"ЧТО-ТО ШИЗОФРЕНИЧЕСКОЕ"

БухгалтерияЕхали в магазин, да болтали по телефону. Мальчик рулил, я на дорогу пялился, и наперегонки сообщали Майку по громкой связи, как счастливы мы будем увидеть его на нашем празднике.

- Салат картофельный принести? - уточнил он.

- Если хочешь, - сказал мой мальчик.

- Конечно, нам от тебя все приятно, - сказал я.

Майк хихикнул, поняв мои слова как-то по-своему, и отключился.

Вовремя. Мой мальчик ругаться стал: проглядел поворот, и пришлось делать большой неудобный крюк.

- Ты на дорогу смотришь? - спросил он.

- Да, - сказал я, - Нет.

Я смотрел, но про дорогу не думал. Я меряю город не улицами, а станциями метро, и потому могу легко проглядеть нужный поворот.

- Если меня не будет, ты умрешь с голоду, - уверенно заявил он.

- Ерунда, - заверил я, - Буду просто меньше жрать.

- Тоже хорошо.

- Ты прежде, чем умирать, мне поподробней напиши, чего мне с твоим имуществом делать. Кредитами всякими....

- Да, надо расписать подробней, - сказал он.

- А то распылю нажитое непосильным трудом добро.

- А мне все равно будет, я ж буду мертвый.

- Ну, здрасте! Ты, значит, всю жизнь работал, а я возьму и пущу все по ветру. Нет, я не согласен. Это нехорошо по отношению к твоей памяти.

- Да, нехорошо.

Перспектива вести домашнюю бухгалтерию самостоятельно меня не на шутку опечалила.

- А может, я раньше умру?

- Как это? - озадачился он, - Ты ж меня на восемь лет младше!

Он будто даже обиделся.

Финальный отсчетФинальных отсчетов, собственно, два. Или три. Если так подумать. А если уж поразмыслить хорошенько, то их огромное множество.

Через неделю у мальчика моего день рождения. Будет праздник и в конурке нашей ожидается человек тридцать гостей.

- Как вы туда все поместитесь? - удивлялась сегодня моя мать, - Лежа что ли?

- Ага, этажами, - сказал я, а сам вспомнил последнее большое гулянье, когда в нашу крохотную кухню, где было разрешено курить, понабилось штук двадцать народу, дым стоял коромыслом, а в центре на табуретке восседал мой мальчик в рубашке белой - счастливый до невозможности. Если у нас проходят праздники, то главное их условие - мой мальчик находится в центре всеобщего внимания, сияет начищенным пятаком, а я у него на посылках: ничего толком не делаю, но произвожу много лишних движений.

"Я зову гостей для себя", - говорит он. И это так. Ему нужен праздник, он умеет организовывать праздники на дому, а потому нет причин, чтобы не устроить нам ровно через неделю, в субботу, большое торжество со шведским столом и выпивкой на любой вкус. Кстати, вчера проводили сравнительный анализ коньяков. "Otard" понравился мне больше "Hennesy". Не знаю толком, почему.

- Рыба дорогая, - только что пожаловался по телефону мой мальчик. Он ездил заказывать ассорти.

- Ну, если ты позиционируешь себя, как гурмана, изволь платить, - развеселился я.

- Я себя не позиционирую, - он отчего-то надулся, - Я сам люблю вкусно покушать.
Будто это и так не видно невооруженным глазом.

Кроме рыбного ассорти будут разные другие блюда, которым я заинтересуюсь только в самое гулянье. А еще мне надо будет не увлекаться вином - на воскресенье у меня назначена деловая встреча и, наверное, зеленым на нее приходить не стоит. С другой стороны, когда я с похмелья, то вид произвожу значительный - цедить начинаю по чайной ложке, что можно принять за весомость. Пригодилась бы мне она.

В общем, я подумаю.

Кстати, да, это еще один финальный отсчет. А есть и третий, немного подлинней. Скоро будет мой собственный праздник. Тикают часики. Тикают.

Dwa w odnom- ...Мой немецкий куда хуже русского. Он вульгарней, я думаю.

Я разговаривал с беременной женой приятеля моего мальчика.

Был день рождения. Мальчик мой восседал на табуретке в большой комнате, гостей было больше, чем могла вместить наша квартира, и потому казалось временами, что лежат они в три ряда.

