Мне снится жуткий сон, а проснуться не могу. Я знаю, что сплю. Знаю, что надо совершить усилие и вытащить себя из лап Морфея. Но он, этот сонный, дремлющий Бох, довольно жесток ко мне последнее время - возвращает в прошлое, рисует странные картины-пейзажи. Эти рисунки наполнены тревогой, страхом. Нет! Не за себя, нет! За кого-то другого. Того, кто скоро-скоро... обязательно! непременно! придет на мою дорогу, в мою жизнь.

Звонок. Меня выручает мобильный звонок. Выхватывает из океана сна, как вытаскивают тонущего пловца спасатели в лодке. Резко, перехватив руки, и разом перебросив через борт. Ооооо... отлегло, дрожащей рукою беру телефон. На номер не смотрю. Я никогда не смотрю на номер. Зачем? Если через пространство пришел чей-то крик, значит, я кому-то еще нужен. Звонит Вит. И Ларри с ним. Наперебой кричат: "С Наступающим Новым годом тебя, Гея! Где ты? Как дела? Почему не пишешь?"

Слушаю. Радуюсь. Рифмую ответы. Отбой. Но остается тепло от голоса Лариосика. Он так забавно подражает диджею "Комеди Клаб". И голос такой же... объемный и разнотональный.

Ларри очень талантливый мальчик. И "девочка" тоже. Его перевоплощение всегда сопровождается изумительной актерской игрой. Эх, будь у меня театр - только с ним, одним, можно играть спектакли из "семи" ролей. Хотя, нет! Это я, пожалуй, прибавил. На это был способен только Дино. Дино много пережил в жизни, и она превратилась для него в один нескончаемую, радужную или печальную игру, а Лариосик еще очень молод.

Хотя... то, что выпало на его долю ужасно. Нет, не буду об этом думать, больно очень...

Всё! Сон пропал - остаток ночи я уже не спал. Шлялся по кухне. Рифмовал какую-то хрень. Пытался позвонить в Нижний - Ирэн. Потом осознал, что время около 4 утра и в клубе сейчас ближе к закрытию. Суета и ей разговаривать со мной просто-напросто некогда. Потом, неожиданно, под утро устал. Лег и... упал в сон - мягко, спокойно, лениво. Ведь все хорошо - все живы!

Утро. Рассвет. Кофе. Завтрак домашним (быстро "отстрелялся", по-походному). Да и какой из меня кулинар. Все ушли по своим делам. Один я остался. Иду в интернет. Но что-то в душе мешает, мучает. Звенит и звенит внутри то ли зуммер, то ли колокольчик. Не могу понять - в чем дело. Вышел из инета, выключил компьютер. Сижу и жду. Не понимаю и не знаю чего, но... жду!

Звонок городского телефона. Говорить не хочется ни с кем и... вряд ли это мне, но неудобно - вдруг что-то срочное. Надо ответить. Беру трубку. С ума сойти - снова Вит. Обалдеваю, ничего не понимая. Откуда? А он бодро говорит:

- Ты чего так долго не отвечаешь?

- Аааа... что случилось? И ты откуда? И почему звонишь по-местному.

- Все хорошо! Но мы здесь, в твоем городе. Решили устроить тебе сюрприз. Только мобиль у меня чего-то сдох, а Лар свой вообще не взял. Мы и ночью звонили тебе из поезда, еще вчера выкатились к тебе в гости. Принимаешь?

Я ору (от восторга) матерно и рифмованно - пятнадцать моих любимых матюгов в одно предложение (это выражение моего отца, когда он был в гневе или восхищении). Потом кричу:

- Это изумительно! Ура! Вы здесь! Еду! Куда? Вы где находитесь???

Вит сначала тихо:

- Где... где... в... ... тебе в рифму или как? - потом вдруг громко и жизнерадостно (на публику) говорит - Да... мы тут на вашем вокзале, нас приютила дежурная. Очаровательная дама и даже любезно разрешила позвонить. Отзывчивая леди... просто прелесть. Дальше я не слушаю. Это треп на уши этой самой леди, которая рядом. Цену его восхищения женщинами я знаю и эту лапшу мимо своих ушей пронесу. Нууууу... вот... по нулям это вааще-то - на хрена ему бабы. Вит - генетический гей. Так же как и Ларри. Впрочем, нет! С Ларри все сложнее... Но сейчас для дамских ушек слова Вита не просто бальзам, это еще отмазка для моего блага, для отвода глаз. Он боится меня засветить - городок-то мой с копейку или пятачек.

