У Жана Жене есть удивительно точная фраза, которая вербализирует особый гомосексуальный восторг бытия и отравляет души тех, кто незнаком с этим восторгом и сладостной растерянностью.

Один из его героев шепчет сам себе: "Эти ночи без ума от меня, как жены султана. Боже мой, они мне строят глазки! О! Они наматывают себе на пальцы мои волосы (ведь пальцы ночей - это мужские члены!). Они гладят меня по щеке, ласкают мои ягодицы". Сегодня подобная сакрализация гомосексуальной эстетики приобрела заношенный лоск эстрадных штампов, раздражающий и сомнительно актуальный. Поэтому, говоря о "гей-готике" Александра Ройтбурда (термин самого автора) мы не будем касаться нарративной стороны этой живописной серии, чтобы не попасть под влияние банального желания упорядочить визуальную реальность. Хотя должен признать, что сравнение эрегированного члена и готического собора приходили мне в голову. Однако, персонажи Ройтбурда, чьи члены коронованы гомункулусами или плазменными экскрементами, переходя из одной картины в другую, выстроили довольно сложный знаковый лабиринт - этакий "Сад Расходящихся Попок". В этом лабиринте Восставших из Зада понятия "гей" и "готика" ускользают в сферу вторичных значений, а само словосочетание (как генерирующий термин семантической цепи) является скорее матрицей для метафорических визуальных конструкций. Одна из таких конструкций - "рыхлая" живопись тел (имитация разлагающейся фактуры) и сумрачный колорит картин поневоле начинает вызывать у зрителя формальные ассоциации с инженерией Смерти и эротизмом (внимание, скорбящие!) пост-существования.

Естественно, что такая точка зрения не вполне адекватна взглядам самого художника. Ройтбурд в этом отношении невинен - он даже не любит "фильмы ужасов", культивирующих эстетику гниения плоти и инфернальной сексуальности. Танатические инверсии "гей-готики" не макабричны, а нарциссичны. Они условны для любой коммуникативности, в том числе и для гомосексуальной. Поэтому, "нарциссизм" здесь становится своего рода синонимом "андрогинности". Только не в плане диффузии "мужского-женского", а в виде совмещения в одном психологическом пространстве "объекта желания" и "субъекта". Как говорил Юрий Мамлеев: "Я хочу трахнуться со своим собственным трупом".

Любопытно, что в реальности пальма первенства в психологической и физиологической андрогинности по праву принадлежит ленточной глисте, которая в каждом из своих 50-200 члеников тела имеет полный женский и мужской аппарат и всю свою жизнь только и делает, что в каждом из этих члеников совокупляется сама с собой. Это отмечает Фридрих Энгельс в своем эпическом труде "Происхождение семьи". Странно, но сама классификация этой глисты как "ленточной" перекликается с известной историей, связанной с постоянными кражами лент с погребальных венков могилы Карла Маркса. Очевидно, вором был сам Энгельс. Сдвоенный портрет Маркса-Энгельса, мозоливший некогда глаза советским гражданам, выступает, таким образом не столько политическим символом, сколько откровенным символом танатической андрогинности.

Посвященные знают, что сам художник А. Ройтбурд иногда (обычно при сдаче фотографий в печать) называет себя Лениным, как бы олицетворяя собой третий элемент, часто дополнявший портрет сих уважаемых мужей. А образ глисты становится символом блуждающего фаллоса. И через этот постоянный обмен образов я, наконец, исчерпываю один из возможных вариантов дешифровки метафоры, имя которой "гей готика".