На беременную жену приятеля моего мальчика я отвлекся после того, как виновник торжества, представляя вновь пришедших, объявил: "Это мой студенческий друг, а это его жена. Рыба-кит".

Мальчик мой так пошутил. Он был уже нетрезв, потому что чокался со всеми, а на закуски времени не оставалось.

Я подошел к беременной жене приятеля моего мальчика и завел с ней беседу. Она - интровертивна и умна, и потому по лицу ее трудно понять, обиделась она, или ее улыбка вполне искренняя.

С чего я начал свой политес, толком не помню: я таскал грязные тарелки из комнат на кухню, но чокаться с гостями тоже не забывал.

Мы поговорили о книжке скандальной, в которой одна веселая умница рассуждает о пизде и геморрое. Эту книжку мальчик мой получил в подарок от беременной гостьи. Она была с посвящением. "Дорогому имениннику! Полезное об анальных трещинах", - специально для моего мальчика написала авторша на обложке своего романа.

Потом я сказал, что вряд ли стоял бы здесь сейчас с кампари в руке, если б много-много лет тому назад (а точнее девять) говорил с будущим моим мальчиком на одном языке.
Мы говорили с ним тогда на стертом английском, а потому я мог воображать себе нового знакомого таким, как я хотел, несвоевременные слова не мешали моей фантазии, а когда я узнал, что он, бывает, неосторожен в выражениях, оказалось уже поздно. Он сделался моим мальчиком, а все остальное превратилось лишь в дополнение.

Важное, конечно. Потому что больше всего на немецком я говорю с моим мальчиком, и из-за этого тоже бываю не очень щепетилен. Не стесняюсь в выражениях, ведь это не мой язык. Он выученный, и я не чувствую всех его тонкостей - я могу ругаться на немецком и не чувствовать никакого внутреннего сопротивления. На русском мне все-таки нужно усилие. Слово "пизда" я могу запросто написать - если оно нужно по ходу пьесы. Вот как сейчас. Но выговорить - "пизда" - так запросто не смогу. Глупость конечно, но слова, произнесенные на родном языке, мне кажутся очень вещественными, и когда я говорю "пизда", то представляется мне, будто я швыряюсь острыми бритвами.

Может, пройдет.

По-немецки "пизда" называется "фотце", и я могу, ничуть не смущаясь, сказать: "Ду бледе фотце". Даже если разговариваю с беременной женой приятеля моего мальчика.
- Получается, что у меня два лица, - рассуждал я вслух,- Мой русский достаточно изящен и тонок. А по-немецки я говорю, как крестьянин.

- Нет, - заверила беременная жена приятеля моего мальчика.

Она думала, что я набиваюсь на комплименты.

- Я не люблю говорить "Pizda", но могу сказать "Фотце". В этом есть что-то шизофреническое. "Dwa w odnom".

Она меня вряд ли поняла, а на дальнейшие объяснения не хватило времени.

- Его зовут Мартин, его зовут Франк - пришел кто-то еще и мой мальчик заново представлял гостей, - Этого я не помню как зовут, а это Моника, у нее трехмесячный ребенок, он будет огромный, потому что она два метра ростом, а ее муж еще выше.

СлоиОбожрался. На сытое брюхо мне приснилось, что мой любовник - президент чего-то там. Вполне себе ухоженный, но весьма пожилой, толку от любовника мало, а я ему зачем-то нужен. Мы едем в машине с темными стеклами и белыми внутренностями, он смотрит в окно, где все выглядит сумерками, а на щеках у него резкие продольные морщины. Я сижу рядом, чувствую себя на чужом месте и думаю заодно, что лицо президента-любовника выглядит так, будто у него несколько лиц и они плохо друг к другу пригнаны - это не морщины вовсе, а слои масок, наложенных друг на друга.

Ужасно смешно, но еще жутковато. Ветрено так. Хотя в салоне не дует, а музыка играет тихая, умиротворяющая.

Я еду неизвестно куда, с важным стариком с поддельным лицом, и чувствую, что совсем скоро все закончится.

Мне немного жаль, но о скором финале я думаю с облегчением.

За завтраком веселился - спрашивал, в руку сон, или еще куда...