Сергей Хазов-Кассиа. Евангелие от

Сергей Хазов-Кассиа, чья книга "Другое детство" в 2014 году стала одной из самых продаваемых в гей-сообществе, издал новый роман - "Евангелие от..." Предлагаем вашему вниманию фрагмент книги.

Сергей Хазов-Кассиа родился в 1980 году в Ленинграде, закончил факультет журналистики МГУ. Специальный корреспондент "The New Times", "Радио Свобода".

Автор книг - "Другое детство" (2014), "Евангелие от" (2017). Лауреат международной премии European Press Prize.

Летом 2016 года состоялась премьера документального фильма "Я такой, какой меня нет" Сергея Хазова-Кассиа и Петра Соловьева. Главным героем картины стал россиянин третьего пола по имени Тапир

...Он был нежный, с небольшим, но дерзким членом, выбритые подмышки от танцев вспотели, я откинул сначала одну руку, потом другую и вылизал шершавую солёную кожу. Когда я трахал его, он открывал рот, как задыхающаяся на берегу рыба, и смотрел мне в глаза покрытыми пеленой похоти зрачками, тянул протяжно: ...###, ###... Мне нравится, когда занимаются сексом искренно. Заяц был хороший. Когда мы одновременно кончили, я по обыкновению принялся хохотать, не вынимая члена: я часто смеюсь после оргазма - чем острее ощущения, тем больше смеюсь. Сначала сдерживаюсь, чтобы людей не пугать, но потом срываюсь и ржу, пока не заболит живот. Заяц сперва немного застремался, но потом и сам засмеялся, так мы и валялись на кровати, не могли остановиться. Секс - это же счастье. Потом, когда лежали, обнявшись, он поведал мне вдруг, что любит пожёстче - чтобы со шлепками и с выкручиванием сосков. Я пообещал, что всё будет в следующий раз.

Вообще, я ко всему отношусь толерантно, БДСМ меня нимало не смущает, хотя когда уже в первые пять минут парень присылает тебе сообщение вроде "Если будет желание, пиши, приду и отсосу, вылижу ноги, очко, можешь обоссать, сперму проглочу", а потом присылает свои фотографии с перемотанным цепочками членом или уткнувши нос в поношенный кроссовок, с такими я обычно не встречаюсь. Мне нравится, когда всё медленно и нежно, я готов отхлестать парня по ягодицам, но не люблю обсуждать такие детали заранее. Мне даже роль партнёра неинтересна - главное, чтобы в постели был хорош, а кто кого будет трахать, это уж разберёмся. Но так это было сексуально, когда после рыбьих глаз, стонов и матюков во время оргазма ласковый Заяц, обняв меня под одеялом всеми лапами, прошептал на ухо: "Мне нравится, когда жёстко, когда больно, можешь меня не жалеть в следующий раз?" Хорошо, хорошо, котик, не пожалею

