заткнитесь те, кому не нравится. Заткнулсь.

Был еще и седьмой. Его жене подруга нашептала: мол, с таксистами.., весь город потешается..., стыд-позор. Отпираться не стал. "А чем я хуже Чайковского?" - говорит.

У восьмого "выход из чулана" каждый раз принимает все новые формы. То он пришел и по столу кулаком треснул. То он его застукали с милым в постели. Все зависит от того, кому он в данный момент хочет понравиться.

Девятый спьяну стал лапать коллегу и был страшно бит.

Десятого застукали с коллегой.

Одиннадцатый "камин-аут" на "выход" вообще не похож. Он - рабочая лошадь и кормилец оравы бездельников. Он ни о чем не говорит, а его не спрашивают. На вопрос "Знают ли?" отвечает уверенным "да". "А как узнали?". "А мне какое дело?".

А у двенадцатого "камин-аута" вообще не было. Во всяком случае, при жизни. Вначале его убили, а потом память о нем выволокли из чулана.

Истории самые разные, но первая реакция близких всегда напоминает мне сказку про негритенка, которого глупая белая женщина попыталась отмыть. Думала, грязный, а он таким уродился.

Горбатая любовьВ небольшом сибирском городке к некоему закоренелому холостяку домой приходит молодой человек. Он приходит с вестью, что его отец пропал. Уехал в экспедицию и исчез. Геологи, у которых его отец был на посылках, рассказали, что в тот раз они изрядно выпили, а потом он ушел поссать и не вернулся. Исчез, как сквозь землю провалился. "Его искали, - рассказывает незваный гость, - но не нашли. Где он?" - юноша испытующе смотрит на хозяина квартиры - хмурой, неуютной. Да и сам он тоже производит впечатление немытости. Она будто въелась в его кожу. Мужчина ничего толкового не отвечает. Оставшись один, он выпивает водки.

Он вспоминает.

Они были приятелями. Нет, не приятелями даже, а близкими друзьями. Они сделали друг другу по наколке. Больно, но они же мужики. Потом была у них случка по-пьяни где-то на заводе, и фраза "я - не этот.../ я тоже", и поспешная женитьба одного из них, и его переезд в другой город, откуда он регулярно приезжает и встречается со своим любовником, который работает все на том же заводе, между делом женившись и расставшись. Герои исступленно трахаются, а в перерывах много пьют, курят и неохотно, в час по чайной ложке, делятся страхами. Тот, который еще женат, рассказывает о папаше, который по дури сел в тюрьму, вернувшись, повесился, а добрые люди рассказали мальчику, что означает наколочка на его теле - небольшая, которую ему сделали против воли. А другой говорит про странную бабу, которая бранит его по телефону. Она ругается и плачет. Плачет и ругается.

Один работает. Много-монотонно-механически. На деталях возникают клейма, они исчезают на конвейере. Он идет, работает, ест, идет, работает, идет, спит, и так далее - по одинаковому кругу.

А у другого с его женой, тихой и бессловесной, появились дети - любимая дочка и мальчик, кажется, не слишком любимый. Прививая мужественность, отец бьет его, как сидорову козу. Он вообще, часто дерется, а во хмелю непременно буен. Его выгоняют с одной работы, и с другой и с третьей, он устраивается в геологическую экспедицию и исчезает навсегда.

Это воспоминания. А может, выдумка. Мужик отвлекается от водки на звонок: это снова та злая баба. Она требует своего сына, она грозит судом и убийством. Мужик бросает трубку и думает о человеке с разбитым в месиво лицом. Брошенный где-то в тайге, он пытается согреться - прячется от злого холода, зарывается в снег все глубже, все дальше, дальше, и дальше, его заливает матовый свет, как бывает тот зимнего солнца, когда над тобой снежная корка.

Так представляет себе этот немытый мужик, напиваясь в одиночестве в своей квартире. Надумав что-то, он наливает водки в другую рюмку и накрывает ее хлебом. А человек, которого он себе представил, засыпает где-то в снегу с блаженной улыбкой. Он наконец-то счастлив. У него наколка. Та самая, сделанная в далекой юности.

Называлась бы эта производственная драма: "Клеймо". Такой был бы символ неназываемой любви. Горбатой любви по-русски.

"Зазывала"- ...Могу порекомендовать вам новинку. У вас есть возможность бесплатно получить автограф от автора, - проговорил продавец, он же владелец гейского книжного магазина, он же организатор чтений, которые пройдут в скором будущем и там мне, может быть, отведут место.

Покупатель оживился. Книжку мою полистал, и попросил надписать.

- Только хочу вас предупредить,- выводя свои каракули, сказал я, - Там нет разнузданных сексуальных сцен. К сожалению.

- Наверное, будет в продолжении? - сказал покупатель с деланной игривостью.

- Всенепременно. Если это читателю понадобится, - соврал я.

Продавец (он же и то, и пятое и десятое) дернул носом.

- Есть три сорта литературы. Эротика. Книги с эротическими сценами. И книги без эротических сцен - ну, как у вас, видимо.

Сам он книжки моей не читал и, судя по всему, едва ли прочтет. По его словам, в Германии каждый месяц выходит полтора десятка новых наименований и, чтобы не заблудиться в этом лабиринте, нужны очень манящие указатели.

Мой талант зазывалы, так нежданно востребованный, увядал на глазах.

- Мне казалось, есть только два сорта книг, - веселясь уж совсем отчаянно, сказал я, - Хорошие и плохие.

Напоследок я услышал "мерси" и "оревуар". Это потому, вероятно, что говорю я по-немецки с французским акцентом.

Чтения с моим участием вроде бы состоятся, но, уходя, подумал я, что все испортил.

- В следующий раз будешь договариваться по телефону, - сказал мой мальчик, увидев мою унылую физиономию.

- Дипломатия - это не мое. Я говорю все, что думаю, а так нельзя.

- Нельзя.

- Нельзя, - подтвердил я и огрызнулся, - Только кто б мне говорил...

Dirty ChatПриятелю:

"Ну! Уже готов к групповому сексу?"

"Я всегда готов. Ты любишь групповой секс?"

"Да, потому что: во-первых, групповой секс анонимней, а во-вторых, я никогда им не занимался".

"Любишь то, чем не занимался?"

"Люблю то, что хорошо могу себе представить".

"Какой ты развращенный".

"А ты и порнофильмов не смотришь, конечно".

"У тебя есть?".

"Нет, конечно, это у меня фантазия богатая".

P.S. А еще я домогался на днях одного своего виртуального друга. Грозил приехать к нему в гости с павлином, вольтеровским креслом, лампой абажурной и биде. Он сказал, что уезжает в Биарриц. В Биарриц с креслами принимают, вы как думаете?

P.P.S. А другого виртуального друга я грозил в Париже застать. Под Эйфелевой башней. С "чумаданом", а еще с корзинокартинокартонкой - весь маленькой такой собачонкой. Вы как думаете, скоро у меня кончатся все виртуальные друзья?

P.P.P.S. И вообще, одержимость сложносочиненным багажом у меня душевной травмой вызвана. Приехал однажды в какой-то парижский биарриц, а меня оглядели и удивились: "И это все?". "А разве мало?" - спросил я.