А я думаю... оцениваю ситуацию. Увы... домой пригласить нельзя. (Безысходная тоска охватывает меня, когда я осознаю, что своих друзей не могу принять в доме, где я живу. Надоели встречи в гостиницах, в чужих квартирах. Но разве кто из моих, домашних, согласится на то, чтобы порог дома переступили мои "принцы" с голубых облаков или ПРИНЦесса-трансвестит. Я ведь дома не один - у меня семья. Но мне грустно - если в доме не бывают друзья, то он на треть пуст и наполовину нежилой. А еще по логике: если я не имею права изменить правила в своем доме, то получается, что и сам я - бездомный).

Но я люблю их, близких своих, и не хочу причинять им боль или неудобства.

Хрипло шепчу Виту (голос "сел" от радости):

- Сидеть! Ни с места! Сидеть в зале ожидания, я сейчас буду!

Одеваюсь, как по военной тревоге, но не забываю захватить подарки и кое-что для Ларри - моей очаровательной Лары-Ларочки-Лариосика.

Везет. Ой, как везет. И такси пришло молниеносно. И попали в "зеленый" пролет. Гони машину, гониииии! водила ты мой, милый! Душа звенит, поет - я не один сегодня: "Ко мнееее друзья приехалиииии... Хорошоооооооо... "

Вдруг приходит едва уловимая тревога. Маааленькая такая заноза - дети! И еще вторая моя (давно формальная) половина. Тааак... получается - я сбежал, забыв про всё и вся. Никому ничего не сказав, не предупредив. Набираю мобильный старшего сына:

- Прости, малыш. Меня сегодня дома не будет. Предупреди всех. Ко мне друзья приехали в гости. Все нормально, все хорошо. А я потом позвоню.

Он молчит, выдавливает тихо:

- Кто? Опять... эти... твои...

Меня бесит сказанное им слово - "эти... ". Резко обрываю разговор:

- А у меня других нет... я этих! люблю. Пока.

Машина тормозит у вокзала. Стремительно взлетаю по ступенькам, народ изумленно расступается.

Вит стоит в центре зала ожидания. Витасик! Ах, Витасик, Витасик! Как хорош! Глаз не оторвешь. Сама элегантность - длинное пальто-макинтош, белый шарф. Денди! Красиииив! О... ля-ля... сережка в ушке новая. Наклонился... поцеловал. Ого, еще и туалетную воду поменял. Странно... что-то тут не так - он так любил запах Bogart... .

Я шучу:

- А по какому поводу смена аромата? Ты...

Не успеваю договорить. Шепот Вита предупреждает:

- Не акцентируй... не надо... Просто Ларри от резких запахов задыхается.

Принято-пОнято. Подходит Ларри. Смотрю на него. Оооо какая боль... - сердце заныло, застучало как-то с перебоям (какой он худой, прозрачныыыый... ). И нежный голосок его шелестит как веточка на ветру:

- Не узнаешь? Изменился? Да?

Понимаю - Немедленно! Сию минуту нужно включить все мое актерское мастерство. Что-то придумать. Мысленно ищу спасительный выход и... нахожу:

- Мадам! Как же Вас узнать? Да я и не узнавать не хочу, да и видеть тебя в мужском наряде тоже! Где ваше манто, шляпа, перчатки и прочие тряпки?

Мне н а п л е в а т ь! на то, что думает о нас обалдевшая толпа, с любопытством и тихим ужасом взирающая на то, как я, с поклоном, целую ручки странному, женственному мальчику болезненного вида и тенями под глазами.

Он артистично-жеманно отвечает уже "женским" голосом:

- Вит сказал, что нельзя. Вдруг у тебя будут неприятности

- Глупости - рычу я - немедленно переодеваться.