Следующий раз случился через неделю. Я не позволил ему устраивать концертов на полночи, сказал, что или мы трахаемся и он может делать, что хочет, или я ложусь спать. Я подготовился. Достал с антресоли купленные для какого-то карнавала наручники и стек, оставшийся с того времени, когда занимался конным спортом. Чёрный длинный стек с широким кожаным наконечником, чтобы лошади не было больно, но она понимала, что надо пускаться в галоп, иначе больно будет потом. Заяц сначала стеснялся, трусил, я предложил отстегать его через домашние серые треники. Он лёг на живот, уткнувшись головой в мои колени, и смешно отклячил задницу, я стал бить его то по одной ягодице, то по другой, он ещё больше приподнялся, я лупил всё крепче, он немного постанывал при каждом ударе. Он расстегнул мне ширинку и взял мой член в рот, я нещадно хлестал его, это возбуждало. Это было новое ощущение, сложное переплетение удовольствия от того, что бьёшь человека, ему должно быть больно, но он стонет сладостно, и ты лупишь его сильнее, сильнее, чтобы он закричал от настоящей боли. Так в детстве пробуешь карандаш, сгибая его, чтобы узнать, в какой момент он переломится, и он ломается, наконец, и тогда уже поздно, обратно сломанный карандаш не составишь, и пока ты его гнёшь, ты знаешь, что он сломается, знаешь, что будешь жалеть его, но не можешь остановиться, нажимаешь всё сильнее. Заяц стянул штаны и встал на четвереньки, упёрся головой в стену, я стоял сзади на коленях и продолжал хлестать его до того, что его белые ягодицы покрылись красными рубцами, он вздрагивал от каждого удара, извивался, повизгивал, выбрасывал назад руки, но не пытался вырваться или уползти. Я растянул его, прошёлся кончиком языка по красной, покрывшейся мурашками коже, чтобы унять боль, перевернул его на спину, достал из-под кровати наручники, он глянул одурело, начал сопротивляться для виду, я прижал его коленом, сковал, пристегнув к деревянной стойке в углу кровати, ударил стеком по набухшим красным соскам, по беззащитным щекам, снова по ягодицам. "Слушай, давай договоримся: если я скажу... Ну... Не знаю - "чёрный", ты меня тут же отстегнёшь", - я согласился. Заяц слёзно скулил, ему было хорошо, сладко, страшно в моей власти. Я спустился по ногам и по-христиански смиренно вылизал его ступни. Они прело пахли рабочим днём, беготнёй между кухней и залом, я аккуратно собрал языком катушки пыли между пальцами, пройдясь по каждому в отдельности, чуть прикусывая подушечки. Заяц стонал, не переводя дыхания, казалось, весь он сейчас изойдёт в стенаниях. Я приподнял его ногу и стал хлестать стеком по стопе, успокаивая её языком: три удара - влажный поцелуй, ещё три удара, снова поцелуй. Не слишком нежно, чтобы не расщекотать, не слишком грубо, чтобы дрожал от наслаждения. До себя я даже не дотрагивался, но казалось, готов был кончить от одного только животного запаха страсти и страха, от Заячьих всхлипываний и клёкота. Я вошёл в него, трахал его сначала осторожно, потом, жёстче, прижимаясь и прикусывая его потную шею. Я харкал ему в лицо, в глаза, я не переставал осыпать его пощёчинами, он жмурился, отворачивал голову, я иногда заносил руку и останавливал её в миллиметре от его лица, а он вздыхал и вздрагивал от удовольствия, потому что ожидание боли ещё приятнее, нежели сама боль. Он вопил громко, сжимал ногами мою шею, выкручивал локти, извивался ужом, но ему некуда было деться с моего члена, из-под моей руки, его трясло при каждом ударе, он кричал, рыдал, вгрызался в собственный бицепс, будто хотел прокусить его до крови, и я заводился всё больше и сильнее колотил его. Он просил меня отстегнуть его, умолял: "Ну всё-всё-всё, ну Ивочка, ну пожалуйста, я устал, отпусти меня. Ну это не смешно уже, аааа, ну не наааадооо, ну пожалуууйстааа..." Но я не останавливался, я смеялся, я продолжал насиловать его, заводясь от его мучений. На полу возле кровати беспощадно вибрировал мобильник, я не хотел отвлекаться, но кто-то набирал и набирал снова. Я остановился и, не выходя из Зайца, лёг на него, чтобы дотянуться до телефона, он закряхтел подо мной. Звонил брат.

- Ало.

- Привет.

- Привет. Ты чего среди ночи?

- В общем, это. Мама умерла.

- ###. Прости. Я понял. Я прилечу завтра. От чего?

- Рак поджелудочной. В больнице.

- Ладно. Хорошо. Сейчас не могу говорить. Пока.

До завтра.

- Что-то случилось? - простонал из-под меня Заяц.

- Всё нормально, - ответил я спокойно и больно прикусил ему мочку уха.

2:2

- Хочу, чтобы ты был грубым со мной

- Буду грубым ))

- Ну вот и отлииично

- Хехе ))

- Почморишь? Мат, чмор, плевки, шлепки

- У меня аж встал

- Мммм. Под собой позажимаешь?

- Могу в наручники тебя заковать и выебать жёстко

- Отлииично. Я по аналу девственник, не пугает?

- Пиздишь

- Правда. Сам увидишь

- Ну как я увижу, у тебя там девственная плева что ли?

- Значит придётся поверить на слово

- Ну трахнуть-то тебя можно будет или ты не даёшь?

