В Москве и Санкт-Петербурге открывается серия крупных выставок, посвященных 200-летию Александра Иванова. За последние 50 лет это самый масштабный проект, посвященный мастеру русской классической художественной школы. Последняя крупная выставка произведений Александра Иванова прошла в Третьяковке в далеком 1956 году.
О гомосексуальности Александра Андреевича Иванова до сих пор можно делать лишь "смелые предположения", рассказывается в книге Владимира Кирсанова "69. Русские геи, лесбиянки, бисексуалы и транссексуалы" (2005). Приводим наиболее интересные фрагменты статьи об Александре Иванове.
...Отрешенность Иванова от мира удовольствий, которым, не задумываясь, предавались в Италии его друзья из русских художников-пенсионеров Академии художеств... Замкнутый образ жизни... Неожиданное превращение из религиозного фанатика в атеиста...
Жизнь Иванова на поверхности представляет собой путь религиозного художника, более двадцати лет отдавшего "Явлению Христа..." и на исходе работы отказавшегося от своей религии и потерявшего веру. Не стал ли религиозный скептицизм результатом неожиданного обращения к плоти? На огромном полотне (40,5 квадратных метра), изображено сошествии Мессии, и ни одного женского образа.
Картина, а в ней сквозь религиозный сюжет проклевывается протест если не атеиста, то агностика, созревший в душе художника за много лет отшельнической работы над полотном, выдает отчетливое внимание Иванова к плоти - не только как дань традиции Ренессанса... Не только как элемент концепции полотна - во всех встречающих Христа отражено главное человеческое противоречие - духа и плоти...
На ранний период жизни Иванова приходится его единственный интерес ("сам я не был влюблен никогда") к женщине. Предметом обожания 21-летнего художника стала дочь учителя музыки Гюльпена. Отец был против брака. Он настоял, чтобы сын продолжал заниматься живописью. И в Александре любовь к искусству оказалась сильнее желания "тихой семейной жизни". На стипендию Общества поощрения художеств он отправляется в Италию.
Александр Иванов. "Аполлон, Кипарис и Гиацинт, занимающиеся музыкой" (1831-1834)
Российским гомосексуалам хорошо знакомо полотно "Аполлон, Кипарис и Гиацинт, занимающиеся музыкой" (1831-1834). Три обнаженные мужские фигуры символизируют восхождение к мужскому совершенству. А по существу, это, так сказать, "хрестоматийный пример греческой любви": дитя, мальчик, Аполлон.
Интересно мнение о картине, которая, кажется, так и не была закончена, выдающегося итальянского живописца Винченцо Камуччини (1773-1844). "Очертив рукою верх фигуры Гиацинта, он сказал, усмехаясь: "C’e la natura, ma bruta natura", что значило - "Это натура, но безобразная натура..."
Гиацинт, самый юный из персонажей картины, в сущности, еще дитя, выглядит довольно неестественно. Сказался художественный прием Иванова пририсовывать к мужским телам женские головы. Впрочем, образ Гиацинта по его возрасту лишен какой-либо половой принадлежности. Но лицо его все равно непропорционально телу - это, скорее, лик симпатичной итальянки. Зато другая часть мифологического сюжета воспроизведена блестяще. Аполлон, едва задекорированный широкими складками материи, которая, кажется, вот-вот приоткроет детали, завершающие образ покровителя искусств, обнимает Кипариса, огорченного случайным убийством любимого оленя. В объятиях старшего Аполлона находит он свое утешение. Правой рукой Аполлон как бы отдаляет Гиацинта, играющего им на свирели...
Кипарис превратится в дерево скорби, а Гиацинт, любимец Аполлона, погибнет от рук своего покровителя: Аполлон разобьет голову Гиацинта, соперничая с ним в метании диска, и на земле, окропленной кровью, вырастут цветы.
Обращение Иванова к сюжету о "греческой любви" связано и с реальностями жизни, которую художник вел в первые годы своего пребывания в Италии. Письма этого периода, изданные в 1880 году, были значительно купированы их издателем Михаилом Боткиным. Все двусмысленности, вне зависимости от того, касались ли они мальчиков или женщин, последовательно вымараны из переписки.
В начале 1830-х годов Иванов принимал участие в походах по публичным домам и равно увлекался как женщинами, так и мальчиками. Страсть к последним особенно понимал художник Григорий Иванович Лапченко (1804-1879), крепостной графа Воронцова, отправленный на средства графа в Италию. В одном из своих писем, высказывая опасения по поводу того, что окружающие могут узнать его "нравственный недостаток", Иванов настоятельно рекомендует Лапченко сжечь свои письма. В обращении неизвестному адресату Иванов признается: "Я до сих пор не соединился еще с прекрасными, которых много и много встречаю. Ах, как оне везде хороши!", и настаивает на продолжении "откровенных бесед" и "дружеских встреч".
Из писем Иванова мы видим, что он вполне откровенно сознается в своих проступках и увлечениях, за которые ему пришлось поплатиться даже расстройством здоровья. Однако он решил бороться со своей сексуальностью путем творческой мысли, направленной к Богу. Этот путь не избавил его от желания удовольствий - "если бы я их не имел иногда, то давно бы был задавлен меланхолией". Как был задавлен Гоголь...
Но даже в "Явлении Христа...", как отмечает летописец "Другого Петербурга" Константин Ротиков, всегда особенно чуткий к любым проявлениям гомосексуальности, пять обнаженных фигур вполне выдают заветное чувство, которое никогда не оставляло Иванова.