Переглядываюсь с Витом - вижу благодарность в его глазах. Отлегло... справился... получилось... Ура! Получилось.

Берем такси. Звоню Натали. Эх, мой виноватый голос... (ведь знаю - будет ревновать, несмотря на наши платонические отношения). Но все равно будет ревновать. Как это все утомительно и непонятно - ревность. Розовая ревность - оттенок нестандарта ее не спасает, а усугубляет. Но сейчас мне нужна ее помощь. Знаю, ей будет неприятно. Знаю, что сволочно это. Знаю, виноват! Но ведь она простит. Сейчас для меня главное - Вит и Лар и... хорошая, элитная квартира, достойная их.

Конечно, как всегда, моя милая девочка немедленно подключила все свои связи и... вот адрес продиктован таксисту. Через несколько минут мы в уютном гнездышке.

Надеюсь, им будет хорошо здесь.

Убегаем с Витом в магазин (у нас с заказами на дом сложно - провинция). А в кафе нельзя - Ларри должен отдохнуть.

Треп с Витом во время шопинга. Веселый, раскованный треп языком, рифмованный от радости и восторга. Нежный голос Вита с протяжной геевской интонацией наполняет меня такой легкостью. Мы смешим продавщиц шутками, раскованностью, бес/понтовостью. Но очень! элегантной бес/понтовостью со стороны Вита. Я-то так себе... "погулять вышел", а он получает радостные улыбки, "аплодисменты" и благодарные взгляды (и вполне заслуженно). Я горд - ну, куда Вам, натуралы, до моего друга? До блеска его глаз, бархата голоса, нежности жестов, ухоженных рук, ароматного запаха.

Дома сюрприз - Ларри изволил принимать ванну. Уже вымылся, выходит - довольный, милый (но худой и кожа бледна, суха, съежена). Вдруг пошатнулся... Вит бросил сумки, подхватил его на руки, отнес на кровать, обернулся ко мне (мигнул глазом) и начал торопливо объяснять:

 - Это от перемены климата. Ничего... ничего - это просто перемена климата. У меня у самого в голове что-то щелкает. Да и в вагоне было душно, жарко. И... чего тебе, Ларка, вздумалось принять ванну? Ты что - вылез из шахты? Тебе что - душа недостаточно?

Потом вдруг зло заорал:

- Ларри, ты сука! Ты хоть немного думаешь... а? О себе и... обо мне тоже? А если бы мы не успели, опоздали, пришли позже. Надоело! Сколько можно с тобой возится. Большой мальчик... ну... или девочка... Неважно... И... вообще я от тебя устал.

И, продолжая матюгаться, пошел на кухню, забрав покупки и хлопнув дверью. Ларри, отдышавшись на подушке, вдруг улыбнулся:

- Ах, значит, дела мои не так плохи, если... если он так орет...

Лицо его чуть порозовело (только желтизна зрачков увеличилась). Я дал ему лекарство. Потом достал свой подарок - веер (уговорил все-таки знакомого художника расписать его сине-сиренево-голубыми экзотическими цветами). Раскрыл его, преувеличенно-жеманно помахал и вложил в изящные пальчики, прошептав-нарифмовав... про Новый год и всякие пожелания, приятности и комплименты ЕЙ - уже начавшей процесс превращения девочке Ларочке, живущей в глубине тела мальчика Ларри. Я знаю, он и в ванную полез из-за этого, и вот жесты и взгляд уже у него другие -плавные, женственные. И... кокетство. Ах, как я ее-его люблю! Потом наклонился - чмокнуть в щечку. Он резко отпрянул, потом осторожно подставился, но опять тревожно съежился, когда я прошелся по полумесяцу сережки на ушке, спустился по шее еще ниже - до ямочки на плече, поцеловал ее, а потом безгрешно, но очень плотно прижался губами в самую середину очаровательного бутона его губ. Он вздрогнул и отстранился:

- Не надо... нельзя...

Голос Вита прервал нашу интимную сцену:

- О... они уже лижутся... Не рано ли? А я на кухне в поварятах. Экспромт-обед уже готов. Сейчас все быстренько накидаем вовнутрь и пойдем гулять. Лар, ты как себя чувствуешь?