- Можно

- Ммм

- Если аккуратно только

- А сколько тебе лет?

- 18

- Конечно, аккуратно

Интернет перестал работать. Ива закрыл приложение и поглядел в окно, провожая грязные перроны, на которых курили некрасивые толстые женщины и уродливые мужчины, они не обращали внимания ни на Иву, ни на его поезд, на переездах машины терпеливо ждали, пока Ива проедет, в домах вдоль железной дороги зажигался свет, Ива думал о том, сколько ненужной бесполезной жизни происходит вокруг: люди ходят на глупые работы, плетут интриги против коллег, едут домой на электричке, смотрят на красивого парня или девушку на противоположной скамейке, у них туманится взор, встаёт член или увлажняется влагалище, но красивые парни и девушки им заказаны, приходится возвращаться в свою маленькую, пропахшую варёным луком квартиру и не заниматься никаким сексом, независимо, есть рядом супруг или нет. Они смотрят телевизор, верят в бога, в президента и в переселение душ, у них живёт в сердце первая любовь, воспоминание о том, как летнее платье так приятно щекочет лодыжки, и солнце слепит глаза, пахнет мокрым асфальтом и берёзовыми серёжками, и на душе легко, и хочется бежать, лететь куда-то, потому что так хорошо больше никогда не будет, господи! И они правы - не будет. Они рожают детей, делают ремонты, разводятся, снова выходят замуж, опять разводятся, ругаются насмерть с детьми, выходят замуж, в промежутках трахаются с тем и с этим, пробуя мужчин на зуб, а потом вдруг умирают от рака поджелудочной железы. Стоит ли эта наполненная страданиями жизнь того летнего дня, когда только и можно было ощутить счастье? Американцы даже в Конституции написали, что человек имеет право стремиться к счастью, но они ошиблись: право-то он, может, и имеет, но стремится прочь от счастья, оставляя его за спиной.

Ива не стал останавливаться дома, боялся, что накроет ненужными сантиментами. Друг дал ключи от квартиры в центре, Ива взял напрокат машину: надо было много ездить - мама с мужем жили последние годы на даче, морг и крематорий находились в разных местах, к тому же Ива хотел обладать свободой передвижения.

С утра поехали на дачу за маминым мужем, брат боялся, что тот не сможет сесть за руль. Ива подумал, что Слава, наверное, единственный, кто по-настоящему горюет по маме, хотя и ему досталось от её сложного характера.

Раньше Иве было тяжко в родном городе. Он приезжал сюда лишь по самым неотложным делам, старался разобраться со всем как можно быстрее, часто менял билеты, чтобы вернуться раньше. Ему казалось, что уехав в Москву, он сбежал из тюрьмы, из узкой камеры условностей и правил, от надсмотрщиков, что были строже Прокруста и пресекали любую попытку подняться над собой. Каждый раз возвращаясь домой, Ива мысленно надевал чёрный плащ и широкополую шляпу, чтобы тюремщики не узнали его. С напускной уверенностью ходил он по улицам, знакомым, как коридоры собственной квартиры, но в глубине таился страх: а вдруг разоблачат, а вдруг не выпустят.

В последние годы это чувство ушло. Ива с одинаковым безразличием мог гулять по Парижу или Риму, в Москве он чувствовал себя дома, во всех остальных уголках планеты - туристом.

- Куда ты гонишь, тут камер понавешали.

- Да я разве гоню?

У морга Иву, его брата и маминого мужа ждала деловитая женщина. Она поздоровалась с Ивой так, будто они были давно знакомы, но Ива не помнил её, оказалось - соседка. Она взяла Иву за плечо и проникновенно посмотрела ему в глаза: "Ну как ты? Держишься?" Ива виновато улыбнулся и ответил, что да, в порядке. На душе стало противно, всё это было невероятно пошло, приходилось играть какую-то новую для Ивы, неприятную и неподходящую ему роль. Он не любил маму, ему было жаль, что она умерла, ей и 58 не исполнилось, но он не чувствовал ни горя, ни боли утраты, ему было безразлично. Если бы вот, скажем, Заяц вдруг попал под машину, то Ива бы расстроился, хотя знал Зайца всего пару недель. А мама? Ну умерла. Пожила и умерла - все там будем.

