"Эйзенштейн в Гуанахуато" Питера Гринуэя: гений и "кощунство"

"Эйзенштейн в Гуанахуато" стал фильмом открытия XVIII ЛГБТ-кинофестиваля "Бок о Бок", завершившегося в конце ноября в Санкт-Петербурге. Проект "Бок о Бок" предлагает пристальнее взглянуть на ленту, которую едва ли можно причислить к традиционным биографическим картинам.

"Скажите мне, как так получилось, что в России до сих пор не было снято ни одного хорошего фильма о Сергее Эйзенштейне?" На берлинской пресс-конференции своей новой картины режиссер Питер Гринуэй перехватил инициативу у российских журналистов и начал сам задавать им вопросы. Это был шах и мат. Отечественному кинематографу действительно нечем похвастаться: биография автора "Стачки", "Октября" и "Броненосца "Потемкин"" особого интереса у сценаристов на исторической родине никогда не вызывала.

"Эйзенштейна в Гуанахуато", впрочем, едва ли можно причислить к традиционным биографическим лентам. Да, общая сюжетная канва выстроена на известных фактах. В 33 года советский режиссер отправился в Северную Америку, чтобы на деньги писателя Эптона Синклера и других интеллектуалов, питающих симпатии к СССР, снять картину "Que viva Mexico!" ("Да здравствует Мексика!"). Он так ее и не закончил: близкий к первоначальному замыслу вариант только в 1979 году смонтировал из исходных материалов Григорий Александров, спутник Эйзенштейна по мексиканскому путешествию.

Но Гринуэй рассказывает историю не о потерянном фильме - его интересует потерянный художник. Не тот Эйзенштейн, который на официальных портретах задумчиво морщил высокий лоб и пристально вглядывался в проявленную пленку, а тот, который делал хулиганские фотографии верхом на кактусе и пытался объяснить замысел "Ивана Грозного" серией рисунков под названием "Царь-Фаллос".

Герой Гринуэя (финский актер Элмер Бэк) носит белоснежный пиджак, красные подтяжки и модные круглые очки. В багажнике автомобиля он возит чемоданы, набитые книгами. Он говорит без умолку, остроумно шутит про советскую Россию и заразительно хохочет. Он стесняется своего тела, хотя имеет привычку беседовать в душе со своим детородным органом. Въезжая в Гуанахуато, он еще не подозревает о том, что ему предстоит влюбиться и пережить десять пронумерованных режиссером дней - "10 дней, которые потрясут Эйзенштейна".

Мексика с ее телесной раскрепощенностью и особым пониманием Эроса и Танатоса сама придет в спальню к режиссеру в обличье Паломино Каньедо (Луис Алберти) - местного гида, антрополога и просто красавца. К сожалению, женатого, но кого волнуют условности, когда речь идет о настоящем чувстве? По версии Гринуэя, девственность Эйзенштейн потерял именно в Гуанахуато со своим смуглым провожатым.

Многие эпизоды картины будто нарочно вставлены для того, чтобы позлить депутатов или любого другого ревнителя нравственности и хранителя "духовных скреп". Вот Эйзенштейн вбегает в подвал и, будто заигравшись в какую-то детскую игру, выкрикивает в пустоту свое имя: "Сергей!" Эхо отвечает ему односложным окончанием. Вот он принимает душ, стоя нагишом под дождем, а вот - изображает жеребца, прыгая вокруг кровати без штанов. Вот на экране оживают и двигаются его гомоэротические рисунки (абсолютно реальные, но ныне почти забытые, закинутые соотечественниками на чердак коллективной памяти). А в самой запоминающейся сцене потеря невинности сравнивается с падением Зимнего дворца, в знак чего Эйзенштейн получает красный флажок, воткнутый в самое неподходящее для такого важного символа место.

К этому хулиганству - вызывающему, яркому, бесстрашному - легко в итоге свести весь фильм, представив Гринуэя кем-то вроде средневекового шута, дразнящего публику и под видом шутки говорящего ей о вещах, до которых ей самой не додуматься. Но дело в том, что он не шутит. Он предельно серьезен. Ребячливость Эйзенштейна, его наивность и говорливость - не гипербола, выдуманная для того, чтобы неофициальная кинобиография как можно сильнее отличалась от официальной. Для Гринуэя советский режиссер - символ той эпохи, когда диковинкой и terra incognita был и сам кинематограф, он и есть кино как вечная игра и вечная погоня за новыми впечатлениями.

Такого персонажа британцу давно не хватало. Кровать, стоящую на театральных подмостках, можно было увидеть и в "Тайнах "Ночного дозора"", посвященных Рембрандту, и в "Гольциусе и Пеликаньей компании", где Гринуэй исследовал творчество голландского маньериста Хендрика Гольциуса. Но то, что происходило на этой кровати, все дальше уходило от живого, человеческого, поднимаясь на такие интеллектуальные высоты, куда даже за самым любимым автором решится последовать не каждый зритель. Вместе с Эйзенштейном в картины Гринуэя вернулась витальность - свойство, без которого хорошее кино существовать не может.

На Берлинском кинофестивале режиссер уверял, что все рассказанное в фильме - чистая правда, подтвержденная его многолетними изысканиями. Другие исследователи жизни и творчества Сергея Эйзенштейна к этому заявлению относятся скептически. Однако требовать у автора объяснений и доказательств - последняя вещь, которую стоит делать в отношении любого произведения искусства. "Эйзенштейн в Гуанахуато" - в том числе и про то, что в творчестве нет никаких границ и правил, а потому творец волен предлагать любые художественные трактовки. В современной России, где великие люди бронзовеют раньше, чем остынут их тела, смириться с таким подходом будет трудно. Но долго жить с неприкосновенными големами тоже едва ли получится.

Поделиться линком

Настоящий ресурс содержит материалы 18+