Потом, обращаясь ко мне, протяжным, "сумасводящим" меня голоском протянул- проскользил (ах, как мил):

- И не скажет ли гостяяяям... хозяяяяин, а есть ли в этом задрипанном городке хотя бы одно приличное заведение для гееееев? - но вдруг запнулся и виновато прошептал - Ой, заааабыл - тебе верно нельзя с нами "светиться"?

Я призадумался... (чего от друзей скрывать) и сказал:

 - Для геев - нет, но мы все равно пойдем! И все вместе пойдем! В один элитный клуб, а... кто ищет - тот своих найдет. А я с вами куда угодно. Удобно-неудобно - это сегодня не про нас, это про "вчера", где жив еще принятый кем-то половой стандарт.

Лар вскочил и нежно зашептал:

 - Ах, хочу в клуб! Хочу! Но можно - я в женском... а... ? Я все привезла...

Мы дружно заорали:

 - Да, пожалуйста! Хоть голый... хоть в штанах, хоть в платье, хоть без... , хоть в дезабилье, хоть в белье... ОДЕВАЙСЯ...

Одевалиииии... . Ларри долго! И как хорошо, что я захватил шляпу и перчатки. Выглядел он классно! Высокий, изящный трансвестит в элегантном наряде. Волосы у него свои - длинные, чуть с курчавинкой. Фигурка отменная. Ножки маленькие.

Глаз от него, или "ее", не оторвать!

Когда мы сели в такси, а Ларри вспорхнув, как птичка, на заднее сиденье рядом с Витом, нежно прижался к нему, водила сказал:

- Дама может пересесть вперед, сзади дует немного - дверца барахлит?

Мы с Витом расхохотались, а Лара... Эх, надо видеть ее глаза! Тогда, когда в ней не узнают мальчика, она расцветает. Блеск... Кураж... Какой кураж!

Мы вошли в клуб, но промахнулись. Скучнооооооооо... как на... на сельских клубных посиделках. Правда, народ оживился, увидев мою парочку. Кто такие? Откуда? Что за люди? Пялились на нас как... на инопланетян. На мою пару, конечно. Я же, как всегда, оттенял их красоту и служил противовесом-контрастом. На моем невзрачном фоне они выглядели еще ослепительнее и... соблазнительнее. Ларри грациозно сел за столик и защебетал:

- Ах... ах... как оргазменно... как мне здесь нра... А это что за очаровательная детвора? Им сколько - уже есть пятнадцать? Как я хочу танцевать... мне шампанского... и...

Мы с Витом выполняли каждое желание, подыгрывали каждой шутке. Но я видел глаза Вита... Он почти не пил и ходил глазами по следам Ларр. Повсюду, не отпуская ни на минуту. Он смеялся всем его приколам. Он подпевал ему. Он не мешал ему сексуально-призывно шелестеть юбкой около симпатичных мальчиков. Он был счастлив! что Лар весел и забыл о болезни.

Потом они пошли в туалет. Пришли веселые, ухохотавшиеся до слез - Ларри в мужской не пустили.

Я, узнав это, тоже рассмеялся, но меня прервал звонок моего мобильника. От сына:

 - Ты где?

Врать не люблю - сказал. Чего-то он забормотал про нарушение приличий. Ответил ему вежливо:

 - Спасибо, сынуля, за заботу. И... не бойся, я вас не опозорю - потом вдруг психанул... и грубо и резко произнес - Да пошли вы все... Почему я должен скрываться... чего-то бояться? Я что, совершил какой-то грех - украл? обманул? изнасиловал? обесчестил?

Отключил мобильный.

Познакомились с какими-то ребятами. Тоже приезжие. (Местные мальчики ходят вокруг моей парочки кругами - вокруг да около, а подойти и познакомиться, увы... тормозная провинциальность мешает).