В морге было грязно, тесно и суетно. Древних старух вели на отпевание в соседнюю с главным кабинетом часовню, старухи шамкали, еле волоча своими палками. Толпа молодых чеченцев ввалилась с цветами, один, симпатичный, перехватил Ивин взгляд, Ива покраснел, чеченец презрительно отвернулся. Брат стоял с отсутствующим видом, было видно, что ему тоже неуютно. Только неизвестная соседка и мамин муж чувствовали себя в своей тарелке, они всё знали, всё понимали, так было нужно. Ива подумал, что, наверное, чем ближе к собственным похоронам, тем больше разбираешься в разных тонкостях, тем вольготнее чувствуешь себя в морге и на кладбище - готовишься, набираешься опыта.

Зашли. Слава с братом сели напротив здорового мужика в белом халате, Иве места не хватило, он прислонился плечом к стене, будто зашёл на минуту и должен вот-вот уйти, будто перемена в школе, стоишь возле класса и ждёшь звонка. Халат выдал Славе лист бумаги (Ива достал Айфон) и принялся обстоятельно объяснять процедуру, проговаривая каждое слово и каждую сумму, как терапевт, что втолковывает больному ребёнку, зачем надо пить горькую микстуру: "Вскрытие прошло вчера, оно было бесплатным, сейчас мы вам подготовим медицинское свидетельство. Его надо будет подождать часа полтора. За день до похорон нужно принести вещи покойной. С 9 до 11 утра. При сдаче вещей заплатить 5000 рублей. Если есть фото, надо принести его вместе с одеждой. Фото подписать. Все эти вопросы со справкой, с одеждой может решить агент, вот тут её телефон, можете позвонить. Также у нас при больнице есть две часовни: малая и большая. Отпевание в малой стоит 5000 рублей, в большой - 7000 рублей. Мы предлагаем услуги бальзамирования. Тела у нас хранятся при температуре три градуса, как положено по правилам, но мы не можем остановить естественные процессы. У вас вот, к примеру, посинение правой стороны, отёк, трупные пятна на руках. Есть ещё желтизна, но мы можем устранить только те процессы, которые наступили после смерти. Всё, что было до смерти, останется. У покойной были, очевидно, проблемы с печенью, от того и желтизна, её убрать не получится. Мы предлагаем три вида бальзамирования: работа только с лицом, удаление трупных пятен, синяков, которые появились после смерти - это стоит 7800 рублей. Есть частичное бальзамирование, которое включает в себя лицо и руки, а также санитарную обработку тела. Это стоит 10 900 рублей. И полное бальзамирование, куда входит бальзамирование внутренних органов. Вы понимаете, хоть сейчас и не жарко, но процессы определённые происходят, и тела начинают пахнуть. Чтобы не было неприятного запаха, мы советуем делать полное бальзамирование. Это стоит 15 400 рублей. Также отдельно оплачивается фиксация головы и рук, чтобы головка в гробу не заваливалась. Это тысяча рублей. Ну что, определились, какое бальзамирование будем делать?"

От цифр у Ивы закружилась голова, он почувствовал себя лишним. Слава уверенно достал из толстого, набитого документами бумажника деньги и заплатил за полное бальзамирование. Иву, вроде как, никто ни о чём не спрашивал, впрочем, ему было наплевать. Выписав чек, детский доктор вытащил альбомы с венками, Слава с братом рассеянно их пролистали. "Ну я так думаю, лилии? Она любила лилии", - сказал Слава, виновато оглянувшись. "###, ну какая теперь разница, что она любила?", - подумал Ива и кивнул. "Гроб, - продолжил парень в халате. - У вас покойная была женщиной объёмной, ей потребуется двойной гроб. Если будете обращаться к услугам нашего агента, она вам всё объяснит". "Какая тщетность бытия, - улыбнулся про себя Ива. - Всю жизнь сидишь на диете, а как умрёшь - положат в двойной гроб".

Ссылки:

"Наркотики, алкашка, беспорядочный секс, любовь..." - в новой книге Хазова-Кассиа можно все

Сергей Хазов-Кассиа "Евангелие от"

Поделиться линком

Настоящий ресурс содержит материалы 18+