Вдруг глаза Вита, сидящего напротив меня, округлились до размера чайных блюдечек. И в ту же секунду голос моего старшего сына произнес мне в ухо:

 - Ма, тебе домой не пора? Папа волнуется... и вообще... ночь уже

Все рухнуло. Стыд. Нет... не стыд - беспомощность... бессилие изменить всю эту смешную мою жизнь. Стало плохо, безлико, тупо.

Но мой сын (это все-таки мой! сын) склонившись моему к уху, вдруг прошептал:

- Но... у тебя такие! глаза, и настроение, похоже, улетноееее... Тогда ладно... оставайся. Я успокою папу. Просто я волновался-все ли с тобой в порядке? И еще... знаешь... я хотел посмотреть, а чем они лучше нас... что ты их так любишь?

- Смешной ты, сынуля. Есть такие вещи и чувства, что не сравнимы ни при каких обстоятельствах. Они сами по себе, вы тоже. А я между вами. Но люблю одинаково сильно, просто с разными ощущениями. Не знаю сам - почему? Люблю и все. Только сама любовь может это знать. А ее у меня много и на всех хватит. А сейчас мне хорошо потому, что я в родной стае летаю и... значит, живу!

- Тогда оставайся, я успокою отца. Как смогу... как получится.

С этими словами мой Дэнечка исчез.

Вит изумленно вытаращился:

- А кто это а... ? Какой милый! И почему ушел?

- Это мой сын!

Вит сломался пополам над столом, так будто кто-то шарахнул ему по затылку и, подняв на меня глаза, виновато прошептал:

- Мы не должны были приезжать. Город у вас крохотный, а ты говорил - у него неплохая работа. Вдруг будут разговоры и прочее... Прости...

- Глупости! Он действительно умный мальчик и пост у него солидный. Но он профессионал, а такие всегда нужны... Как специалист, он без работы не останется. Да и про меня он все-все знает и прощает. Хотя... да я себя виноватым считаю.

Подлетевшая Лара прервала наш разговор. О... хороша! Это уже не Ларри, это... это Лаура, возлюбленная самого Петрарки или... или.. как минимум, Татьяна Ларина. Я понял - она в полном восторге. Новизна ощущений возбуждает ее, дает ей силы! ! - провинциальный город, изумленные, восхищенные, неотступно следящие за ней глаза. Спектакль удался! Все здорово! Все хорошо.

Мы приехали домой под утро... чай на кухне... спать... Постель одна, но широкая и два одеяла. Забираюсь под свое, сворачиваюсь в клубок. Засыпаю. Рядом голубое облако (светло-голубой пододеяльник, под ним Вит и Ларри)

Сон прерывается - беспокойство... суета... Что-то случилось. Вит с полотенцем в руке - у Лариосика гидрогения. Он мокрый, голый, обливающийся, истекающий пОтом... И еще - слабый, беспомощный. Обтираем его всего и всем, что найдется - простынями, полотенцами, рубашками. Он отталкивает нас руками и кричит:

- Отойдите, вдруг это заразно... я сам

- Дурак! - орем вместе с Витом - что за бред... через пот нельзя заразиться...

Продолжаем вытирать его, истекающего влагой. Лекарства. Все. Кажется, прошло.

Отступило.

Это СПИД... Коварный, съедающий нашего Ларри, СПИД!

Теперь его бьет озноб страха. Ложусь рядом с ним, обнимаю, качаю как маленького. Он прижимается всем телом, утыкается в меня - маленькую старушку. Как же мир жесток к ним, птахам моим голубым, если даже мое немощное и старое плечо кажется им защитой. Неужели только я, смешной, сумасшедший хамелеон, пытаюсь защитить, спрятать, отмыть своих "небесно-голубых ласточек" от серых плевков асфальтовой толпы?

Все! - Ларри спит...

Встаю. Иду на кухню. Там беззвучно, одними слезами плачет Вит. Сажусь, обнимаю его за плечи... глажу... утешаю... шепчу что-то...

Он утыкается в мои руки и, раскачиваясь как маятник, шепчет:

- Он не хочет меня "любить"... так как я хочу... и не подпускает к себе по-настоящему... Боится меня заразить... глупец... Если он умрет... я тоже не буду жить!

(Я верю ему. Я знаю! как они любят друг друга. Он говорит правду: один из них обречен судьбой, другой - любовью. Даже если Вит не будет самоубийцей, он просто "сгорит" от тоски по Ларри)

Вит шепчет:

- Знаешь, как он был рад, что ты поцеловала его в губы. Он так обрадовался: "Если Гея ко мне так бесстрашно прикоснулась, значит, я не опасен... А она все знает. Скажи, Гея, он прав - ты можешь его вылечить?

Я качаю головой:

- Нет... не могу. Но... это очень странная, непонятная болезнь и если даже самые обычные из вирусов сгорают во время испепеляющих нас чувств, то почему бы такому чуду и не случиться... И от вашей любви все это само пройдет... вылечится! Надо верить в это! Мы все трое должны верить и не бояться смерти. Трое бесстрашных влюбленных - это много.

 Вит задумчиво и грустно рассуждает:

- Это правда! Я его однажды уговорил... давно... Понимаешь... я не пользовался презервативом... я хотел быть с ним в одном круге. Стать таким же как он... заразиться и сгореть вместе. Но этого не случилось - я не заболел. Но теперь он! заставляет меня обследоваться каждые два месяца. Берет за руку и ведет сдавать кровь, и потом несколько дней умирает от ожидания! Странно как это все. Я мечтаю заболеть, а он - чтобы я был здоров. Парадокс. Теперь уже я чувствую себя виноватым перед ним. Но я его очень люблю.

- Я знаю, малыш. Иди, спи - устало отвечаю я.

- Пошли вместе - жалобно просит Вит.

Мы забираемся под одно одеяло, между нами Ларри, и засыпаем...

Я провожаю их в полдень, сажаю в автобус и... еду домой.

Виноватый. Виновный.

Что ждет меня дома? Молчаливый упрек молвы-морали.

Задумчивый вопросительный взгляд младшего сына: "Ну почему? Почему ты не такая, как все мамы?"

Как тяжел этот камень на душе, но нести его надо. И я не бросаю - иду в дом к своим сыновьям, к своей "правильной" семье.

Да, я виновен перед ними - я люблю голубых ласточек. Когда я вижу мужчин, нежно ухаживающих друг за другом, приходит чувство оторванности от земли и восторг... Сумасшедший восторг.

Я виновен перед отцом своих мальчиков - я испытываю к нему уважение, но не любовь.

Она приходит ко мне только тогда, когда я вижу мужчин-травести, их загадочные, трагичные, мерцающие глаза. Вот тогда прилетает моя Муза! И хочется петь, танцевать, рифмовать слова. Это такое блаженство - под взмахи крыльев рифмы воспевать такую необычную красоту (Но она, Рифма, молчит, немеет в присутствии мужа).

Да, я виновен перед людьми - вот... иду сейчас по улице в мужском костюме и неженской походкой.

Я виновен! Я когда-то уступил мольбе матери и завел семью. Я не жалею. Нет! Я очень люблю своих сыновей. Но я виновен. У них могла бы быть другая мать и другие отношения родителей в доме.

Я виновен и перед Любовью. Когда-то я не смог уйти с маленьким сыном в дом, где мужчина носит женское платье. Не ушел из Любви к сыну.

Но я виновен и перед ними, сыновьями. Я забыл про детей, когда моя любовь умерла и, уйдя в неутешное горе, несколько лет прожил в "желтых" стенах.

Я виновен и перед друзьями. Я знаю, Ларри легче... намного легче, когда я рядом. Но мы не можем жить вместе. Я прикован к дому человеческим долгом - я должен жить в семье и растить детей.

Я виновен и в том, что не забыл свое "голубое небо" - время от времени срываюсь как истосковавшаяся птица и лечу в гей-клуб, к своим "мерцающим" ПРИНЦессам. Просто так... посидеть... взглянуть... сделать вдох... вернуться и идти по жизни дальше...

Как вот сейчас я иду по площади к чужому, совсем чужому для меня дому, где живет мое тело. Круг замкнулся, а Душа улетела и... не вернулась. Ее увезли с собой мои голубые "принцы".

А... может быть, я просто виновен в том, что РОДИЛСЯ!